1
Василиса
Адриана прижалась щекой к груди Эркюля, представляя, что это – бесконечная Вселенная. Его мышцы и кожа – всего лишь внешний полог, за которым спиралью закручивающаяся темная бездна, где сверкают драгоценными камнями загадочные планеты. Удары его сердца – ритм, подчиняясь которому, планеты вовлекаются в танец, простой ритм, за которым стоит музыка сфер. Во Вселенной Эркюля его сердце было Богом, без него все остановится, померкнут его глаза-звезды, тепло его губ превратится в вечный холод.
– Ты снова ушла куда-то далеко-далеко, – прошептал Эркюль, гладя ее по голове.
– Да.
– Можно спросить, в каких облаках ты витаешь?
– Я думаю о тебе, мой дорогой.
Лицо его расплылось в довольной улыбке, и эта удовлетворенность нежно убаюкала его, зачаровала, увлекла в сон. Ритм работы его солнечной системы замедлился.
И у Вселенной должно быть такое же сердце, подумалось Адриане. Непременно должно быть. И хотя она видела замысловатый узор, в который сплетались тысячи действующих во Вселенной сил, видела, как джинны проделывают ходы в эфире, словно муравьи в муравейнике, она никак не могла услышать биение сердца этой Вселенной. Иными словами, она никак не могла увидеть Бога.
Неужели возможно такое, что «Корай» все же был прав? Может ли быть такое, что суеверия «Корая» вовсе и не суеверия, а правда, и мир проклят и обречен существовать без Бога? И если это так, то как человек может удостоиться милосердия, прощения и спасения?
Ей милость Бога была необходима, как воздух.
Но вместе с тем эта мысль заставляла ее смеяться над собой. Разве эту думу она должна была лелеять, скитаясь в компании Ле Лупа? Она не достойна была даже помышлять о ней. Но тогда она не могла ни чувствовать, ни думать, ни рассуждать. Сейчас может, хотя и вновь скитается с людьми неприкаянными, сиротами, лишившимися родной страны. Сейчас она может, хотя и едет верхом на пугливой лошади и вожжи держит в одной руке.
Тело Эркюля дышало теплом, и в ее засыпающем сознании ее собственное тело превратилось в планету. И эта планета неспешно вращалась вокруг оси своего сознания и с еще большей непринужденностью скользила по эллиптической орбите. Из года в год она проходила по тем же самым местам: вот она возле самого солнца и ощущает его обжигающий жар; а вот – в афелии, в самой далекой точке от источника жизненного тепла. И в это мгновение, на пороге провала в сон, она испытала подобие сурового покоя, будто ее жизнь не знала попеременного движения вверх-вниз, а лишь скользила по орбите, неизменно следуя по одному и тому же маршруту. Хотя и это было в какой-то степени иллюзией – орбиты планет не являлись чем-то раз и навсегда установленным. Слабое притяжение со стороны других небесных тел создавало едва уловимые гармонии, которые непрерывно видоизменялись, и оттого ее жизнь, неизменно описывая один и тот же круг, приобретала новые вариации, подобно тому как развивается тема в фуге. Придет время, и совокупность кругов и вариаций достигнет своего предельного объема и разрушит ее орбиту, и она навсегда останется в солнечном потоке света или же в темных безднах за его пределами.
И пусть на мгновение посреди бесконечных скитаний по неласковым просторам земли Адриана де Морней де Моншеврой ощутила покой, и она знала, что этот покой краток, но знала и то, что когда-нибудь этот миг вновь повторится. И в этом промежуточном состоянии между сновидениями и парением духа она услышала голос. Голос принадлежал одному из ее джиннов – и таким образом это был ее собственный голос, – но мелодия его, воспроизводимая ее верными эфирными слугами, отличалась от всех тех мелодий, что она слышала раньше.
– Мадемуазель, какое счастье, что я наконец нашла тебя, – звучал голос.
– Кто ты? – спросила Адриана.
– Та, что так долго тебя искала.
Адриану всколыхнуло легкое беспокойство. Это было что-то новое. Из предосторожности она призвала джинни встать поближе к ней. Вдруг это один из злодеев, о которых ей рассказывала Креси?
– Тогда покажись. Ты человек или джинн?
Голос весело рассмеялся:
– Я не malakus, если ты об этом спрашиваешь. Я человек, мадемуазель, человек, как и ты. Я твоя сестра.
– Сестра? Но что за глупость!
– Это вовсе не глупость. Chairete, Korai, Athenes therapainai.
Адриана вздрогнула и непроизвольно ответила:
– Chairete.
– Enthade euthetoumen temeron, – пропел голос.
– Не glaux, ho drakon, he parthenos, – закончила фразу Адриана, и уже через силу: – Ну хватит. Кто ты?
– Одна из «Корая».
– Этого ответа недостаточно. Назови свое имя.
– Это не совсем учтиво, – зазвенел голос, – я же не знаю твоего имени. Но я хочу, чтобы ты мне доверяла, поэтому я назову себя. Я – Василиса Карева.
– Это русское имя, – догадалась Адриана.
– Да, мадемуазель, это русское имя.
– В таком случае ты принадлежишь к моим врагам.
– Будь я твоим врагом, я бы не назвала тебе своего настоящего имени, я бы не позволила тебе понять, что я русская. Будь я твоим врагом, я бы приказала войскам, что со всех сторон окружают твою маленькую группку, взять вас всех в плен…
– Здесь нет никаких войск, – прервала голос Адриана. – Мои джинны предупредили бы меня об этом.
– Ты не единственная колдунья в этом мире, моя дорогая, – ответила Карева, – и ты совсем недавно ею стала. В нашем деле есть определенные хитрости и тонкости, которые тебе совершенно не известны. Существа, названные тобой джиннами, не особенно смышлены, по крайней мере те, с которыми мы с тобой имеем дело. Их возможности ограниченны, и их легко обмануть.
Адриана не нашлась что возразить. Вдруг они действительно окружены? Ей хотелось верить, что сказанные слова не нужно понимать как «выставленные вами часовые мертвы».
– Чего ты хочешь?
– Только одного, чтобы моя сестра «Корая» была на моей стороне. В этом мире мужчин мы очень нужны друг другу.
Эти слова были так в стиле Креси.
– Это не ответ. Чего ты хочешь от меня? Что я должна сделать?
– Я хочу только одного – чтобы ты присоединилась ко мне. Чтобы мы могли встретиться во плоти и поговорить…
– Кому ты служишь?
– Кораю. – И затем как-то неохотно голос добавил: – И русскому царю. Он ценит таких, как ты и я, и никто больше на всем белом свете не умеет нас ценить.
– Он ценит «Корай»?
– Ах, моя дорогая, он, конечно же, ничего не знает о «Корае». Я имею в виду, что он высоко чтит философов и науку. Он дает нам убежище, утешение… все, что нам необходимо для продолжения наших научных исследований. Разве ты располагаешь всем этим сейчас?
– Да, у меня все это было, пока ваши войска не перебили всех моих друзей.
– Это было несчастное стечение обстоятельств. Но я в этом не принимала участия. Герцог направлялся в Богемию, а Россия воюет с Богемией.
– Но я не помню, чтобы нам дали шанс добровольно сдаться.
– Сейчас тяжелые времена, и, как я уже сказала, это не моих рук дело. И все же я не могу поверить, что в военном обозе у тебя была библиотека и лаборатория для твоих научных занятий. И если ты веришь, что так называемая Священная Римская Империя обеспечит тебя – женщину – всем необходимым, то ты глубоко заблуждаешься.
– А твой царь не в пример лучше? – скептически бросила Адриана.
– Мой царь, прежде всего, реалист. Он не погряз, как европейские королевские дворы, в глупых условностях и иллюзиях. Он приближает к себе людей, оценивая их заслуги, и вознаграждает их по заслугам, й потому даже человек из крестьянского сословия может получить дворянское звание, если он – или она – обладает выдающимся талантом и мастерством. Его жена из литовских крестьянок, а один из его ближайших сподвижников – самого простого звания. И я – женщина из бедной и незнатной семьи – занимаю почетное место при его дворе.
– Как ты нашла меня?
– И ты спрашиваешь? Ты слишком открыто пользовалась услугами malakim. И потому нет ничего удивительного в том, что тебя заметили. Мне о тебе сообщили по эфирному самописцу, и я поспешила на поиски. И вот я нашла тебя и очень тому рада. И ты должна радоваться, что первой нашла тебя я, а не кто-то другой.
– Да, я очень рада этому.
– Ты должна понять меня. Я могу спасти твою жизнь, более того, я могу спасти жизнь твоих друзей. Я не обманываю тебя, русский царь к своим друзьям великодушен, к врагам – беспощаден. Ты на какое-то время ускользнула от его внимания, но это был всего лишь короткий отрезок времени.
Адриана растянула губы в улыбке, радости она никакой не испытывала, ее голова по-прежнему покоилась на мерно вздымающейся груди Эркюля.
– У меня есть два пути: либо присоединиться к вам, либо умереть?
– Думаю, что именно так.
– Какое необычное предложение, я должна обсудить его со своими друзьями.
