Виктор Побережных - «Попаданец» в НКВД. Горячий июнь 1941-го

– Служу Советскому Союзу! – и только потом сообразил, какую глупость сморозил и, зажмурившись, повторил уже правильно, – Служу Трудовому Народу!

Открыв глаза, понял, никакого наказания за оговорку не будет, Сергиенко глядел на меня с какой-то странной полуулыбкой.

– Да. Рефлексы, рефлексы. Лейтенант, тебе нужно научиться контролировать свою речь, а то твои старорежимные так точно, есть и многое другое слишком ухо режут. Да и служить не стране нужно, а людям в ней живущим! Ну это ладно, привыкнешь. Садись, поговорим серьёзно.

Усевшись за стол, я положил на него удостоверение с орденом и, в ожидании продолжения, посмотрел на наркома.

– Понимаешь, Андрей… Я буду называть тебя этим именем, другого у тебя теперь нет. Так вот, Андрей, первоначально я тебе не поверил. Слишком сильно всё происходящее походило на изощрённую провокацию. Причём непонятно чью. Единственное, что играло за тебя – это загадочные приборы. Но реальную их ценность выяснили только недавно, когда ты был в госпитале. Информация, рассказанная тобой, была, гм, странной. Часть была мне известной, часть фактов я подозревал, но некоторые вещи выходили за рамки не только моей компетенции, но и за возможности каких-либо разведывательных организаций. Но об этом я тоже узнал недавно. Решив посмотреть тебя в обычных, жизненных условиях, я принял решение отправить тебя поездом в Москву. Твои попутчики, считали, что сопровождают до Москвы сотрудника НКВД, узнавшего что-то порочащее Хрущёва. Естественно, что в соседних вагонах находились две группы, которые должны были либо подстраховать вас, либо задержать. Кстати, командиры обеих групп получили строгие выговора за провал своего задания. Они даже не заметили, когда вы выскочили из поезда. Да и в ситуации со "Светланой" они полностью провалились. Да, настоящего имени её так и не установили. Ищем, но… Честно говоря, когда вы позвонили из Боровиц, камень с души упал, перед этим был звонок с самого верха. Приказали обеспечить тебе максимально возможную безопасность и комфорт до прибытия товарища Мехлиса с комиссией. Повезло, что на подходе был батальон ОСНАЗА, с которым ты и добрался до Киева. а вот с покушениями на тебя никакой ясности. Похоже, что Хрущёв не имел к этому никакого отношения. Одним словом – разбираемся. Как разбираемся и с тем, от кого и куда ушла по тебе информация. И, самое главное, какая? но это уже история, которая тебя не касается. Сейчас сюда придёт человек, от разговора с которым многое зависит. Не только для тебя, поэтому будь искренним, как при нашем разговоре. Тебе всё понятно?

– Да, товарищ нарком. Понятно, что ничего я не понимаю. Мне казалось, что мне поверили, а на самом деле… – что интересно, не было никакой обиды, грустно мне было и всё.

– Ничего, лейтенант, ничего. поймёшь со временем, если оно у тебя будет, – и тут в распахнувшуюся дверь, быстро вошёл человек, про которого я слышал очень много и плохого и хорошего – Мехлис.

Встав со своего места, я с интересом стал рассматривать Льва Захаровича. Он оказался среднего роста, немного полноватый, с крупным, мясистым лицом, тёмные, густые волосы с сединой, тёмные глаза немного навыкат. Мда, непростой мужик. Такой действительно мог сказать, что "…моя национальность-коммунист…". Подойдя к Сергиенко, Мехлис поздоровался с ним за руку и попросил оставить его со мной наедине. Сев за стол наркома, он жестом предложил мне садиться и стал внимательно меня рассматривать. Мне показалось, что несмотря на всю свою властность, он не знал как начать разговор. Видимо приняв какое то решение, он откинулся на спинку стула и спросил:

– Расскажите о себе. Где родились, как жили? Только не как в автобиографии, неофициально. Кстати, можете курить.

Закурив, я на секунду задумался и стал рассказывать.

– Родился я в 1971 году, в г. Красноярске, в простой семье. отец – инженер на заводе, мать – продавец…

На протяжении моего рассказа, Мехлис несколько раз просил объяснить некоторые, непонятные ему слова, задавал кучу вопросов. Иногда он начинал материться во весь голос. Очень сильно его задело, когда я рассказал про национализм, развившийся в нашей стране. Про развал Союза он слушал побледнев, плотно сжав губы, молча. Так же молча он слушал про 90-е годы, про нищету одних и роскошь других. Разговор был очень долгим. Несколько раз нам приносили чаю, мне папирос, но, наконец, он прервал меня. Пройдясь по кабинету, Мехлис, сел рядом со мной и спросил:

– Раньше вы сказали, что потери нашей страны в этой войне просто астрономические. Почему? Можете пояснить?

– По моему, было очень много причин и не все можно объяснить здраво. Фашисты же не просто воевали, они планомерно приступили к уничтожению народов, к полному уничтожению. Это что касается гражданского населения. С армией же гораздо сложнее. У нас просто легенды рассказывали, как Ваши коллеги, комиссары, в честь какой нибудь "красной даты" бросали в бессмысленные мясорубки целые полки. Как в честь тех же дат, с огромными потерями захватывали ненужные в стратегическом смысле объекты. Как бросали в атаку на наступающие танки практически безоружных людей. У нас большинство людей, помнят слова Жукова, про то, что "…бабы новых солдат нарожают…". А про начало войны споры вообще не утихают. Странные приказы Павлова, враньё Жукова, предательство Власова, бардак и дебильные приказы местных чинуш. Бесконечно об этом говорить можно. Вас, товарищ армейский комиссар 1-го ранга, тоже многие обвиняли. В истории которую я знаю, Вас объявили главным виновником разгрома наших войск в районе Керчи. Только вот интересно. одни Вас обливали помоями, другие – не любили, но уважали. Даже Хрущёв.

– Можете поподробней рассказать, почему у вас такое. м-м-м-м, предвзятое отношение к Никмте Сергеичу?

– Не предвзятое, товарищ Мехлис, но и объективным не назову. Неоднозначно я к нему отношусь, это да. Да и как к нему относиться-то? Человек так захотел власти, что начал разрушение своей страны. Его потом тоже сожрали, но процесс пошёл. Партия превратилась в чёрт знает что, а потом первое лицо, в партии уничтожил и Союз. По Хрущёву и последующим деятелям, главный виновник всех бед страны и огромных потерь в войне это товарищ Сталин.

Я говорил долго, сбиваясь, повторяясь, иногда переходил на жаргон середины 90-х. Мехлис слушал молча, не перебивая. Уже потом я понял, что он не столько слушал что я говорю, сколько КАК. Наконец, когда я, выдохнувшись, замолчал, он прихлопнув ладонью по столу сказал:

– Понятно. Готовьтесь, завтра вылетаем в Москву. А пока отдохните, вам предстоят ещё тяжёлые разговоры.

Подняв трубку, он позвал секретаря и распорядился, отвести меня отдыхать. Под отдых мне отвели уже знакомую камеру.