изголовьем, прижатым к стене; на кривых толстых коротких ножках. Перина на ней всё же лежала. Как и подушка весьма небольшого размера – всего одна.
- Что, милок? Соблазнился на сладенькое?
Белецкая сидела в кресле около окна – похожая на дрессированного тюленя. Босая. Забросив ногу на ногу, указывала на меня оголённой белой коленкой. Судя по её виду, проснулась она не так давно: предстала предо мной наспех причёсанная, с красными полосками на лице. Рассматривала меня мутными спросонья глазами, презрительно кривила губы. Её толстые пальцы, унизанные кольцами и перстнями, суетливо поправляли края халата на груди.
Отметил, что бородач вошел в спальню следом за мной – не остался снаружи. Пропустил момент, когда мужик подтолкнул меня в спину, вынудив сделать по направлению к Мамаше Норе ещё пару шагов. Хотел было высказать ему недовольство… Но передумал: краем глаза я заметил сбоку от себя движение. Повернул голову – увидел на стене большое ростовое зеркало. В нём – своё отражение: голый торс, запутавшийся в волосах зелёный лист, зажатую в руке смятую рубаху.
Взглянул на себя внимательно. И сразу же отметил произошедшие во мне изменения. В этом мире я впервые обнаружил столь большое зеркало. Но по пути из Следков не раз разглядывал доставшееся мне по наследству тело – на гладкой водной поверхности озёр и больших луж. Поэтому прекрасно представлял, как выглядел со стороны… раньше: был тощим, костлявым. С тех пор я так и не обзавёлся жировой прослойкой под кожей. Зато заметно окреп. Поверх скелета наросли мускулы.
При виде того атлета, что отражался в зеркале, я невольно позабыл о Белецкой и о том, зачем к ней явился. Напряг мускулатуру – сам собой залюбовался. Пусть пока и не Геракл, но Аполлону я в объёме и прорисовке мышечной массы уже точно не уступал. Какой там не уступал! Рядом со мной этот древнегреческий бог выглядел бы жирным слабаком. Жалкая зарядка в комплекте с магией дала неплохой результат. Не знаю, что там во мне укрепилось, но мышцы я подкачал – факт.
- Чего молчишь, милок? – окликнула меня Мамаша Нора. – Язык проглотил? Не видел никогда зеркал? Если бы ты сразу не брыкался, я бы тебе уже много разных интересных вещиц показала. Столько интересных штуковин, как у меня в доме, не у всякого столичного богатея есть!
Я не без труда отвёл взгляд от своего отражения.
Сделал в уме пометку обязательно обзавестись зеркалом – в будущем.
«Видели бы меня теперешнего без рубашки те вдовушки, - подумал я. – Руки бы себе до локтей сгрызли от досады. С такими данными мне следовало бы не у печи стоять, а танцевать стриптиз».
«Ты танцевать-то умеешь, парень?» - откликнулся на мои слова мастер Потус.
«Не хуже, чем печь хлеб», - заверил его я.
«Насколько – не хуже, етить тебя? Потому как пекарь из тебя пока плохонький».
«Всему можно научиться, старый. Когда-нибудь я и тесто буду месить, получше, чем тот же Полуша. Вот увидишь. Тем более, я уже и подкачался для этого. Видел, какие у меня теперь бицухи?».
«Я твои ухи не разглядывал. А что такое этот твой реп…тис, парень? Что это ты собрался танцевать? Я видел, как бабы на ярмарках пляшут. Но чтобы выплясывали мужики – пока ещё не видал. Где это такое деется?»
«Лучше тебе об этом не знать, старый».
- Пекарь! – окликнула меня Белецкая. – Эй, милок! Ты чай не уснул там?
Женщина помахала рукой – полы халата разошлись, демонстрируя мне ложбинку на её груди. Мой взгляд переместился на неё – по привычке. Я тут же отвёл его в сторону, радуясь, что мой интерес не заметил призрак старого пекаря: потом бы он долго надо мной глумился. А от Мамаши Норы мой интерес не укрылся. Они объяснила его по-своему. Ухмыльнулась. Приосанилась.
Бородач стукнул меня по плечу. Несильно.
- Отвечай, когда Мама спрашивает! – сказал он.
Едва не съездил ему кулаком по лицу.
Но сдержался: нам, магам, несолидно опускаться до рукоприкладства.
Я не имел никакого желания беседовать с Мамашей Норой. В спальню к ней явился не за этим.
«Действуй, мэтр».
На бородача «удар мешком» подействовал так же быстро, как когда-то на Сверчка. Ноги мужика подогнулись – он осел на пол, приложившись головой о пол. Ковёр приглушил звуки падения. Я не обернулся. Оказывать помощь бородатому не входило в мои планы. Уронил на пол рубаху: мне понадобятся обе руки. Улыбнулся (вполне искренне: представил, какое удовольствие сейчас получу). Неторопливо зашагал к Мамаше Норе, на ходу распутывая завязки на штанах.
Белецкая зачаровано следила за действиями моих рук. Чуть приоткрыла рот – то ли от удивления, то ли в предвкушении. Не замечала при этом, что не может пошевелить конечностями. Я решил не мудрить – воспользоваться проверенными на Сверчке заклинаниями. Бородачу достался «удар мешком». Мамаше Норе «местным параличом» сковал руки и ноги. Остановился в двух шагах от женщины – всё ещё теребил верёвки: завязки, как нарочно, запутались.
Не так я представлял этот момент. Думал, что «лёгким движением руки брюки превращаются в элегантные шорты»: развяжу завязки одним эффектным движением. Но, как и в том фильме, возникла «маленькая техническая неувязка»: справиться с затянувшимся узлом никак не получалось. Продолжал смотреть Мамаше Норе в глаза – теребил верёвку на штанах. Очарование момента безвозвратно испарялось. Прав был мастер Потус: стриптизёр из меня не лучше, чем пекарь.
- Ну же, милок, что ты хотел мне показать?
Белецкая словно не заметила падения бородача. И не тревожилась из-за того, что не могла двигаться. Елозила розовым кончиком языка по губам; зачарованно наблюдала за тем, как я терзал завязки на штанах. Полы её халата всё дальше удалялись друг от друга, демонстрируя мне завёрнутое в тонкую ткань ночной рубашки тестообразное тело. Я сжал зубы, но не успел выругаться от досады: узелок, наконец, поддался. Распутанные верёвки устало повисли – резать мне их не пришлось.
Теперь брюки можно было приспустить.
Я отдал профессору команду.
Штаны на мне тут же оттопырились – в самом интересном месте.
Краем глаза я заметил, что Белецкая закусила губу, широко открыла глаза. Но не стал любоваться её лицом. Потому что сам с интересом смотрел туда же, куда и Мамаша Нора – на мои штаны. Пусть я и знал, что должно было произойти дальше (ведь сам составил сценарий). Но знать – это не увидеть собственными глазами. Поэтому я едва не повторил приглушённый визг Белецкой,
