– Сказать по правде, – Тайгай усмехнулся, показав крепкие белые зубы, – службишка новая мне по нраву, да и что бы я делал в Мавераннагре после смерти Тимура? Спился бы, или б вражины заклевали – уж больно их у меня появилось много, особенно после того, как из моего зиндана сбежал приговоренный к смерти преступник.
– У тебя был зиндан? – хохотнул Раничев. – Ах да, ты ж имел в управлении пожалованные Тимуром земли. Что ж ты так опростоволосился с тем преступником?
Тайгай неожиданно улыбнулся:
– Все дело в том, что преступника звали Салим.
– Салим?! – услыхав имя старого друга, Раничев едва не поперхнулся вином. – Так он жив?
– Пришлось помочь ему бежать, – рассмеялся ордынец. – Примерно с год тому… А потом какой-то пес накатал на меня донос… Вот и пришлось податься в Москву.
– Эх, Салим, Салим, – Иван покачал головой. – Все так и рыщет по всему Мавераннагру со своей шайкой. И ведь не надоест же! Наверное, мог бы и остепениться, чай, не мальчишка уже, да и главный его враг – Тимур – умер.
– Может, и остепенится теперь, – Тайгай потянулся к вину. – Он собирался вернуться в Ургенч.
– Ургенч… – тихо протянул Раничев. Перед глазами его почему-то вдруг возник Самарканд – с фонтанами, мечетями, медресе и жарким пронзительно-синим небом. Город, в котором когда-то пришлось побывать не раз, и все – не своей волей. И вот, похоже, туда же нужно будет поехать сейчас, и как можно быстрее.
Иван резко вскинул глаза:
– Ты помнишь, в свите Тамербека был такой магрибинец, Хасан ад-Рушдия?
– А, колдун! – кивнул Тайгай. – Смуглый такой, тощий, чем-то похожий на ворона. Я пытался узнать у него имена доносчиков – так ведь этот Хасан так и не смог мне помочь, так уклончиво отвечал, что и не разберешь. Да все они, колдуны, такие. Что это ты вдруг о нем вспомнил?
– Он мне нужен, Тайгай, – честно признался Раничев. – Очень нужен. Ты говоришь, он был в Самарканде?
– Был, да… Только сбежал! – ордынец расхохотался. – Видно, звезды сказали ему, что китайский поход окончится неудачей и смертью эмира. Все так и вышло – окончился, толком и не начавшись. Многие муфтии имели на ад-Рушдия зуб, и вряд ли бы колдуну поздоровилось после смерти властителя. Он это понимал – умный, потому и сбежал. И знаешь, куда?
Иван вздрогнул.
– Ни за что не угадаешь – в Мухши-Наручад! – Тайгай хлопнул себя по коленкам. – Знаешь, мы с ним воспользовались одним караваном – работорговца Ибузира ибн-Файзиля.
– Далековато же вы забрались, – покачал головой Раничев. – Ну ты понятно – давно о Москве подумывал, да и родина твоя под Ельцом, а вот магрибинец – и чего его понесло на север?
– Думаю, он просто-напросто воспользовался тем караваном, что попался под руку, – ордынец пожал плечами. – Не до выбора ему было, честно сказать – поскорей бы убраться. Эмир бы не потерпел отсутствия столь видного предсказателя в китайском походе – и этот поход стал бы для колдуна последним.
– Мухши-Наручад, – тихо вымолвил Иван. – Это же совсем рядом.
– Да, недалеко, в лесах.
– Орда…
– Да какая, к чертям собачьим, Орда? – Тайгай презрительно замахал руками. – После походов Тимура от Орды, считай, одни клочья остались. Вот и эти, мишари хана Бехана, можно сказать, сами по себе живут. Нет, ну Едигею, думаю, что-то платят, так, мелочь. Да и что с них возьмешь? Там ведь, сам знаешь, одни леса да урочища.
– Знаю, – Раничев задумчиво кивнул. – И города у них – не города, а какие-то лесные остроги – Сараклыч, Каньгуш, Темников.
– Вот в Темников и подался беглый колдун, – усмехнулся ордынец. – Там его и ищи, ежели надо. Только поторопись!
– А что так?
– Так ведь Хасан не век вековать в Темникове будет, поди уже прознал про смерть Тимура, да и забыли про него… Самое время обратно в Магриб двинуть – уж куда лучше, чем прозябать в чащобе.
– А ведь ты, пожалуй, прав, Тайгай, – протянул Раничев. – Да наверняка прав… А Темников, он ведь рядом, дороги знать – за несколько дней добраться можно. Да-а… Митрофан-охотник те места хорошо знает, да и сам…
– Ты что это там шепчешь, – ордынец обнял приятеля за плечи и, подмигнув, прошептал. – Там, у стенки, в дальнем углу – двое… Один – остроносый, другой – толстяк. Осторожненько обернись, посмотри.
Раничев, сделав вид, что невзначай скинул локтем на пол положенную на край стола шапку, нагнулся, быстро окинув взглядом дальний угол корчмы. Действительно – двое: остроносый – чернявый, с вислыми тонкими усиками и каким-то маслянистым неприятным взглядом, и толстяк – жирный, щекастый, толстоносый, с редкой курчавой бородкой – похоже, не дурак выпить. В отличие от одетого в какую-то замызганную сермягу толстяка остроносый, судя по одежке, был не из простых – поверх летнего полукафтанья однорядка недешевого немецкого сукна, у пояса – кожаный кошель.
Подняв шапку, Иван уселся на лавку.
– Ну? И кто же это?
– Толстяка я не знаю, – прошептал Тайгай. – А остроносый – Никитка Суевлев, боярин брянский – человеце Витовта. Я уж давненько на них посматриваю – не за нами ли наблюдают?
– А боярин этот тебя знает?
– Знает, как не знать? Видал на Москве, он ведь оттуда сюда приехал. При Василии воду мутил, теперь здесь. Не нравится мне, что они за нами смотрят…
Тайгай подмигнул Ранчиеву и неожиданно предложил набить обоим морды:
– Сейчас выйдем – будто спешим, а сами остановимся за углом, дождемся, и…
– Э, Тайгай, Тайгай, – тихо рассмеялся Иван. – Вижу, не терпится тебе устроить хорошую драку.
– А чего они на нас пялятся? Ну – идем?
– А, была не была, – Раничев махнул рукой. – Пошли.
* * *
Выйдя на улицу, они завернули за угол – не за те хоромы, что располагались рядом с корчмой, а за следующие – остановились, прижимаясь к забору. С черного звездного неба сияющим тазом выпялилась луна. Видно было хорошо, и слышно тоже – вона, за углом явно кто-то бежал.
Выглянув, Раничев тут же опознал толстяка и, не долго думая, поставил ему подножку. Не вписавшись в поворот, толстяк с разбега загремел на землю, звонко ударившись лбом о толстую доску забора. Доска загудела. За забором послышались рассерженный лай и чьи-то крики.
– Ну? – ухватив преследователя за шиворот, Тайгай рывком поставил его на ноги и недобро усмехнулся. – Какого черта за нами шляешься? Отвечай! Никитка послал?
– Он, – тряхнув головой, неожиданно признался толстяк. – Дал на корчму серебришка, привел, вас показал – следи, мол, опосля мне доложишь: куда ходили, да с кем мед-пиво пили, да какие беседы вели.
– Ну-ну, – ордынец угрожающе потянулся к сабле.
– Постой-ка, – придержал его Раничев. – Я вижу, преследователь наш – человек достойный, и страдать за какого-то там боярина Никитку вряд ли намерен. Так? – он взглянул на толстяка. Тот закивал и широко улыбнулся:
