— А ну, давай, давай, не задерживай, на выход, на выход! — сопровождает для ускорения легоньким пинком чуть пониже спины особо не понятливых Огородников. После этого, с большим сомнением в голосе, про себя произносит: —…Странная какая-то сегодня тревога… никакого тебе вопля дневального «Рота! Подъем! Тревога!». Даже свет в казарме сегодня на полную не включают… К чему бы? Ох, не нравится мне это дело…
Во дворе уже строятся рядом со своими палатками призванный на Большие Учебные военные сборы приписной состав — жители Западной Беларуси, всего два года как ставшие советскими гражданами… Эти — вполне все понимают, и даже чуть более того…
К растерянному, мечущемуся, как потерявшийся без курицы цыпленок, командиру роты подходит невысокий, с серебристыми висками, подтянутый красноармеец.
— Товарыш командыр, разрешите Абратиться? Рядовой… опс… простите… красноармеец[18] Кныш. Что, сынку, война?
Тот вскидывает голову, пристально смотрит в белеющее в темноте лицо.
— Да что вы несете… Что за чушь? Какая война? Так, простая учебная тревога… И я вам не сынку, а товарищ младший лейтенант!
— Так точно, товарыш младшой лейтенант… — браво вытягивается Кныш. — Только у меня моладший сынку у вашем возрасте… А гэта война у меня будэт чотвертая, так што я зрозумию, што гАвАрю…
Ротный с удивлением смотрит на красноармейца.
— А кто вы, собственно, такой… И почему четвертая война?
Старый солдат вытягивается в струнку, лихо, четко, без малейшего акцента, докладывает:
— 54-го Пехотного Минского Его Величества Царя Болгарии полка, пулеметной команды старший унтер-офицер Федор Кныш! — а потом смущенно добавляет: — Георгиевский кавалер… — а потом еще тише, совсем уже стеснительно, потупившись: — Полного банта…
Ротный оторопело смотрит на Кныша, а тот негромко продолжает.
— Так что считайте сами, ваше благ… то есть тАварЫш камандир: германская война, да с поляками вОйна, да опять же с германами в 39-м… будет усего три! И я гэту крепАсть уже дважды боронял… усе тут знаю! Так можна мне со всеми у тыл не ходыть?
Ошарашенный ротный только кивает в ответ.
— От спасибо! — расплывается в улыбке Кныш. — А можна и мужики останутся? Та нам ничого не надо, у нас усе есть…
— Хорошо, пускай остаются, — обретает голос ротный и строго добавляет: — И встаньте уже в строй!
— Есть встать в строй! — бодро гаркает Кныш, возвращается на свое место и тихонько говорит товарищам: — Ну что, мужики, я вроде догаварился. Но! Раз уж остались — слухать меня як самого пана Буга. А то я вам не таварищ младшой, шутковать не буду… Во! — и Кныш проносит перед коротким замершим строем таких же, как он, седовласых «мужиков» крепенький кулак.
Совершенно уже ничего не понимающий ротный машет рукой — делайте, мол, что хотите.
Обрадованный Кныш, минутку посовещавшись с «мужиками», начинает отделять «овнов» от «козлищ» — кому идти в тыл, кому оставаться воевать… Начинает бойцов делить на живых и мертвых…
Плац крепости, усеянный телами… все они здесь — убитые, безоружные, даже не успевшие одеться… Таджики, Огородников, «мужики», Кныш…
21 июня 1941 года. 23 часа 50 минут.
Отметка 121,3. Юго-Восточнее Минска. 74-й Асфальто-Бетонный район ГУШОСДОР НКВД БССР
— Эй, начальник! Ты надел на х…й чайник? — задорно и весело спрашивает узник ГУЛАГа.
— Поговори у меня, морда! Давай, давай, не спи, зечина, замерзнешь! — ласково шутит в ответ ему инженер-«вольняшка».
— Начальник, а у меня давалка сломалась! — охотно поддержал шутку зека.
На ремонте автострады Брест — Смоленск — Москва идет «большой бетон», заливаются оголовки водопропускных сооружений, поэтому зека работают круглосуточно.
Для стимулирования работ на обаполе (здоровенном дрыне), воткнутом в кучу песка, висит кисет с табаком — ценный подарок для выполнившей план бригады.
Зека работают весело, с огоньком… Потому как близок конец двенадцатичасовой смены, и план, похоже, опять перевыполнен. Осталось еще пара замесов — и домой, в родной барак…
А дома ужин, глубокая шлюмка с горячей баландой, полкило еще тепленькой, пахучей черняшки…
«Расписанный» в синий цвет, «засиженный», с высокохудожественными татуировками (карты, женщина, вино и надпись снизу: «Вот што нас губить») КОТ (коренной обитатель тюрьмы) скинул ватник и орудует совковой лопатой, как будто сам товарищ Стаханов.
Наконец, он втыкает лопату в песок и командует:
— Шабаш, братва! А то второй смене ничего не достанется!
«Бугор»-«вольняшка» протягивает «Росписному» кисет — заработали, так получайте… Но тот не особо доволен — на 500-й «веселой» стройке, в БАМ-Лаге, на укладке путей, для стимулирования работяг «бугры» ставили у места, до которого должны были дотянуться рельсы, бидон с «шилом» — девяностоградусным техническим спиртом… А здесь… Экономят бульбаши, волки позорные!
Зека строятся, и сопровождаемые — нет, не кроваво-сталинскими опричниками, и даже не стрелками ВОХР, а лагерной самоохраной (теми же зека, в таких же черных бушлатах, только с карабинами в руках), под строевую песню радостно «снимаются» с промзоны:
Гоп, стоп, Зоя!
Кому давала стоя?
Начальнику конвоя,
Не выходя из строя…
В районе Бреста заключенные массово строили аэродромы, ремонтировали дороги, возводили дома и промышленные объекты…
Это были такие же советские граждане, как и все, и даже по одежде не очень-то отличались от вольных — потому что в сапогах и телогрейках ходило полстраны…
И общая народная беда коснулась и их.
Внезапно зека от неожиданности резко замолкают, оборвав песню на половине куплета. Они вышли на участок магистральной автодороги, вдоль которой протянулись столбы с телефонными и телеграфными проводами.
И каждый пятый столб аккуратно спилен…
— Вот это попадалово… — в крайнем удивлении говорит «Росписной». — Гадом буду! Но не знаю: кто, когда успели и, главное дело, захрен? Прикинь, братва, даже изоляторы на столбах побиты… Вот дела…
— Начальник, что ж это делается, а?
На этот вопрос нет ответа. Пока нет…
21 июня 1941 года. 23 часа 55 минут.
Крепость Брест. Южный военный городок. Парк 22-й танковой дивизии
— Товарищ генерал! За время дежурства чрезвычайных происшествий не было! Матчасть находится на консервации, боезапас и ГСМ из машин выгружены! Личный состав отдыхает, караул несет службу согласно наряда! — докладывает браво дежурный по парку нежданно нагрянувшему комдиву-22 генерал-майору Пуганову. — Дежурный — майор Квасс!
