– Не-е... История эта явно шита белыми нитками, – в дело пошел уже второй бокал вина; кислятина, конечно, но мозги прочищает почти как кофе. – Наверняка, греческий огонь свяжут со мной. Кто по умнее вспомнят и наши с князем недомолвки, а потом и Ване шепнут на ушко. Короче, это не вариант...
В задумчивости я прошелся взглядом по внутреннему убранству шатра. Рядом со мной стоял невысокий топчан, накрытый тяжелой медвежьей шкурой и источавший необычный мускусный запах. В стороне от него приткнулся здоровенный сундук, густо оббитый черненым металлом и серебряными гвоздиками. В отдалении ближе к выходу расположилась приземистая стойка с висевшей на нем кольчужной рубахой и мискообразным шлемом с конским хвостом в навершие. Потом мой взгляд упал на другую сторону шатра, где валялся брошенным теплый халат, плотная парчовая ткань которого была богато украшена затейливой растительной вышивкой.
– Хм... А что если на Курбского наедет не никому не известный бродяга, а человек с весомыми заслугами перед царем-батюшкой, – богато расшитый халата натолкнул меня на очень интересную мысль, которая явно заслуживала внимания. – Так-так … Седого приоденем. Доспех какой побогаче найдем. Кафтан заморский раздобудем. Побрякушек всяких там на шею навешаем. Оружие, конечно, нужно отменного качества. К счастью, из ханской сокровищницы я кое-что успел прокопать, – от начинающейся вырисовываться довольно многообещающей картины у меня даже улыбка стала пробиваться. – Остается главное – создать соответствующий имидж. Неужто не смогем? В мое время вон такие пузыри за пару недель СМИ надували, делая из никому не известного человека офигенную звезду! Здесь же есть все предпосылки. Решено, Седого в герои, а Курбского в расход или архив, как получиться.
За своими размышлениями я не сразу и заметил, как возле шатра кто–то настойчиво толи топтался, толи кашлял. Наконец, стоявшему, видимо, надоело ждать, и он заглянул внутрь.
– Господин, это я, – в полумраке сверкнула бритая голова Исы. – Нашел я человека.
После моего кивка в шатер вошел и старый знакомый, внешне ничуть не изменившийся с последней встречи. Стоявший передо мной бывший воевода был одет в тот же самый засаленный латанный-перелатанный овчинный полушубок, разбитые торбасы на ногах, потрепанная войлочная шапка на голове и, конечно, жесткие пронзительные глаза, горевшие все той же самой не утихавшей болью.
– Здрав буди, хан, – величал он меня по-старому, что наводило на определенные мысли. – Еще раз прими мою благодарность за добрый поминок. Знай, что Михаил сын Ярослава не забывает сделанное ему добро. Даденный тобой меч оказался весьма кстати. Благодарю и за серебришко. Тоже не помешало, – он ненадолго замолчал, словно подбирал нужные слова. – Уходить я собираюсь. Если бы твой человек завтра на рынок пришел, то уже бы не застал меня. В Новагород пойду. Людишки бают, ушкуйникам ратники нужны. В земли сибирские собираются, за пушниной, золотом..., – я с хрустом суставом сжал кулаки. – Идти все равно больше некуда. Один я как перст. А так хоть разгуляюсь немного.
Как это ни горько признавать, но в этот момент меня посетила лишь одна мысль – «клиент созрел».
– Подожди собираться Михаил Ярославич, – я специально назвал его с «вичем», чтобы чуть-чуть «расшатать»; ведь именования с отчеством еще нужно было заслужить. – Что-то я тебя совсем не пойму. То ты говорил, что хочешь за жизнь свою и своей семьи поквитаться, то смотрю, воевать сибирские земли собираешься. Или уже забыл о своих детках, о любушке?
Я старался по-сильнее разбередить его прошлую рану, чтобы было больнее и тяжелее. Конечно. Это было по-скотски, не по-человечески, но на кону стояло слишком многое. И надо было видеть, как после этих слов налились кровью шрамы на лице Седого, с каким бешенством он окинул меня взглядом. Мне даже показалось, что он вот-вот броситься на меня.
– Забыл? Не-е-ет, хан, ничего я не забыл, – опустив голову и едва сдерживаясь от ярости, заговорил бывший пленник. – Все помню. Вот здесь все, – с глухим звуком его кулак несколько раз воткнулся в грудь. – Каждую минутку с ними помню... Помню, как любушка моя без слез плакала, когда поганец тот при всех сорвал с нее платок, как с гулящей девки какой. Помню, как детки из горячего терема кричали, как младшенькая моя, Капочка, ползла ко мне из полымя. Все помню. Каждую ноченьку они ко мне приходят, ручки свои ко мне тянут, – скрипел зубами бывший пленник, не в силах сдержаться. – К родненьким свои хочу, княже, к ним хочу... А я все тут землицу топчу.
– Знаю, где твой кровник, – начал я осторожно. – Могу показать и свести... Лукавить не буду, не от доброты душевной тебе это говорю, – чувствовал я, что с таким человеком нельзя врать; такие нутром фальшь чувствуют. – Просто он и мой недруг тоже. Чую, готовит он пакость какую-то. Словом, если хочешь врага своего достать, помогу. А если нет, то и суда нет.
… Закончили мы с бывшим воеводой уже глубоко за полночь, когда успели обсудить почти все. Михаил ухватился за мое предложение с такой силой и яростью, что я едва не растерялся. Уж слишком привык, что в мое время настоящие сильные эмоции люди привыкли прятать, а с экранов телевизоров, просторов интернета и улиц льются больше фальшивые улыбки и слезы, показные истерики и полубезумное ржание. Здесь же все было просто и на виду.
Мое предложение сделать из него героя, Михаил воспринял с пониманием и даже предложил кое-что свое. Благодаря помощи неутомимого Исы, который каким-то образом раздобыл просто невероятные по роскоши доспех и шлем, бывший воевода стал выглядеть совершенно по-иному. При первом взгляде на его новый образ меня даже посетило сомнение, не сниться ли мне такое преображение... Из-за перегородки в дальней части шатра вышел довольно высокий с горделиво приподнятой головой ратник, грудь которого защищал широкий ярко начищенный нагрудник, из под которого ниспадала вплоть до бедер кольчуга.
Что неуловимое появилось и его походке, движениях. Перед нами с Исойстоял настоящий, уверенный в себе воин, который готов был без всякого малодушия броситься на многократно превосходящего его противника. Этот сильный образ красноречиво подчеркивали и полуторный меч в богато украшенных ножнах и узкий кинжал, не уступающий богатством отделки своему собрату.
– Б...ь, хорошо! – вырвалось у меня, когда мой взгляд опустился и до ярко синих сафьяновых шаровар, заправленных в темной кожи сапоги. – Да, ты у нас одет богаче самого князюшки! Это где же Иса все это барахло раздобыл. Вот же жук, доставало... Ладно, слушай теперь внимательно, ибо от завтрашнего дня зависит не только твоя, но и моя жизнь. Завтра, чтобы я про тебя не рассказывал молчи и слушай. Просто молчи и слушай. Прежде чем бросать вызов Курбскому, тебе нужно заручиться хотя бы вниманием царя. Завтра, как раз я был зван на очередной, бесконечный по счеты званный пир. Держись там, где-нибудь поближе.
Наступившее утро я встретил с боевым и, пожалуй, даже немного отчаянным настроением. По-хорошему, сегодня решалось смогу ли я обезопасить себя от Курбского и, соответственно, добраться до Москвы и заветной иконы, или нет.
– Иса, – я запрыгнул на коня, который подвел мне, как и всегда, молчаливый телохранитель. – Возьми с собой верных людей и присматривай за нашим гостем. Он мне очень нужен.
Обменявшись с ним многозначительными взглядами, я тронул поводья своего коняги, заставляя его по чуть подмерзшей грязи взбираться на холм, к царскому шатру. По пути ко мне присоединилось еще пара незнакомых всадников, которые, судя по важным минам на лицах, являлись большими «шишками». Мешая грязь, рядом чапала плотная группа священников, кутавшихся в плащи и полушубки. И вот, когда до места осталось всего ничего, я почувствовал очень знакомый мне запах, который словно наживка для рыбки заставил меня остановиться и начать оглядываться.
– Мать вашу, это же..., – я вдыхал этот напомнивший мне запах и никак не мог им надышаться. – Черт, кофе! Это же кофе! Б...ь, они же его сжигают!
