— И что было дальше?
— Он разрешил. Правда, с опытным инструктором. Они хотели провести «рекламную» акцию для комсомола по линии ОСОАВИАХИМа, что, мол, вот уже и подростки летают.
— Что-то я не слышал такую историю… — начал было майор, но я перебил его с видимым удивлением:
— Да? Странно! Эта история в прошлом году получила довольно много пересудов в узких кругах.
— Ну, вполне… может… быть. А где служит твой отец? — продолжая пребывать в задумчивости, спросил Тонин, но я не попался на такую уловку и отделался общей фразой:
— Да… за Москвой.
Было видно, что это наш не последний разговор. И еще не раз мы будем обмусоливать эту скроенную чуть ли не на коленке историю. Я понимал, что она шита белыми нитками, но серьезно считал, что если только доберусь до кабины истребителя, то сразу покажу, на что способен, отбив все вопросы, а если поймают на вранье, то… Что ж, скажу, что пойду НА ВСЕ, лишь бы попасть в авиацию, даже на вранье.
— Иванов, давай отойдем! — приказал сержанту Тонин. Встав, они под нашими взглядами отошли в сторону. И как только майор удалился на некоторое расстояние, на меня сразу же обрушился шквал вопросов от остальных слушателей.
Когда через час объявили отбой, у меня уже язык отваливался рассказывать в подробностях, как я учился летать и как «уговаривал» генерала.
Утром майор Тонин, который принял командование нашей сборной солянкой, после легкого завтрака из остатков продуктов дал команду на выдвижение. Кстати, оказалось, что почти все припасы, что у нас были, мы схарчили еще вчера вечером.
Так что, построившись в колонну, мы отправились дальше, но на этот раз с дозором впереди.
Шел я рядом с носилками с раненым летчиком. Им был старшина Середа, тоже, как и Сашка, борт-стрелок.
Заметив, что старший сержант Земляной, судя по струйкам пота, стекающим по его лицу, стал выдыхаться, я сказал:
— Давай сменю.
— Старшина — парень тяжелый. Вряд ли справишься, — слегка задыхаясь, ответил он.
— Не волнуйтесь, товарищ старший сержант, я ведь спортсмен. Тяжелая атлетика, она, знаете ли, укрепляет организм.
— Ну ладно, а то я ж действительно… Головой об дерево ударился, мутит меня что-то. Саня, остановка.
Парни положили самодельные носилки на землю, и я сменил уставшего сержанта. Кириллов в отличие от Земляного был в лучшей форме и замены не требовал, о чем сообщил сунувшемуся к нам Иванову. Подняв носилки, мы направились вслед за слегка удалившейся группой.
Судя по постоянному шуму моторов, шли мы неподалеку от оживленной трассы, да и разведчики, постоянно шмыгавшие в ту сторону, возвращались удрученные. Возможности перейти через дорогу не было. Она вся была забита немецкими войсками.
Наконец майор объявил привал, позвав командиров о чем-то совещаться.
Поставив носилки, я вытер пот со лба. Все-таки таскание тяжестей по такой жаре в форме — не настолько легкое дело, как мне казалось. Скинув вещмешок, отстегнул термос с водой из встреченного нами родника и, налив в крышку, предложил ее раненому. Затем пришла очередь сидящих рядом летчиков и бойцов, и только потом — моя. К тому времени воды в термосе осталось граммов пятьдесят.
Вдруг по отряду пронеслось оживление, многие привставали и, вытягивая шеи, всматривались в глубину леса, откуда к нам шли пять человек.
На зрение я никогда не жаловался, поэтому сразу разглядел среди мужских фигур тонкий девичий стан.
Гормоны немедленно встали в стойку. Не сводя взгляда с приближающейся девушки, я по кубарям и эмблемам определил, что она военфельдшер.
— Что, Севка, понравилась? — спросил меня Кириллов, который тоже с любопытством разглядывал пополнение. С разведчиками пришли двое бойцов и та самая девушка-военфельдшер.
Познакомиться не успел, хотя даже шагнул в ту сторону — но майор дал команду к выдвижению.
К моему удивлению, дорогу мы пересекли в обеденное время. За полчаса до двенадцати часов движение стало не такое интенсивное и через некоторое время совсем прекратилось, кроме изредка шнырявших посыльных на мотоциклах. Дождавшись, когда никого не будет видно, быстро перебежали на другую сторону дороги и вломились в лес.
Отойдя от памятной дороги, на которой снова началось оживленное движение, мы остановились на привал.
Военфельдшер Зимина, которую прибило к нам течением войны, служила операционной сестрой в окружном госпитале, а здесь оказалась в виде шефской помощи одному из госпиталей — там их не хватало. Ну, дальше понятно. Внезапная война, постоянные бомбардировки, немцы, и вот она с двумя бойцами из госпитальной охраны встретилась с нами.
— Самая обычная история, — тихо себе под нос пробормотал я, слушая Кириллова, который уже успел разузнать все, что только можно.
В самом конце отдыха, за пять минут до запланированного подъема, мы услышали гул авиационных моторов.
— Наши! — уверенно сказал старшина Середа, прислушиваясь к звуку моторов.
Самолеты над нами пролетали постоянно, и мы уже как-то привыкли к этому. Но все они были немецкими, и слова старшины сразу же вызвали ажиотаж среди бойцов.
— Четыре СБ и звено «ишачков» в прикрытии, — сказал я сразу же, как только увидел самолеты в переплетении ветвей.
— Угу. Похоже, они с соседнего полка. Там были эсбэшки, — задумчиво пробормотал Кириллов, с жадностью смотря на своих товарищей в небе.
— С прикрытием. А нам не дали. Сказали, что нет, — хмуро сказал старшина.
— Может, новую часть с внутренних округов перекинули? — спросил я, не отрываясь разглядывая самолеты. Все-таки это были свои. Такие же летчики. Только они там, в небе, а ты ползаешь на земле, с завистью глядя на них. Или с надеждой, что они «дадут ТАМ за нас».
— Может быть, — ответил старшина и, привстав на локте, тоже стал всматриваться в крестики на небе.
— Хотя нет. Ошибся, — приглядевшись, со вздохом сказал я.
— В смысле? — не понял Кириллов.
— Это сборная солянка. Ведущий — хороший пилот, видно, как он маневрирует, а вот ведомые — желторотые птенцы. Или из училища, или с другой части. Постоянно теряют ведущего, нет опыта совместного полета.
— Действительно, один ведомый отлетел в сторону, — раздался за спиной голос майора.
— «Мессеры» со стороны солнца на них заходят… — сказал я, указав в нужную сторону. Все смотрели на наши истребители и как-то прозевали немцев.
— Их всего двое, ну сейчас наши им покажут, — радостно воскликнул Иванов, хлопнув себя по ноге от переизбытка чувств.
Поглядев на него как на несмышленое дитя, я стал монотонно перечислять, что сейчас произойдет. Каждое движение наших и немцев было передо мной как открытая книга:
