“Нет, у меня определенно deja vu…”
— Сдачи не надо.
Бурцев и Гусаров гоготнули.
— Я сюда пришел не шутки шутить! — Аверьянов говорил таким холодным тоном, что на усах у него должна была оседать изморозь. — Полковник Верещагин, вы окружены. Так что не валяйте дурака, сдавайтесь.
— Я понял, — Арт щелкнул пальцами, как голливудский mad scientist в момент судьбоносного открытия. — Чтобы твое предложение о сдаче приняли, нужно выглядеть представительно. Когда его делаешь с раскроенной рожей и со связанными руками, тебя не принимают всерьез. Товарищ майор, я сейчас выгляжу достаточно представительно? Вас не смущает, что у меня все еще не сошел фингал под глазом?
Расшифровав возмущенную паузу Аверьянова по принципу “Молчание — знак согласия”, Верещагин продолжил:
— Так вот, у меня к вашему подполковнику контрпредложение: вы сложите оружие, оставите здесь всю бронетехнику — и можете убираться, куда глаза глядят. Мы вас трогать не будем.
— Вы на что расчитываете? — не выдержал второй майор.
— На святого Георгия-Победоносца.
Теперь засмеялись советские парламентеры.
— “Победоносец” с тяжелыми повреждениями ушел в Альма-Тархан, — объяснил причину веселья Аверьянов. — Так что можете на него не рассчитывать.
— Надо же… — Верещагин изобразил озадаченный вид. — Вот это мы попали… И что же теперь делать?
— Сдаваться. Взлететь мы вашим вертолетам не дадим. Ваши корабли или уже потопили “Редуты”, или сейчас потопят. Деваться вам некуда.
— Неужели и в самом деле некуда? Знаете, господа, мы все трое побывали в советском плену и нам не понравилось. Мне — так в особенности. Пожалуй, я отклоню ваше великодушное предложение. Да, чуть не забыл. У меня в руках тридцать один офицер из высшего командования Крымского Фронта. В том числе — Маршал Советского Союза, Министр обороны. Я уверен, что любой из этих людей готов пожертвовать своей жизнью ради карьеры подполковника Сидикова. Так что мы все-таки рискнем взлететь, а вы вольны нас атаковать Моя мысль понятна?
— Использование заложников запрещено Женевской Конвенцией, — прокашлял второй майор.
— Да ну? — удивился Верещагин. — А у нас в Крыму сложилось такое впечатление, что Конвенцию к чертям отменили и уже все можно… Насиловать женщин, расстреливать пленных, грабить… Не волнуйтесь, товарищ майор, мы не собираемся использовать заложников. Мы просто эвакуируемся вместе с пленными. И если кто-то из них погибнет во время эвакуации… Что ж, такова военная фортуна. Русская рулетка. Подполковник Сидиков будет утешать себя тем, что исполнял свой долг до конца, и на каждого погибшего советского генерала приходится десять крымских десантников. Маршал пойдет за двадцать. По-моему, равноценный размен. Правда, я не знаю, как это будет выглядеть в глазах Политбюро. Тут уж вам решать — это ваши похороны, как говорят англо-крымцы.
Аверьянов повел подбородком.
— У тебя все?
— На “вы”! — теперь Верещагин своим тоном готов был выстудить все окрестности. — На “вы”, товарищ майор! Потому что я не пил с вами на брудершафт. Может, вам и кажется, что мне эти погоны великоваты, но я старше вас по званию, и эти просветы не задницей в кабинете высидел. Если вы не дадите нам спокойно убраться, а будете путаться под ногами, я докажу вам, что получил звание не за красивые глаза. Предайте господину Сидикову, чтобы он поберег людей и технику и не совался к нам. А еще лучше — сложил оружие. Я все сказал.
— Мы еще подождем до вашего возвращения, — процедил сквозь зубы Аверьянов. — Если по дороге надумаете сдаться — дайте зеленую ракету.
— Я подумаю. Да, не пробуйте атаковать наши вертолеты на стоянке, чтобы предупредить взлет. Пленники там уже сидят.
“Что я сделал неправильно?” — думал он на ходу. — “Да нет, вроде все правильно. Я уж не знаю, как вернее спровоцировать атаку, разве что в морду парламентеру наплевать. Они атакуют, это как пить дать. А нам того и надо. Потому что будет очень некстати, если у красных окажутся свободные резервы как раз тогда, когда в игру войдет “Морган”. Мой Георгий-Победоносец…”
* * *
“Кречеты” группы “Рид” должны были отыскать вдоль побережья комплексы “Редут” и “Рубеж” и уничтожить их, освобождая коридор для группы “Морган”.
Группа “Морган” состояла из полка морской пехоты и роты боевых пловцов “Афалина”, десантировавшейся с подводных лодок “Буревестник”, “Тюлень” и “Сивуч”.
Высадившись на побережье вне зоны досягаемости морских орудий, два батальона морской пехоты с суши атаковали батареи и взяли их. Перед “Афалиной” стояла более сложная задача: захватить Одесскую военно-морскую базу. Рота потеряла убитыми и ранеными больше четверти состава, в числе раненых был и командир — подполковник Никифераки. Но группа “Морган” открыла военный и гражданский порты Одессы для конвоя “Золотая Лань”. “Королевский полк” никакого серьезного подкрепления на батареи или военно-морскую базу прислать не мог: его связывала боем группа “Кидд”.
Участвуя в переговорах с советской стороной, больше всего я боялся двух вещей: спровоцировать драку слишком рано и спровоцировать ее слишком поздно. Как выяснилось, я произвел на советскую сторону самое то впечатление: горохового шута с манией величия. Через час боя я начал подумывать, что советская сторона не очень ошибалась.
Вся операция была распланирована почти минута в минуту, с очень жесткими возможными допусками по времени. Если батареи береговой обороны не обезвредят к моменту подхода конвоя, то конвою конец. Тогда останется, пожалуй, только пробиваться к морским пехотинцам и, бросив вертолеты здесь, бежать в Альма-Тархан на всех 35 узлах, которые могут выдать десантные корабли и катера. Невеселая перспектива.
Батареи береговой обороны в Крыжаном и Таирове были захвачены вплотную к моменту подхода конвоя “Золотая лань” на дистанцию поражения. Через сорок пять минут ролкеры и паромы начали разгружаться в обоих портах. Первым высадился 11-й бронемобильный полк, вернее, два его батальона. “Бовы”, “Витязи” и “Воеводы”, грохоча по аппарелям, скатывались на пирсы и следовали к зданию штаба округа, где мы отстреливались от “королевского полка”. Танки крошили траками одесский асфальт. Дюк равнодушно взирал на серо-зелено-песчаные машины, ползущие мимо нескончаемым потоком. На шею Дюку какой-то остряк успел повязать форменный корниловский шейный платок.
Два танковых батальона и один неполный батальон морской пехоты оказались тем козырем, который полковник Сидиков никак не мог побить. Он попытался дать бой, и этот бой длился ровно 27 минут. Точку поставили “Кречеты”, вернувшиеся из рейда против ракетных комплексов береговой обороны. Они сели на палубы “Евпатории” и “Керчи”, дозаправились, подвесили НУРы и налетели на советские позиции.
