— “Терек”, “Терек”, я “Алдан”, что у вас…
Вдруг скрежет в наушниках сменяется чистой, как по “Маяку”, издевательской мелодией “Танца с саблями”. О-о-о, опять чеченские приколы. Ну почему у нас такая х… техника?!
Грохот позади. Ускользающая мысль: “бэтээр, су…”
Зачем он тогда отказался-а-а-а?!
* * *
— Барин, барин, что с вами?! — Знакомый голос, рука, трясущая за плечо.
Таньша? Откуда?
Александр с трудом разлепляет глаза, горло саднит от звериного крика, еще стоящего в ушах. Над ним склоняется милое Танюшкино лицо, смутный свет занимающегося дня скромно обтекает ее голую грудь.
— Барин, Александр Павлович, проснулись, голубчик…
В воздухе стоит такой страшный перегар, что можно повесить не только всем известный плотницкий инструмент, но и что-нибудь более солидное. Неужели весь этот жутко правдоподобный кошмар — сон? Не может быть. Не может быть такого последовательного сна. Или может? А если, наоборот, это — видение: и Танюшка неглиже, и утро за окном… всего лишь предсмертная иллюзия, последний милосердный подарок умирающего мозга? А на самом деле лежит он сейчас там, на горной дороге, раздавленный, как лягушка, колесами бэтээра. Точно, так оно и есть. Ну и фиг с ним… Блин, во рту — как в Сахаре… Нет, в верблюжьем хлеву, но там же, в Сахаре.
— Тань… Дай попить…
Как она подхватилась! Господи, слава тебе, Господи! Это же на самом деле всего лишь сон! Обычный кошмар с перепоя! Александр осушил запотевший бокал с чем-то, вкуса чего совершенно не почувствовал, и снова откинулся на скомканные, мокрые от пота подушки. Танюшка что-то там еще делала, невыразимо приятное, что-то говорила, но он уже снова уплывал в беспокойный похмельный сон…
* * *
— Подъем, господин ротмистр!
Тяжелая штора, скрежеща по карнизу колечками, отлетела в сторону, и яркие лучи солнца даже сквозь зажмуренные веки раскаленными спицами впились в глаза. Попытки защититься одеялом были пресечены в зародыше. Вельяминов сдернул его одним движением, удивленно вскинул брови и, расхохотавшись, швырнул обратно:
— Пардон, мон ами! Ингу прислать?
Александр с досадой прикрылся и заявил:
— Идите к черту, штаб-ротмистр!
— Нет, господин ротмистр, я не могу покинуть вас в таком печальном положении. Инга, Танюша! Приведите господина ротмистра в порядок. Я зайду через полчаса, ротмистр.
Конечно же девушки уже не помнили о вчерашнем. Или только делали вид? Одним словом, через двадцать пять минут Александр, хмурый и взъерошенный после душа, но умиротворенный, удовлетворенный, благоухающий и даже снова слегка хмельной, пил кофе с коньяком в компании элегантного, как всегда, штаб-ротмистра Вельяминова.
— Ну разве можно так реагировать, ротмистр! — Георгий Николаевич потянулся за кофейником. — Истерики, мне кажется, не лучший способ…
— Что вы понимаете, Вельяминов, в…
— Понимаю, понимаю, успокойтесь. Не один вы, ротмистр, бывали в таком состоянии.
Александр оттолкнул пустую чашку:
— Георгий Николаевич, объясните мне наконец, в чем дело.
Вельяминов допил кофе, аккуратно поставил чашку на блюдце так, что она даже не звякнула, выровнял точно по центру, полюбовался натюрмортом и откинулся на спинку кресла, скрестив руки на груди.
— Что именно вы хотите услышать, Александр Павлович?
— Куда я попал? Где меня хотят использовать? Кто такой Полковник? Зачем…
Штаб-ротмистр шутливо вскинул руки:
— Не все сразу, ротмистр, не все сразу. Давайте по порядку. Как я понял, больше всего в данный момент вас интересует вопрос, где вы находитесь?
— Да, в первую очередь. Итак, где я?
Вельяминов придвинулся к столу, сцепил пальцы рук и, положив подбородок на тыльную сторону ладони, ответил вопросом:
— Вы любите читать фантастические романы?
— Да, но разве это относится к…
Догадка уже начала смутно формироваться в мозгу…
— А приходилось вам слышать или читать о теории параллельных пространств, Александр Павлович?…
Несмотря на ранний час, московская автострада на участке Санкт-Петербург — Новгород обилием мчащихся автомобилей как всегда напоминала Невский проспект. Притормозив, Александр переждал встречный поток машин и свернул на безымянный проселок. Старик не любил гостей и вел с дорожной полицией, стремившейся снабдить соответствующей табличкой каждую барсучью нору, настоящую войну, не гнушаясь при этом никакими средствами. Александр как-то пару раз пытался урезонить отца, но, получив яростный отпор, решил не вмешиваться в безобидные в общем-то стариковские чудинки. Впрочем, проселком эта вполне современная асфальтированная дорога была только на схемах и картах: мстительные “дорожники” по степени твердолобости ничем не уступали графу Бежецкому-старшему, отставному лейб-гвардии Семеновского полка капитану. Александра более всего веселило, что главный отцовский враг, местный обер-полицмейстер его императорского величества Дорожной инспекции барон фон Штильдорф по совместительству являлся старинным его приятелем и соседом. Павел Георгиевич и Иван Карлович частенько пропускали рюмку-другую знаменитого баронского киршвассера вперемешку с графской анисовой после совместной охоты, рыбалки или русской парной, до которой давным-давно обрусевший остзейский немец, предки которого верно служили еще Екатерине Великой, был великий охотник. Как бы то ни было, старинная дружба не мешала им враждовать в принципиальных вопросах и изобретательно строить друг другу мелкие пакости.
Прихотливая человеческая память отличается особенной любовью нанизывать одни воспоминания на другие. Вот и Бежецкий вздохнул, припомнив дочь старого барона, Матильду фон Штильдорф, верную подружку детских игр и юношеских забав, в просторечии называемую им и деревенскими дружками-сорванцами Мотей или даже Мотькой, смотря по настроению. Сбитые в кровь коленки, игры в салочки, в расшибалочку, в прятки с белоголовыми, крепкими, как боровички, пебятишками из соседней деревеньки, чьи предки тян” ли крепостную лямку на предков Александра, затем общие книжки про мушкетеров и пиратов, первая детская влюбленность и долгие вечера под ее окном, первый неумелый поцелуй… Интересно, как сейчас поживает в своем Стокгольме нынешняя подданная его величества короля Швеции и Норвегии Карла-Оскара Третьего графиня Улленхорн? Последний раз они сталкивались мельком, на балу у уездного предводителя дворянства лет восемь назад. Простила ли Матильда ту старую выходку? Помнится, они тогда крепко поссорились…
Бампер изящной “кабарги” Александра уперся в старательно размалеванный бело-красный брус шлагбаума, украшенного еще не тронутой ржавчиной табличкой с фамильным гербом и надписью-окриком: “Стой! Частная собственность! Ты вступаешь на территорию родового поместья графов Бежецких”. Александр только покачал головой на очередное отцовское чудачество: “Еще бы часового поставил!” и посигналил. Как и следовало ожидать, из пелены мельчайшего дождя, обыкновенного в этих болотистых, низменных местах, никто не появился. Пришлось Александру со вздохом вылезать из уютного тепла и сухости салона прямо в промозглую сырость и отодвигать препятствие самостоятельно. Больше всего добивало, что, проехав, пришлось снова вылезать и задвигать проклятое бревно на место: старик больше всего на свете ценил порядок и мог крепко обидеться за подобную небрежность даже со стороны сына (а может быть, на сына-то как раз и больше, чем на всех остальных).
