вздохом демонстративно-робко показал ей обосранный пиджак, — это все, что у меня есть из тёплой одежды. А гадский петух решил продемонстрировать на нём свой внутренний мир, а проще говоря — обгадил. Ты же сама видела в какие условия Гудков меня поселил. И вот скажи, что мне теперь делать — одеться тепло, чтобы не простудиться, но вонять как выгребная яма, или не одеваться и заболеть от холода?
— Ой, тоже мне беда, — рассмеялась Клара, — тебе, Гена, надо было сразу мне об этом сказать, у меня же весь реквизит и костюмы. Пойдем, давай. Сейчас быстро тебе подберём что-нибудь тёпленькое.
— А можно мне костюм человека-паука? Или Дамблдора? — зачем-то задал глупый вопрос я.
Клара хоть и не поняла, но рассмеялась, потрепала меня за волосы и потянула за собой. В её фургончике (у нее был отдельный фургончик под костюмы и реквизит), было тесно, затхло и скученно. Пахло сладкими женскими духами, мускусом и луком. Аж глаза заслезились. Но она ловко ориентировалась во всем этом бедламе. Порывшись в завалах из пропахших нафталином шляп и побитых молью накидок, она, наконец, издала довольный возглас и выудила мне одежду.
— Что это? — изумился я, рассматривая когда-то лиловое, а ныне порыжевшее, полотнище, отороченные крашеным мехом явно трижды переболевшего психогенным дерматитом кролика.
— Плащ рыцаря, — с тихой гордостью сказала Клара. — Даю на сегодня только. Так что аккуратнее пожалуйста, у меня их всего четыре, а для пьесы нужно три и один должен быть запасной. Не порви и не испачкай только. А завтра мы тебе что-нибудь поприличнее сообразим.
— Но я же в нём как дурак буду выглядеть! Люди засмеют!
— Нормально будешь выглядеть! Никто и не поймёт, артист ты или помощник по реквизиту.
— Ну ладно, — с сомнением сказал я, понюхал (уж лучше нафталин, чем петушиное дерьмище) и натянул лиловое недоразумение на себя.
— Ещё бы шляпу со страусовым пером и персиками, — вздохнул я.
— Паяц, — покачала головой Клара и прыснула от смеха.
— А поясок или веревочка у тебя есть какая-то? — решил обнаглеть до конца я. — Очень надо.
Клара нашла искомую веревочку, я подвязал торбу с обломком доски себе на пояс, сверху прикрыл плащом и пошел помогать Жоржику. Обхезанный пиджак оставил у Клары, она обещала днём его постирать и привести в нормальный вид.
Ну ладно, пока всё идёт вроде хорошо.
Пока мы обсуждали мой базовый гардероб с Кларой, Енох неприкаянно мерцал во дворе, рассматривая суету агитбригадовцев с жадным любопытством. Ещё бы, столько насидеться в одиночестве.
Представление началось, как и было обещано — до вечерней дойки, пока не стемнело.
Сельсовет выделил для этого дела большую площадку сразу за селом. Насколько я понял, тут проходили редкие сельские ярмарки, гуляния и праздники (хороводы там всякие). В остальное время там паслись козы и гуси. Площадка представляла собой густо заросший спорышом и мелким белым клевером пустырь. Место довольно удобное.
Агитбригадовцы соорудили сцену на высоких подмостках. На заднем плане выделялся большой кусок фанеры, на котором был нарисован кривоватый трактор на пшеничном поле и с подписью по центру:
Был лозунг дан по всем концам: лачугам — мир, война — дворцам!
и ниже буквами помельче:
Победа революции в сотрудничестве рабочих и крестьян!
Декорации были выполнены в кроваво-красных, чёрных и синих тонах (других красок у Клары просто не было), что задавало представлению довольно готичный настрой.
Но местный народ был явно не избалован культурными мероприятиями и на такие мелочи внимания не обращал. Людей собралось море. То есть человек примерно под триста. Само село было сильно поменьше, но судя по стоящим поодаль возам и подводам — селяне съехались со всех окрестных хуторов и пятихаток. Здесь были и мрачные заросшие старики с кустистыми бровями, подчёркнуто-независимо курившие самосад, и совсем молодые бабы с младенцами. Все стояли и молча, застенчиво смотрели на агитбригадовцев, которые гуськом вышли на сцену для приветствия.
Мне Жоржик дал задание — сторожить большую коробку с реквизитом — кольца и палки для жонглирования, платки и букеты бумажных цветов для постановки и кривоватые фанерные сабли для танца апаш. И прочий хлам. Поэтому я стоял в стороне и сторожил.
Енох молча и сосредоточенно мерцал рядом. Видимо, слишком много впечатлений за последние сутки.
На сцену вышел Гудков, в утрированном костюме буржуйского конферансье, и с огромным моноклем.
Дурашливо раскланиваясь, он сообщил, что сейчас выступит агитбригада «Литмонтаж» и объявил первый номер.
Аккомпанировал Зёзик на гармошке.
Сразу же на сцену выскочили Григорий Караулов и Нюра Рыжова, оба в черных комбинезонах на подтяжках, но только Нюра в красной косынке, а Гриша — в будёновке с красной звездой. Они сплясали что-то совершенно народное и Нюра, весело улыбаясь, запела:
—Эй попьё, не приезжай,
На посев с кадилами!
Создадим мы урожай
Собственными силами!*
Затем бочком, словно крабик, подволакивая ногу выползла Люся Пересветова, переодетая в рясу священника, с огромным накладным животом и бородой, как у деда Мороза. Она покривлялась на сцене, дважды подпрыгнула и сделала сальто. Так она изображала «попа», которого высмеивали агитбригадовцы.
На сцену тотчас же выскочил Зубатов в фанерной коробке, символизирующей трактор, и с красным флажком в руках. Лихо прогарцевав по сцене, он спел следующий куплет:
— У попов и шум, и гам —
Планы их развеяны:
Без молебна тут и там
Все поля засеяны!
Люся Пересветова принялась топать ногами и грозить кулачками Зубатову. А он в ответ помахал ей красным флажком.
Пока Зубатов и Люся отвлекали внимание на себя, появился Жоржик Бобрович, тоже в комбинезоне и будёновке. Они с Гришей сцепили руки в замок, по которому Нюра легко вспорхнула наверх, вытянула руку с красным флажком и запела:
— Не позвали дьяка мы.
Светом тьма заменена:
Ведь засеяли умы
Мы ученьем Ленина!
Люся опять принялась изображать крайнюю степень негодования: топать ногами и размахивать руками. Но Нюра грозно взмахнула в её сторону красным флажком и повергнутая Люся, высоко поднимая коленки, грозя и потрясая кулачками, с позором убежала со сцены.
И затем уже все вместе: Нюра, Гриша, Жоржик и Зубатов, — выстроились на сцене и, держась за руки, хором спели победный куплет:
— Урожай природа множь
Нам в деньки пригожие…
Мы в полях посеем рожь,
А в умах — безбожие!
Я молча взирал на всё это и не знал, как реагировать. В моём мире со всех утюгов неслось, мол, современное искусство вымерло, деградирует, а вот раньше была Классика, была Вечность, застывшая в картинах и в словах. Тогда, дескать, была Литература, а нынче — литературушка! И тому подобное. И мы же верили. Высокомерно поглядывали на сетевые романы и морщили носы, мол, да уж, теперь не тогда! А сейчас я смотрел на это выступление и понимал, что если сейчас сюда запустить Петросяна, то он будет, мягко выражаясь, великой примадонной.
Нет, потом девушки крутили salto-mortal’e, акробатические кульбиты, исполняли танцы и жонглировали на канатах. Пели, показывали инсценировки и номера с миниатюрами. Но я уже не следил. Во-первых, скучно. Во-вторых, я всё равно замёрз, проголодался и мечтал, чтобы всё это поскорее закончилось. И, в-третьих, исчез Енох.
Отойти от вверенной мне коробки я не мог, кроме того, мне приходилось периодически подавать реквизит — то палки для жонглирования, то флажки, то остальное. Поэтому стоял и терялся в догадках.
Еноха не было.
Еле-еле я дождался, когда потный и тяжело дышащий Жоржик спрыгнет ко мне:
— Можно я сбегаю кой-куда? — изобразив застенчивость, спросил я.
— Дуй, — хмыкнул Жоржик, — только недолго, сейчас Виктор закончит читать монолог о бациллах и микробах, и надо будет Люсе подавать реквизит. Но это после моего выступления, так что успеешь.
Еноха я обнаружил с другой стороны сцены, где соорудили импровизированную будку и где агитбригадовцы переодевались между номерами. Точнее там только Люся и Нюра переодевались. Мужики же просто меняли верхнюю одежду и все. Штаны у них были, как правило, одни и их не переодевали.
И вот этот гад стол прямо в фанерной стене и, не мерцая, подглядывал за тем, как Нюра и Люся переодеваются.
— Старый развратник, — тихо сказал я, подкравшись к нему сзади.
— Да я что⁈ Я ничего! — начал оправдываться Енох, — у меня же исключительно научный созерцательный интерес…
— Решил сравнить какие сиськи были тогда и теперь? — не удержался от подколки я.
— Сперва хотел, — честно признался призрак, — но потом увидел, какие у них панталоны и уже больше ничего не хотел. Это же уму непостижимо! Разве можно, чтобы у женщин было такое бельё⁈
— Так, эстет хренов, — хмуро буркнул я, — ты задолбал! Когда я просил пирогов
