Фельдмаршал забыл простую истину: всё тайное становится явным. Как бы не прятали драгуна, рано или поздно подлог обнаружится. История аукнулась спустя два с половиной года.
Но в России как всегда виноваты стрелочники, а за ними далеко ходить не надо. Я хоть сейчас по именам перечислю: дворяне: Дитрих фон Гофен, Карл фон Браун; гренадеры: Чижиков и Михайлов, да бывший крепостной польского происхождения Михай. Такой вот расклад, из которого следует: единственный шанс разрулить ситуацию – дать дёру из плена.
Сам по себе плен не считается чем-то постыдным. Поляки, даже обозлённые, ничего плохого не сделают, не то время. Это в двадцатом веке людей, словно скот начнут сгонять в концлагеря, зажгут печи крематориев, будут практиковать массовые показательные расстрелы. Видимо с развитием 'цивилизации' в человеке начинает отмирать милосердие, не сочетается с ним научно-технический прогресс и баста, ничего не попишешь. Золотой миллиард с жиру бесится, а по соседству люди от голода пухнут.
На моё счастье я попал в восемнадцатый век. С пленными принято обращаться гуманно без всяких международных конвенций. Достаточно дать честное слово, что не сбежишь, и тебе развяжут руки и ноги, разрешат свободное перемещение. Мелькнула мысль поступить таким образом, а потом, при удобное случае, смыться. И тут же зашевелился настоящий Дитрих, для которого нарушить слово дворянина немыслимое дело. Вот и приходится принимать решение за двоих.
Я стал осматриваться и прикидывать, как бы мне отсюда слинять. Ничего особенного разглядеть не удалось – плен, руки-ноги связаны. Полякам, разумеется, плевать, что у меня все конечности уже затекли, но понять их несложно, крови мы им попортили. Наверняка человек восемь-десять убили или ранили.
Мы по-прежнему находились в лесу, заблудиться в котором пара пустяков. Поляки это прекрасно понимали. Дураков отправляться ночью в далёкий и чреватый долгими скитаниями путь не нашлось. Все дожидались рассвета.
С первыми лучами солнца прибыла делегация из деревни староверов. Бородатые мужички били челом и просили выдать хотя бы одного из 'щепотников'. Сильнее всех усердствовал дедок, похожий на библейского патриарха. Он считался у староверов за главного. У него было благообразное лицо землистого цвета и кровожадный взгляд маньяка, способного зарезать на месте. Разговаривая, он не выпускал из рук длинный деревянный крест. Хоть при разговоре не прозвучало ни одной угрозы в наш адрес, я физически ощущал как от старца исходят мощные волны зла.
– Христом-богом прошу, отдай нам хучь энтого, – дедок повёл крестом в мою сторону.
Я невольно подобрал ноги, сжался. Добра от раскольников ждать не стоило. Слишком много мы натворили в их деревне.
– Простите, святой отец, – Потоцкий улыбнулся. В его словах, особенно, когда он называл старца 'святым отцом' звучала ирония. – Они мои пленные, я должен доставить их крулю.
– Ты взял пятерых, зачем тебе столько? – резонно спросил 'патриарх'. – Нам много не надо. На одного согласны.
– Верно, – закивали мужики.
– Не хочешь энтого отдать, любого выбери, – продолжил увещевать старовер. – На усмотрение своё. Нам без разницы будет. Я почему-то в это поверил сразу. Пепел в любом случае одинаковый.
– А зачем, святой отец?
– Скверну хочу изгнать, – деловито разъяснил ситуацию старец. – Много в них скверны накопилось, земля-матушка стонет, плачет слезами горькими. Пусть в огне очистятся, грешники.
Вообще-то я придерживаюсь другого мнения насчёт собственной персоны. Может, до идеала мне далеко, но вряд ли у меня накопилось грехов столько, что земля не держит. Готов побиться об заклад, зато этот святоша кого хочешь переплюнет. Уж кто-кто, а он точно заслужил раскалённую кочергу в одно место.
– Увы, на мне лежит долг перед королём и отчеством, – церемонно произнёс шляхтич. – Я обязан выполнить его сполна. Не обижайтесь на меня, святой отец, выполнить вашу просьбу я не могу. Не стану вас больше задерживать.
Старец осенил его крестом, пропел что-то заунывное и со скорбным видом удалился. Раскольники последовали за ним будто привязанные.
Мы облегчённо вздохнули: бывшие соотечественники, с которыми у нас было расхождение по некоторым аспектам веры, слишком усердствовали с 'огненным очищением' сжигая и своих, и чужих за милую душу. Будь их воля, нас бы давно поджарили.
Кашевары известили, что еда готова. Поляки сели за завтрак, запуская по очереди ложки в чугунный котёл, реквизированный в деревне. Раскольники иноверцев на постой не пустили, поэтому даже раненому Потоцкому пришлось ночевать под открытым небом. Для него на скорую руку соорудили что-то вроде шалаша, и он поселился вместе с Дроздом.
По соседству паслись рассёдланные кони, я разглядел среди них и свою кобылу. Верно, не пропадать же добру.
Нас оставили голодными, никому и в голову не пришло кормить врагов, от рук которых полегло немало товарищей. Трупы положили на подводы, которые тоже были изъяты у староверов. Одну приготовили для нас, даже рогожу подстелили. Охраняли пленников двое холопов в кунтушах, с ружьями. Они по очереди сбегали к кашеварам и теперь с видимым удовольствием посасывали трубочки и тихо переговаривались. Другие ляхи грелись возле костров, утро выдалось не по-летнему прохладным. Я подкатился к Карлу, спросил, как он себя чувствует.
– Не волнуйся, Дитрих. Дыркой в шкуре больше, дыркой меньше, – безалаберно произнёс кузен.
– Всё гораздо хуже, чем ты думаешь, – сказал я.
– Да? – удивился Карл. – Надеюсь, ты удовлетворишь моё любопытство.
– Без проблем. Пан Потоцкий в порыве откровения поделился планами. Они с Чарторыжским решили устроить небольшую мировую войну, и, кажется, у них может получиться. Нас доставят в столицу, покажут королю Августу, живописно обрисуют все детали – как мы с тобой напали на несчастных хлебопашцев, сожгли дома, убили ни в чём не повинных 'крестьян', вроде того голландского мастера и его помощников, перестреляли кучу шляхтичей и их холопов. Свидетели, я думаю найдутся… Потом докажут, что мы находимся на службе у русской императрицы – 'спасибо' пану Сердецкому! Если Август не проникнется, на сцену выйдет Лещинский, того хлебом не корми, сразу вцепится. Накрутить шляхту – пара пустяков! Шведы, скорее всего, предупреждены заранее. Если поляки пойдут воевать, подключатся. Такие вот, брат, дела.
– Брось, Дитрих. Ты сгущаешь краски. Не будет никакой войны, – с сомнением сказал Карл.
– Да в том-то и дело, что не сгущаю. Потоцкий говорил на полном серьёзе. Какой смысл ему обманывать? Война сейчас выгодна всем, кроме России. Повод нашёлся, осталось поднести огня, и так полыхнёт!
