— Вот как ты мне платишь! — крикнул он.
— Мразь холопская! — крикнула она. — Соглядатаев наставил кругом, да?!
Она попыталась подняться, но он снова швырнул ее на кровать, а был он мужчина очень сильный. Щеку и запястье саднила жгучая боль.
— Да, наставил! И не зря, как теперь вижу!
— Холоп!
— Дрянь! Уличная продажная девка!
Он схватил ее за плечи и тряхнул. Она зажмурилась, ожидая пощечины. Но пощечины не было. Он продолжал ее держать. Приоткрыв глаза, она увидела, что он смотрит на нее — яростно и в тоже время безнадежно. Он отпустил ее и сел на пол рядом с кроватью. Любава вскочила, кинулась было вон из спальни, и тут только сообразила, что он плачет. Удивленная застыла она на пороге. Потерла щеку.
— Детин? — позвала она. — Детин. Ты чего. Ты…
Она приблизилась к нему, села рядом на корточки. Детин вытер кулаком глаза и злобно на нее посмотрел. Впрочем, злоба тут же пропала.
— Прости, — сказал он мрачно. — Ударь меня чем-нибудь. Вон скаммель возьми и долбани меня по башке. Вон стоит. Скаммель.
Она положила руку ему на плечо, но он дернулся, отодвинулся, отвернулся.
— Я недостоин тебя, — сказал он, вытирая щеку и глаз плечом и предплечьем.
— Не болтай, — сказала она растерянно.
— Нельзя пользоваться несчастьем человека, — сказал он. — Нельзя. А я воспользовался.
— Вовсе нет, — сказала она.
Некоторое время Детин молчал. Любава ждала все спокойнее. Ранее он казался ей монолитом, глыбой, стеной, а теперь вот проявил слабость. Захотелось его приласкать, погладить по голове, поцеловать в губы первой.
— Только сделай так, — сказал он, — чтобы мы с ним не встречались.
— Я, вроде бы, так и делала, — сказала она.
— Да, ты права. Ты совершенно права.
В эту ночь он был очень податлив, очень нежен. Любава подумала даже, что не помнила, когда ей было так хорошо с мужчиной. Но ничего ему не сказала.
* * *
Утром Детин проснулся раньше Любавы, быстро и тихо оделся, и вышел.
Смутное беспокойство овладело ею, как только она открыла глаза. Стараясь вспомнить причину беспокойства, Любава спустилась в гридницу, позвала служанку и велела подавать завтрак. И вспомнила.
Несмотря на обещание, данное ей Детином, Любава не находила себе места весь день. Хорошо бы было, думала она в полдень, если бы Рагнвальд прислал бы ей кого-нибудь с дощечкой, уведомляя о спешном своем отъезде. Дался он ей со своими тайнами и порочной любовью к двоюродной сестре! Все было тихо и мирно, жизнь начала уж было снова розоветь, и на тебе. Беспокойный народ эти мужчины.
А время текло все медленнее. Любава и во двор выходила, и баню велела служанке натопить, а уж вин перепробовала — без счету, а день только-только начинал тускнеть, солнце медленно клонилось к закату и казалось, что клониться оно будет без малого вечность. Скорей бы уж, думала Любава, отчаиваясь. Только бы не вернулся Детин. Только бы не поддался слабости и не решился бы на подглядывание. Ничего особенного — деловой разговор. Она постарается отговорить Рагнвальда от безумного плана. Пришел бы, отдал бы хартии свои дурацкие, и катился бы себе. Себялюбец. Нахал.
Она пыталась дремать, пить охлажденный бодрящий сбитень, хотела вызвать служанку на хамство и еще раз ее отметелить, но ничего не получалось. Пыталась читать Теренция, но по первым же строфам легендарного поэта ей стало понятно, что к нему-то Рагнвальд никогда не приходил отдать письмена на хранение, и посему ничего дельного он, Теренций, сказать ей по этому поводу не может. Стали чесаться живот и икры. Неплохо было бы велеть еще раз натопить баню. Но тогда можно пропустить приход Рагнвальда, а служанка будет с ним болтать и наговорит ему разного. И про сцену с Детином тоже. Ну ее.
Когда стемнело, служанка ушла по обыкновению спать, а повар, тоже по обыкновению, ушел в город. Отсыпался он по утрам, а ночь проводил, очевидно, шатаясь по хорловым теремам и другим неприятным честной женщине заведениям.
Время тащилось, застывало, делало частые перерывы, и они становились все длиннее. Любава решила про себя, что ждет только до полуночи, а в полночь пойдет спать, и пусть Рагнвальд лопнет, и пусть несет свои писульки еще кому-нибудь, и пошел бы он в хвиту! А если он еще раз заявится, то она пригрозит, что расскажет Детину о его, Рагнвальда, несуразных преступных планах, а тот донесет до сведения Ярослава, кто и зачем собирается похитить у него жену. Свинья. Женокрад.
На какое-то время она впала в апатию и, сидя верхом на ховлебенке, думала, что ей все равно, пусть крадет кого хочет, она не будет его отговаривать, и пусть он провалится. Выйдя из апатии, она ужаснулась своим мыслям. Как же так! Ведь пропадет человек ни за что. Ведь он не чужой ей. Как можно! Пройдя в спальню, она хотела было помолиться, вспомнив, что именно так и нужно было поступить с самого начала, но ее отвлекли крики на улице. Окрики. Приказания. Подойдя к окну, Любава осторожно отворила ставню и выглянула.
Двое ратников с факелами склонились над телом. К ним приблизился третий. Предчувствуя неладное, не желая ни о чем думать, Любава заспешила вниз, отодвинула засовы, и выскочила на улицу.
Рагнвальда успели перевернуть на спину и теперь внимательно осматривали и обыскивали.
— Эй! — крикнула Любава.
— Тише, — сказал один ратник. — Не кричи. Тут у тебя под окном человека убили, а ты кричишь. Что теперь кричать. Кричать раньше надо было.
Где-то распахнулась ставня, и где-то еще скрипнула дверь. Люди стали выходить из домов.
— А, хорла, народ подтягивается, — сказал ратник. — Что делать будем?
— Надо доложить тысяцнику, — сказал второй.
— Надо ли?
— Да ведь дело-то какое. Строго-настрого сказано было новгородцам не задирать варангов. А варангам — быть учтивыми. И вот, пожалуйста. А нам выйдет нагоняй. Не уследили.
— Как это произошло? — спросила Любава срывающимся голосом. Она присела на корточки рядом с телом.
Лицо Рагнвальда исказилось в предсмертной вспышке гнева, глаза широко распахнуты, стеклянны, губы приоткрылись, рыжеватая борода в уличной грязи — упал он, судя по всему, на живот и на лицо.
— Да кто ж его знает, — начал было ратник, но второй ткнул его локтем.
— Не знаем мы, — отрезал он. — Были в дозоре. Смотрим — лежит.
— Где его сума? — спросила Любава.
— Не было с ним сумы.
Она резко подняла голову и посмотрела ратнику в глаза.
— Не было сумы, говорю тебе! Ведь правда, ребята?
— Закройте ему глаза, — сказала Любава, вставая и дрожа всем телом. — Изверги. Дрянь. Глаза ему закройте!
