на помеху. Я лишь усмехался на такие заходы и вежливо кивал. Нет уж, сударыня, вы хоть и хороши, но времени и желания на шашни у меня нет.
— Судя по тому, как кипит работа, вы отлично справляетесь, Мария Васильевна.
Скромно потупившись, купчиха улыбнулась.
— Привычна делами заниматься, Константин Платонович. С самого детства батюшка приучал.
— Собственно о делах, Мария Васильевна. Мне требуется повторить заказ из хрусталя. Помните, о чём речь?
— Как не помнить? У меня и бумаги все сохранились.
Взгляд у неё изменился, став деловым и хватким.
— Об оплате бы сговориться, Константин Платонович. Форма сложная, шлифовка не простая, не каждый мастер сделает.
— Ну что же, давайте договоримся. Какая ваша цена?
На секунду задумавшись, купчиха выдала:
— Сделайте нам остальные печи, как ту, на волшебстве. Никаких средств не хватает углём да дровами топить! Константин Платонович, ей-богу, денег не надо, только помогите с печами. А мы вам каждый месяц пять лет вперёд будем по пятьдесят штук привозить.
— Десять лет.
Она возмущённо открыла рот и осеклась, встретившись со мной взглядом.
— Десять, Мария Васильевна. И торг здесь неуместен.
— Согласна, — она тяжело вздохнула и встала из-за стола. — Кушайте, гости дорогие. А я пока договор составлю, чтобы времени не терять.
Через полчаса мы подписали бумаги и условились: они потушат печи и через неделю я приеду для постановки Знаков. А за это время мастера изготовят первую партию моих призм. Купчиха вздыхала, сетовала на сложность, но в конце концов согласилась на все условия.
Уже собираясь прощаться, я зацепился взглядом за короб с какими-то мелкими хрустальными изделиями. Шарики! Куча хрустальных шариков разных размеров, прозрачных, будто окаменевшие слёзы.
— Мария Васильевна, а это у вас что?
Купчиха недовольно фыркнула:
— Заказ был на люстру для одного купца. Да разорился он вчистую и заказ отменил. Столько сил ушло на шлифовку, а всё зря. Хорошо хоть сверлить не стали да гирлянды собирать.
— А уступите этот хлам мне, Мария Васильевна. Коли вам не нужно, так я на забаву детишкам возьму.
— Двести рублей, — купчиха облизала губы, — по-дружески.
Я рассмеялся.
— Нет, для баловства это дорого, Мария Васильевна. Рублей за пять я бы взял, не больше. Идёмте, Татьяна, нам пора ехать.
— Погодите, Константин Платонович. Двести рублей и правда дороговато, но ведь там работы сколько. Сколько форм ушло, сколько шлифовали. Возьмите за сто. Детям радость будет да развлечение.
— Любезная Мария Васильевна, и за сто не возьму. Не для дела ведь, для ерунды. А сто рублей на дороге не валяются, сами знаете. Семь — красная цена.
— Да вы что, Константине Платонович! Вы только посмотрите, как свет играет. Взгляните поближе, взгляните. Наверняка вам и для дела сгодится. Для магии всякой, для волшебства. За восемьдесят отдам.
— Татьяна, идёмте.
— Да постойте же! Татьяна, вы хоть посмотрите. За пятьдесят рублей такую красоту отдаю! Их на украшение можно, и для чего другого…
Минут за двадцать споров и моих попыток уйти, мы сторговались на пятнадцати рублях за весь ящик. Судя по хитрым глазам купчихи, она осталась в прибыли. Но я был не в обиде: заказывать отдельно хрустальный глаз для Боброва вышло бы дороже. А так у меня на выбор имелась сотня шариков, из которых я мог подобрать нужный размер. Да и остальные пригодятся в хозяйстве.
Домой возвращались в молчании. Таня задремала, став похожей на спящего ангела, а я прикидывал, какие Знаки надо накладывать на будущий глаз Боброва. Очень надеюсь, Пётр не обидится, если я немного поэкспериментирую и добавлю ему интересных возможностей.
Смотреть на кислого Боброва у меня не осталось никаких сил. Пётр страдал с полной отдачей и королевским размахом. Он грустил в гостиной, печалился в библиотеке, кручинился в парке, пригорюнивался за чаем и куксился в остальное время. Жизнь кончена, читалось у него на лице, жить одноглазым нет никаких сил. Особенно, если некоторые рыжие девицы игнорируют страдания раненого.
— Хватит, — я поймал его в библиотеке. — Будем делать тебе новый глаз.
Бобров тяжело вздохнул и покачал головой.
— Не хочу. Был у меня двоюродный дядька, Степан Михалыч, тоже одноглазый. Ему ювелир стеклянный глаз поставил, так лишь хуже стало. Здоровый глаз в одну сторону смотрит, а искусственный на потолок или на барышню, будто он с ней заигрывает. Шёпоток пошёл, будто дядька не в себе, его во все приличные дома звать перестали. Уехал к себе в имение, да так до конца жизни там оставался. А у меня даже усадьбы нет, куда сбежать можно.
— Спокойствие, Пётр, только спокойствие. Мы с Марьей Алексевной сделаем так, что от живого не отличишь. Будешь всех насквозь видеть, не хуже колдунов.
Ящик хрустальных шариков был просмотрен и отсортирован. Среди всего многообразия нашёлся лишь десяток сфер, подходящего размера, чтобы помещался в глазницу и не болтался в ней.
— Ну, — Бобров аккуратно протёр все десять бархатной тряпочкой и разложил рядком перед собой, — думаешь, подойдут?
— Так, дорогой друг, сходи позови Марью Алексевну.
Пока Бобров бегал за княгиней, я ещё раз прикидывал, какими Знаками формировать зрительную схему. Связка получалась сложная, с кучей тонких настроек и мелкой работы. Для таких мелких знаков мне требовался needle wand и сильная лупа.
С Марьей Алексевной мы устроили настоящий врачебный консилиум. Осмотрели пустую глазницу Боброва, прикинули, как передавать на зрительный нерв магический сигнал, как крепить к хрустальной сфере три пары мышц. Пётр сидел молча, глядя на нас со священным ужасом.
Мы решили сначала сделать магический «интерфейс» к нерву, протестировать работу глаза, а потом уже закреплять имплант.
— Петя, ляг, — Марья Алексевна указала на диван у окна.
Бобров устроился где сказано сложил руки на животе и вздохнул:
— Только не больно, пожалуйста. Очень я не лю…
Княгиня шлёпнула его ладонью по лбу, здоровый глаз Боброва закрылся, и он захрапел на весь кабинет.
— Не люблю, когда под руку говорят, — усмехнулась Марья Алексевна, — Давай, Костя, ставим твои Символы.
— Знаки.
— Без разницы.
Пальцами княгиня открыла пустую глазницу, и туда устремился поток магии её Таланта. Я нарисовал в воздухе needle wand’ом связку Знаков, Марья Алексевна силой подхватила её и утянула на самое дно, чтобы срастить с нервами.
Несколько минут княгиня колдовала над Бобровым. Запах, должен сказать, от её волшебства был крайне специфический: смесь лекарств, сладковато-горького миндаля и прижжённой крови.
— Ох, — княгиня попыталась выпрямиться и схватилась за поясницу, — помоги-ка, Костя.
Я подхватил её под локоть и помог сесть в кресло.
— Охохонюшки! Спасибо, Костенька. Всё, пусть спит пока Петя, чтобы лучше прижилось.
— Марья Алексевна, вы уж простите моё любопытство, но откуда у вас такие познания в медицине? Ничего подобного я никогда не видел, даже в Сорбонне слышать
