Увидел меня Щербатый – только головой покрутил.
Мол, погоди, Диомед-призрак, дела у меня, вечером крови жертвенной тебе плесну. Потом глаза протер, ручищи свои огромные раскинул...
Ой!!!
А затем прямо сюда и потащил – в зал тронный, в тайник за стеной. Отбивался я, за косяки дверные цеплялся. Да только не отпустил Амфилох, дотащил-таки. А как поведал, в чем закавыка, отчего во дворце все вверх дном, так я и сам принялся затылок чесать. Вовремя Диомеда-изгнанника ветром на Медный остров занесло!
Ну и орлы за мной увязались – в засаду.
– А чего они в одних хитонах, дядя? – вопросил любопытный Киантипп, оттесняя от дверцы не менее любознательного Амфилоха-младшего. – Фаросы, что ли. не могли надеть?
– Да это не хитоны! – вздохнул я. – Это и есть фаросы, только хеттийские. Видишь, серебром шиты?
– Ага... А мы их что, резать будем?
Хотел я дать подзатыльник басилею Киантиппу Эгиалиду – пожалел. Взял за ухо, от дверцы отодвинул.
– Цыть!
Да, вовремя я приехал! Вовремя – и не зря. Иногда, как угадаешь, – и колесницы в нужный миг выкатятся, и стрелки точно за вражьи спины зайдут.
Хеттийское посольство. Да непростое!
– ...тому рада, и всяческого здравия тебе, басилей Амфилох, сын Амфиарая желает. А еще царевна Цулияс, дочь Великого Солнца Суппилулиумаса, правительница Царства Хеттийского, велит сказать тебе, басилей, что ждать она более не станет, и желает, чтобы мир между державами нашими был в сей же час заключен...
Старается посол, ахейские слова из пуза толстого выдавливает. Да только не на него я смотрю (было бы на что!). На того, что рядом стоит, гляжу. Такой же фарос, серебром тканный, повязка цветастая на голове...
...И не узнать тебя, Курос, верховный дамат!
– ...Знай также и то, басилей, что войска наши уже заняли землю Киццувадна, называемую вами Киликией, и в землю Мукиш вступили...
Да, плохи дела Щербатого! Хотя и не так, как хотелось бы этому толстопузому...
...И тебе, Курос, верховный дамат! Рядом обиженно сопят мои орлы. Сопят – не понимают. Чего ждет дядя Диомед? Взять наглеца-посла за ворот его фароса да в море искупать, чтобы болтал меньше!
– А условия мира такими будут. Приедешь ты, басилей Амфилох, в город Хаттусу, в логовище Золотых Львиц, и склонишься перед государыней нашей царевной Цулияс, дочерью Великого Солнца Суппилулиумаса, и жертвы искупительные принесешь за гибель столицы нашей, сожженной нечестивым Диомедом-ванактом, и станешь платить дань тяжкую...
Усмехнулся Курос, верховный дамат. Знай, мол, наших, «ахиява»! Вот тебе, Диомед, враг мой! Сокрушу царство твое, как сосуд горшечника!
Губастая решила мстить по-царски. Цари не посылают убийц, они посылают воинов.
А рядом уже не шепот – рычание. Не орлы – волчата!
Не хотел я в это во все вмешиваться. Но понял – надо. Много долгов у нечестивого Дамеда-ванаки, и незачем их на чужие плечи перекладывать. Ведь не с Амфилохом решила посчитаться дочь Великого Солнца Суппилулиумаса – со мною. Значит, мне и платить.
По-царски!
И не в войне даже дело, мало ли мне воевать приходилось? Цулияс здесь, совсем рядом... Видать, ТЫ и вправду решила со мной помириться, Пеннорожденная?
– Остров же Аласия, называемый вами Кипром, останется в пожизненном владении твоем, басилей Амфилох Амфиараид, но не получат его потомки твои без воли Великого Солнца, ванакта Царства Хеттийского...
И вновь кривит пухлые губы Курос-дамат. Доволен! Сладка царская месть!
Поглядел я на орлов, перья распушивших...
– Пошли?
Хорошо дверь подвесили – и не скрипнула!
– И условия эти должен принять ты, басилей, пока стоим мы в зале этом и пока солнце еще не зашло...
Осекся толстяк – меня.увидел. Да только не стал я его рожей любоваться...
Узнал меня, Курос-дамат?
А в зале тишь могильная, словно не дворец – толос. Но вот охнуло, зашумело прибоем морским:
– Дамед... Дамед... Дамед-ванака... Вернулся...
Хабирру уверяют, что гордыня – смертный грех. Не знаю, не знаю... Прошелся я по залу, ни на кого не глядя, словно вокруг не люди, колонны каменные, к трону подошел...
...Привстал Щербатый, да только подмигнул я ему: сиди, не ерзай, мол. И сам присел – прямо на ступеньки.
Молча.
Пристукнули эмбатами Киантипп с Алкмеонидом (знай наших!), по бокам стали. А руки уже на поясе, поближе к мечам. Стих прибой, заглох. Но вот грюкнуло – бухнулся на колени один из даматов, самый догадливый, видать. А после со всех сторон стук пошел.
То-то!
Застыли послы, глаза выпучили. А я на них даже смотреть не стал – пока что. Даже на Куроса губастого. Мстить мне решила, Цулияс, царевна Хеттийская? Чтобы Дамед-ванака не в свое царство – на пепелище вернулся? Войной грозить?
А что сейчас скажешь?
Поглядел я поверх спин склоненных, вновь подмигнул Щербатому:
– Кто?
И на послов головой мотнул – не оборачиваясь даже. Пожал Амфилох плечами широкими, венец золотой поправил. Вздохнул:
– Заброды хеттийские, ванакт. Грозятся!
Кивнул я, по сторонам поглядел, на орлов моих, тоже вздохнул:
– Басилей Киантипп Эгиалид! Басилей Амфилох Алкмеонид! Велю вам сокрушить Царство Хеттийское, Хаттусу же, Логовище Львиц, – сжечь. А заброд, что нам грозить смели, – в темницу!
– Диомед! Диомед!
Даже не обернулся я на ее крик. Ты хотела мести, царевна? А теперь чего хочешь?
– Да ты чего делаешь, Тидид? Какая Хаттуса? Какая темница?
– Ничего, Щербатый. Мои аргивяне уже в Киликии, оттуда в Хаттусу дорога прямая. Да и не будет войны. Сейчас один из послов, губастый такой, будет ко мне на встречу проситься...
– Уже просится! Я ее сразу узнал... Ну и напугал ты всех, богоравный!
– Сам ты богоравный!
Маленькие кулачки молотили по груди, дробь выбивали.
Больно!
– Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!..
Хеттийской львицей кинулась ко мне Цулияс, слова сказать не дала.
– Ненавижу тебя, Диомед! Всю жизнь ненавидела, всю жизнь! Ненавижу!
И – кулаками что есть силы!
– Да погоди, царевна! – начал было я, да не тут-то было.
– Ненавижу! Веди свои войска, веди своих головорезов! Я разобью их всех, я растопчу их, я разорву тебя в клочья...
Львица!
Поймал одну руку, затем другую. Дернулась. Заплакала...
– Ненавижу...
– Погоди, – вздохнул я. – Что ты задумала? Войну начать? Ты же правительница, подумай! Что ты делаешь?
Мотнула головой, застонала.
– Если бы ты знал, Тидид! Если бы ты знал... Но поздно, пусть боги войны нас рассудят!
Отпустил я ее руки, отвернулся. Нет, не львица. Не царевна. Просто женщина...
...И я – бесчувственный пень при дороге!
– Из-за чего ты мне мстишь? Из-за чего войну начинаешь? Из-за того, что я, дурак, сорвал с тебя покрывало? Из-за того, что не захотел...
