Кажется, скоро все мои проблемы разрешатся сами собой...
Если бы только Руперт стоял чуть ближе!.. Если бы он только отвлекся на пару секунд!..
Но на это нечего было надеяться, и я продолжал с бессильной яростью смотреть, как шестеро лесников медленно берут нас в кольцо.
Думаю, только слухи о невероятной меткости вожака разбойников удерживали королевских псов от немедленных действий. Робин по-прежнему натягивал тетиву, и все знали, что, даже смертельно раненный, он успеет выстрелить и почти наверняка попадет. Поэтому лесные смотрители ступали очень осторожно, старательно избегая резких движений.
Харпер, наконец, поравнялся с Великим Дубом и снова ухмыльнулся. Ухмылка получилась не слишком убедительной — наверное, потому, что Робин Гуд продолжал целиться ему в лицо.
— Пришел позавтракать с нами, Харпер? — любезно осведомился Локсли.
Вот улыбка Робина вышла такой широкой и добродушной, что я невольно почувствовал гордость за этого мерзавца, чье безрассудство наверняка будет стоить нам головы.
— Позавтракать? — фыркнул Харпер. — Я не ем тварей, принадлежащих королю!
— Несколько дней назад на этой самой поляне ты болтал совсем по-другому! — прошипел Статли.
Главный лесник опять ухмыльнулся, блеснув зубами сквозь курчавую бороду.
— С тех пор цена за ваши шкуры здорово выросла, волчары! Шериф пообещал по тридцать шиллингов за каждого живого аутло и по двадцать за мертвого. А за йоркширца он сулит пятьдесят шиллингов, если мы притащим его живьем. Опусти лук, Локсли, или я всажу тебе болт в колено и отволоку в Ноттингем, привязав к конскому хвосту!
— Шевельни пальцем — и получишь стрелу между глаз, — все с той же обаятельной улыбкой откликнулся Робин.
Он продолжал удерживать тугую тетиву, и руки его не дрожали, зато приклад арбалета все сильнее вдавливался в плечо лесника, показывая, что тот начинает уставать — как от тяжести оружия, так и от затянувшихся переговоров.
— В последний раз предлагаю, Локсли,— прорычал Харпер. — Сдайся, и я...
Никто так и не узнал, чем собирался прельстить главный лесник вожака аутло, чтобы тот добровольно сунул шею в петлю. Может, щедрыми заупокойными службами?
В поднебесье вдруг раздался душераздирающий вопль, и на голову Сандерсу Харперу свалился брат Тук.
Главный лесник, его оружие, доблестный фриар — все смешалось в одну живописную кучу, и Рябой Руперт невольно направил туда свой лук и взгляд. Именно такого подарка судьбы я и ждал!
Рванувшись вперед, я ударил ногой с разворотом, послав Руперта в сторону Статли. То, что в полете лесник принял в бок стрелу, которую его товарищ выпустил в Вилла, было чистейшей случайностью, а вовсе не моим хладнокровным расчетом.
Свистнувшая сбоку стрела царапнула мое плечо, но мне было некогда выяснять, кто ее пустил. Откуда ни возьмись у меня в руках оказался лук Рябого Руперта, и я врезал длинным тисовым стержнем по голове лесника, который прицелился в борющихся на земле Харпера и монаха.
Кто там говорил, будто я никогда не научусь пользоваться луком? Правда, он удара лопнула тетива, зато лесник упал, не вскрикнув!
Все произошло буквально в течение пяти-шести секунд. Едва Тук прыгнул на Харпера, как на поляне словно закрутился стремительный ураган, и, когда я развернулся на крик слева, готовый бить или защищаться, оказалось, что бить больше некого, да и защищаться не от кого.
Два лесника лежали навзничь в разных концах поляны, у одного стрела с серым оперением торчала из груди, у другого — из левого глаза.
Вилл Статли наклонился над третьим лесником, который с хрипом скреб ногами траву, обеими руками сжимая древко торчащей из кадыка стрелы. Вилл резко рванул раненого за волосы, отклонив его голову влево, и полоснул ножом по горлу под щетинистым подбородком.
Я отвернулся, борясь с тошнотой.
— Bene venebatur![12] — прокомментировал брат Тук.
Фриар уже стоял на ногах, сжимая охотничий арбалет: тяжелый болт так и остался в желобе, но с дуги капала кровь, а вместо затылка у растянувшегося на животе Сандерса Харпера было кровавое месиво.
— Пощадите!.. Богородицей молю... смилуйтесь!..
Скарлет и Дик с треском выломились из кустов, волоча последнего оставшегося в живых папплвикского лесника. Белобрысый парнишка, чем-то напоминающий Мача из Руттерфорда, с прискуливанием взывал то к Пресвятой Деве, то к своим конвоирам. Парня швырнули на колени рядом с поваленным буком, на который успел уже снова усесться Аллан-э-Дэйл, озабоченно осматривающий арфу. По лицу менестреля текла кровь, но его явно больше волновала целость инструмента, чем целость его кожи. Убедившись, что арфа не пострадала, Аллан подкрутил колки и принялся аккомпанировать молящему нытью лесника:
— Харпер сказал — дескать, чего ждать, пока награда уйдет к другим... Он сказал — все равно ваши головы скоро будут торчать на палисаде Ноттингема... Это он так сказал! А я, напротив...
— А ты, напротив, явился сюда, чтобы тоже стать вольным стрелком, так?
Парень, похоже, совсем спятил от страха, если принял злобную издевку Вилла Статли за чистую монету.
— Да, так! — с готовностью воскликнул он. — Я всегда хотел!.. Я всегда мечтал стать вольным стрелком, я ж говорил вам... Помните?
Вот теперь я вспомнил, как зовут сопляка, — Алек. Правильно, во время братания «волков» и «псов» мальчишка надрался вусмерть и начал кричать, что желает остаться с нами, чтобы тоже каждый день охотиться на «черного зверя»!
Алек продолжал ныть, и Аллан, наконец, подстроился под тональность его причитаний. Некоторое время они выступали вместе, но скоро менестрель прижал ладонью стонущие струны, а Алек вытянул шею, словно аист при виде коршуна.
Робин Локсли закончил срывать с трупов колчаны и направился к центру поляны, проверяя на ходу лук, прежде принадлежавший одному из стражей леса. Он не смотрел на стоящего на коленях лесника, но Алек весь подался к вожаку аутло и взял тоном выше:
— Господин! Клянусь небесами... Клянусь всеми святыми... Я буду служить вам верой-правдой!.. Клянусь Иоанном, Петром и Павлом...
— Ты уже клялся этими тремя апостолами. — Локсли пробежал пальцами по вощеной тетиве, осматривая ее так же придирчиво, как Аллан — струны своей арфы. — Всего два дня назад, на этой самой поляне. Помнишь?
— Я... Да, я... — парень съежился, осев на пятки. — Так ведь я же...
Робин Гуд оттянул и снова отпустил тетиву, которая пропела громче басовой струны потрепанной арфы менестреля. Алек умолк и затрясся, и я вдруг понял, что с меня хватит.
— Робин! Пускай он...
Слово «убирается» застряло у меня в глотке.
