— Старший и единственный.
— Московиты с вотчины согнали?
— В корень зришь, пан сотник. Я мальчишкой был, когда воры отца убили. Спрашивать никто не стал, прислали стрельца какого-то, отдали ему поместье.
Крякнул при этих словах старый сотник. Подумал о чем-то своем. Кивнул печально. Продолжил допрос:
— В Смоленске ты воевал, знаю. Мог ведь там к московитам пойти на службу. Царь Алексей всех к себе звал. Что не пошел?
— Просили уж больно лихо. С пушками да пищалями. А меня на испуг не уговоришь…
Ольгерд снова, уже подробнее, пересказал свою историю от ссоры с хорунжим и до последних лесных скитаний. Правда о том, что признал в главаре разбойников, Душегубце, кровного своего врага, он промолчал.
Сотник слушал внимательно, что-то молча прикидывал. Наконец, убедившись что его ненарочный гость именно тот, за кого себя выдает, хмуро кивнул:
— Про Душегубца от Белгорода до Риги только глухой не слыхивал. Ходит он с малым отрядом отборных лихоимцев, грабит села, бьет малые отряды, не разбирая где московиты, где литвины, а где казаки. На купцов нападает, полон берет хлеще татар. Живых оставляет редко, оттого и усомнился я сперва в твоем рассказе. Да все выходит по-твоему.
— Он и меня в живых оставить не собирался. Я ведь тогда уж ранен был и еле ноги переставлял, так что ждала меня смерть пострашнее петли и пули…
Сотник Тарас вновь задумался. Помолчал. Спросил, наконец, про то, зачем и пришел.
— Лекарь говорит, на поправку идешь. Что дальше себе думаешь делать?
— Мне бы оклематься немного, а там уж буду глядеть. Добро, что зашел, давно тебя за спасение поблагодарить хотел, — Ольгерд попробовал приподняться. Не смог, застонал от боли, откинулся на припасенную Сарабуном подушку.
— Не мне, племяннице моей спасибо говори. Это она тебя в лесу высмотрела.
О том, каким образом он попал на лоевский хутор, Ольгерд вызнал у словоохотливого Сарабуна. История его спасения оказалась проста и незатейлива. Ольга, племянница сотника Тараса, дочь служивого помещика, чьи земли находились где-то в в пограничных московских землях, похоронив отца, заложила имение и ехала на жительство к дяде. Верстах в двадцати от хутора остроглазая девушка высмотрела в лесу меж деревьев волка который, как ей показалось, терзает полуживого путника. Знакомство было до сей поры у них шапочное. Спасительница заглядывала в выделенную больному светлицу по несколько раз на дню, справлялась о том, как дела и, словно страшась разговора, мигом исчезала.
— Так чем же могу вас обоих отблагодарить за приют и спасение? — снова спросил Ольгерд.
— А что ты можешь? — усмехнулся сотник.
— Воевать. На коне или пешим. В поле и крепости. Стреляю вот хорошо. С недавних пор и минному делу обучен. Мало?
— В самый раз. Вот службой и отблагодаришь. У меня сейчас каждая сабля на счету.
— Рад бы, сотник, только слаб я еще для боя. Опять же, коня и оружие разбойники отобрали.
— Ништо. Ты мне в другом деле сгодишься — рекрутов натаскивать. Саблю тебе выделю из своих запасов. Еще дам пищаль, старую, но прикладистую. Она у меня счастливая, я с ней, когда на Сечи по молодости гулял, ходил в турецкий город Трапезунд, много трофеев привез… А коня для поездок можешь брать из моей конюшни, я холопов озабочу. Ну а дальше — как дело пойдет.
Дело пошло неплохо. Едва встав на ноги, Ольгерд выбрал из новобранцев два десятка парней потолковее, и вот уж пятую неделю вдалбливал в упрямые крестьянские головы непростую воинскую науку.
Ольгерд постоял на крыльце, оглянулся на добротный, выстроенный этим летом двухклетный рубленый дом, крытый отборным камышом — на славу поработали лоевские плотники для нового казацкого пана — и провел взглядом вдоль крепкого частокола, к воротам, у которых нес службу укутанный в тулуп охранник. За воротами, на огороженный жердями выгон, простирающийся вдоль заснеженного днепровского берега, поеживаясь, цепочкой тянулись врученные его попечению новобранцы. Ольгерд усмехнулся в усы. Нескладные парубки, нахватанные новыми панами по окрестным селам, мало напоминали его бывший, вышколенный не хуже шведских пикинеров, смоленский десяток.
Он возвратился в сени, подпоясал полушубок ремнем, повесил на бок саблю, забросил пищаль на плечо. Пройдя мимо охранника, спустился на выгон. На подходе к своему воинству расправил плечи, перешел на командирский шаг. При виде десятника хлопцы споро построились и теперь стояли в ряд, уперев в снег длинные жерди.
— Сегодня новый урок, — объявил с ходу Ольгерд. — Будем учиться, как пикой управиться против конных.
— Все пикой да пикой. А когда уже фузею дадуть? — прогнусавил из строя поповский сын Олекса. — Долго ли дрекольем будем друг другу по головам стучать?
— Если вот к этой самой жердине прикрепить лезвие от косы, — ответил Ольгерд. — то будет у тебя альшпис, который в бою для врага опаснее бердыша. Вся хитрость в том, чтобы уметь строй держать да правильно с древком управляться. А фузею, тебе, попович, рано еще давать. Слухи ходят, что ты к плотниковой девке по вечерам шастаешь, а она тебя отшивает день за днем. Так что пока на палках тренируйся…
Нехитрая шутка Ольгерда утонула в громком смехе, больше напоминающем гогот гусей.
— Слушай! — оборвал он веселье, настраивая свою маленькую армию на предстоящие занятия. — Сегодня будем учить, как нужно пику в землю уставлять. Кто все делать научится правильно, тот скорее в бою уцелеет.
Приданые ему мальчишки в жизни не видели сражений, кровопролитнее деревенских драк, поэтому он не стал рассказывать, как страшен бывает удар тяжелых рейтар. Когда даже опытные воины, при виде несущейся на них сверкающей доспехами живой, изрыгающей ружейное пламя стены, бросают строй и бегут кто куда. Пойдут в бой, еще насмотрятся.
Впрочем, может уже и видели настоящий кровавый бой. Им всем здесь по семнадцать годков примерно, а шесть лет назад именно здесь, у Лоевской переправы князь Януш Радзивилл с малым, но отлично подготовленным войском, наголову разгромил посланную ему навстречу армию запорожцев. Казачий гетман тогда был взят в плен и умер от ран, а Радзивилл, имея склонность к красивым жестам, вернувшись с триумфом в Вашаву, бросил к ногам сенаторов и новоизбранного короля Яна Казимира, пятьдесят захваченных казацких хоругвей…
Учение началось. Хлопцы в учебных сшибках стенка на стенку уже смогли оценить важность плотного строя и относились к делу серьезно. Новобранцы перестроились по команде в два ряда. Первые опустились на колено, сомкнулись плечами, выставили жерди вперед. Вторые выложили свои "пики" первым поверх плеч. Получилась живая двухрядная ощетиненная стена. Чтобы такую снести, нужна рейтарская рота, либо кинжальный залп мушкетеров. Оттачивая навык, Ольгерд раз десять распускал и собирал строй, добиваясь, чтобы пики крепко упирались в землю и были склонены под одним углом.
