Шварц сел на пол, скрестив ноги, как до того Жак. Чтение не прервалось. Жак потер глаза и медленно, шаркая уже от обычной усталости, отправился наверх. Его сил едва хватило, чтобы постоять под душем пару минут – поймав себя на том, что, лбом упершись в мраморную, дорогую облицовку стены ванной, он сползает на пол, Жак только лишь усилием воли заставил себя выключить воду и добрести до кровати, где он мгновенно уснул.
Жак просыпался неторопливо, с удовольствием. Сначала он вынырнул из сна, но век не поднял, наслаждаясь теплом одеяла и мерным тиканьем часов, которые словно бы приговаривали: «Тик-так, все хорошо». Затем потянул носом воздух – пахло хорошо прожаренным кофе.
«Неужто Адам расстарался?» – подумал Жак и тут же, в один момент, вспомнил вчерашнее: ночь, туман, изломанное тело Адама, которое он буквально выхватил у жадной океанской волны, подвал… Он открыл глаза и сощурился от солнечного света, который вливался в комнату, и, словно разрезанный на кусочки острыми листьями папируса, что рос в горшке у окна, падал на пол желтыми ломтиками. Жак откинул поспешно одеяло и, набросив халат, пошлепал босыми ногами в коридор, откуда, почесывая спутавшуюся во сне шевелюру, вышел в оранжерею. Шварц построил ее недавно, причем, насколько знал Жак – своими руками. Рабочие только завезли материалы, да установили трубы, по которым текла вода – да и то, под строгие окрики Якова. Эта сказочная, полупрозрачная комната на втором этаже стоила Шварцу более десятка бессонных ночей, но результат превзошел все ожидания ошивающегося вокруг Жака, которого хозяин к строительству не подпустил. Стеклянный купол потолка пропускал достаточно света в солнечные дни, а когда было пасмурно, Яков включал ценнейшие лампы, секрет которых пока хранил при себе, никому не демонстрируя, и они давали нужное, «дневное» освещение. Буйную растительность четыре раза в день поливали мелкой водяной пылью специальные устройства. Жак предложил патрону запустить в оранжерею птиц, но тот поморщился, ответив, что тогда придется поставить крест на зеркалах. А ими было заставлено все помещение – где не росли тропические цветы и кустарники, там обязательно возвышалось зеркало, а то и огромные сосуды с жидкостями и газами – водой, морской и речной, спиртом, аммиаком. Жак пробирался к цели, осторожно лавируя между сочными, ломкими стеблями растений и стеклом. Парной, теплый воздух приятно грел ноги. Отчего Яков построил оранжерею именно здесь, на втором этаже, Жак не догадывался – а спрашивать не стал, смиренно спускался через джунгли вниз каждое утро.
Из кухни, которая теперь располагалась на месте столовой, доносилось приглушенное пение и звон посуды. Напевал, безусловно, Яков – Адам бы не стал. А то, что патрон, находился в приподнятом настроении, говорило о том, что Бдение удалось.
Жак зашел на кухню и, увидев Якова, не удержался от смешка. Уж очень забавно выглядел Шварц в женском фартуке и круглых лабораторных очках, защищавших глаза от плюющегося жира.
– И тебе доброго утра, – приветствовал его патрон. Он жарил на чугунной сковороде крупно порезанные ломти хлеба, присыпав их чесноком и сыром. – Завтрак почти готов. Кофе уже на столе, разливай.
– Ночью все прошло успешно, как я понимаю. – Сказал Жак, выполняя наказ хозяина, а именно – наливая дымящийся, густой кофе в чашки. – Что ты вчера говорил про «информацию», можно подробнее?
– Отчего нет… – Шварц вывалил гренки со сковороды на тарелку. – Ты ведь не успокоишься, пока я не расскажу, верно?
– Уж такой я есть, любопытный, как десяток кошек. В особенности меня интересует, зачем ты беднягу, что сейчас откисает в сосуде, не просто отпускал к этой журналистке, а еще всячески подталкивал к противоестественной, не побоюсь этого выражения, любви.
– Начну издалека, с твоего позволения… – Яков сел напротив Жака и, обхватив тонкими пальцами чашку, отпил кофе. Прикрыл на секунду глаза, наслаждаясь вкусом. – Есть, друг мой, в окружающем нас мире, такое явление… О нем как-то писал Максвелл, хорошо писал, правильно – но никто не оценил. Так вот… Любая уравновешенная система имеет некоторое количество потенциальной энергии, способной трансформироваться в движение. Но система остается устойчивой до определенного момента, когда ей для движения необходимо самое малое воздействие. Всеми великими изменениями в истории мы обязаны таким вот воздействиям… Приведу пример – скала, подточенная ветром, стоящая на узком перешейке. Или лес, что вспыхивает от малой искры. Война, которую начинают словом. Или наоборот, война, которая не происходит, потому что в определенном месте, в определенное время что-то произошло.
– Или создание на Острове объединенного общими целями научного сообщества, – медленно жуя, пробормотал Жак.
– Ты уловил. – Яков довольно улыбнулся. – Это воздействие может быть настолько малым и незаметным самой системе, что она и не догадывается о том, что балансирует на краю…. В случае Адама, на краю обрыва, с которого он шагнул, получив толчок в виде… чего-то. Слова ли, действия – мы пока не знаем. У каждой упорядоченной системы есть точки воздействия. Чем она сложнее, тем больше таких точек и тем большее воздействие они производят. Адам сложный, многогранный…
– А кто на этом настаивал? Уж точно не я, – буркнул Жак.
– Послушав тебя, мы бы получили примитивного гомункулюса в банке, который бы смеялся дни напролет, считая пальцы на ногах, и умер бы в конвульсиях на третьи сутки. А сейчас у нас есть Адам – подобный человеку почти во всем. И использовать его мы сумеем лучше.
– Да, – не сдавался Жак. – Это только если он перестанет кидаться в море. Зачем он это сделал? Он же логичен до мозга костей… который, то есть мозг, вчера вполне мог вылететь из его башки, и тогда Адам вообще никакой пользы бы не принес. У него должна была быть веская причина. Почему он спрыгнул?
– А вот у него мы и спросим, только кофе допьем. – Ответил Яков.
– Что, уже очнулся? Быстро он…
Шварц чуть приподнял брови, как бы отдавая должное крепкому молодому организму, поднялся, снял фартук и очки. Поманил за собой Жака.
Комната Адама находилась также на втором этаже, однако, в отличие от спальни Жака, которую тот украсил египетскими вазами, коврами и подушками вперемешку с мозаикой весьма фривольного содержания, и личных комнат Якова, в интерьере которых сдержанность сочеталась с вопиющим беспорядком в обрамлении звериных шкур на полу, обставлена была скромно, словно келья монаха. Жесткая деревянная кровать, письменный стол, стул и шкаф с книгами. Адам полулежал на подушках, взбитых у изголовья, с видом потерянным и сонным – но бодрствовал. Увидев, что к нему вошел хозяин, приподнялся, силясь встать.
– Лежи, лежи. – Настойчиво сказал Яков, присел на край кровати и для верности упер ладонь в грудь секретаря. – Ты еще слишком слаб.
Жак стал у подножия кровати, и принялся нетерпеливо крутить медный шар на ее спинке.
– Как себя чувствуешь? – ласково спросил Шварц юношу.
– Гораздо лучше, спасибо.
– Ты в рубашке родился, Адам. – Продолжая говорить так же успокаивающе, заботливо, Шварц осматривал молодого человека. Пощупал пульс, оттянул веко и всмотрелся в зрачок. – Если бы не Жак, который тебя из воды вытащил…
– Я очень благодарен, сеньор Мозетти, – официально поблагодарил Жака юноша. – Я плохо помню, что было после того, как я… упал…
– Но что было ДО того, ты хорошо помнишь? – Не сдержался Жак. Яков глянул на него неодобрительно.
– Да. – Ответил Адам.
– Тогда, если тебя это не затруднит, расскажи нам, почему ты прыгнул? – Вмешался Шварц. – Мы с Жаком теряемся в догадках… С тобой хорошо обращались, ты приносил пользу… так в чем же дело?
– В смысле жизни. – Тихо ответил Адам. – Я понял, что мне незачем жить.
– Cazzo testone, – не сдержавшись, выплюнул Жак, и заработал тяжелый, многообещающий взгляд от патрона. – Молчу…
– Расскажи подробнее. Как ты пришел к такому выводу? – Голос Якова, в отличие от взгляда, был легким, обволакивающим. Адам прикрыл глаза, сосредотачиваясь, потом сказал:
– У каждого живого существа на земле есть какая-то высшая цель, предназначение. Так мне сказала мисс Дж… мисс Кромби. Я почитал книги великих философов, они считали так же. Я задумался о том, какая цель есть у меня, какой смысл в моей жизни. Имею ли я какое-то значение? Важен ли я для мира? Что станется с ним, если меня не будет?
– Ты имеешь… кхм, ценность для нас, Адам. Тебе приготовлена особая роль – разве этого мало? Более того, только ты один можешь сыграть эту роль. Она может быть твоей целью.
– Нет, не может. – Покачал головой Адам. – Если бы я менялся в стремлении достичь своей цели, совершенствовался, и сам хотел… но я пригоден для нее лишь в силу того, кем я являюсь, как вещь в себе, понимаете? То есть, я как бы уже достиг цели, добрался до конечной точки, а, значит, дальнейшее существование для меня было бессмысленным. А раз так, то и существование жизни без смысла должно было окончиться.
