уж, Тимофей Никитич, мне.
Тараканов внутренне неприятно удивился столь неожиданной решимости, но виду не подал, по-мужицки поклонился барину и отодвинулся в сторону и чуть назад, уступая законное место командира.
Если бы он знал, что его уважительность и последовавшие за тем действия Булыгина изменят не только судьбу команды «Святого Николая», но и в значительной степени саму историю этих мест, он бы не поверил.
Впрочем, не поверил бы и Булыгин, тем более что и сам не понимал причины, подтолкнувшей его к решительному шагу, — то ли ясно ощутимая, угнетавшая душу отчужденность молодой жены, возникшая после его отказа от принадлежащего ему по праву поста начальника, то ли уязвленное самолюбие образованного дворянина, вынужденно подчинившегося крепостному мужику. Во всяком случае, за прошедшие после крушения дни он успел внушить себе, что Тараканов коварно воспользовался его минутной слабостью. И теперь, вернув свое законное право, Николай Исакович шагнул вперед, потянув за собой жену, и сказал по-английски:
– Мы — русские моряки. Наш корабль потерпел крушение. Нам нужна помощь. Мы ищем друзей.
Тут же последовал вопрос:
– Кто ваш вождь?
– Я — капитан корабля, я — вождь. Меня звать Николай. А это — моя жена Анна. Она может быть переводчиком. — Булыгин взял жену за руку, пожал: — Скажи что-нибудь. Переведи мои слова.
Анна Петровна в разговоре с Маковаяном уже освоилась с языком мака и довольно бойко что-то сказала. Старый вождь кивнул и жестом отправил своего толмача в задние ряды, что тот исполнил с явно обиженным видом.
– Мой сын рассказал, как вы помогли ему в битве с коварно напавшими квилеутами. Мы будем вашими друзьями, — сказал старик. — Мое имя Ютрамаки. — Он ударил правым кулаком себя в грудь, а затем поднял вверх открытую ладонь — видимо, в знак миролюбия — и продолжил: — Я приглашаю русского вождя в свой вигвам для дружеской беседы. Остальные его люди со всем дружелюбием будут приняты в жилищах моего народа.
– Я с великим почтением и благодарностью принимаю твое приглашение, — слегка поклонился Булыгин, — и прошу разрешить сопровождать меня моему помощнику Тимофею, — он показал на Тараканова, — и моему переводчику.
Сын вождя наклонился к уху отца и что-то сказал, старик кивнул.
– Ты можешь взять с собой кого пожелаешь. Жду тебя перед заходом солнца. — Вождь величаво удалился в сопровождении свиты.
– Ну, кажется, договорились, — сказал Николай Исакович Тараканову и не удержался от усмешки: — Выходит, и я что-то могу.
– Могешь, Исакыч. — Голос Тимофея был спокоен, однако Булыгину почудилась ответная усмешка, и он царапнул помощника колючим взглядом. Но тот добавил: — Токо держись сторожко — не попасть бы из огня да в полымя.
Николай Исакович, обернувшись, громко сообщил команде, кучковавшейся в нескольких шагах позади:
– Нас принимают как друзей. Ведите себя прилично и скромно.
Команда зашевелилась, загомонила.
– Мотри-ка, — сказал Прохор Жиляков Фильке Котельникову, — сколь квилеуты их людишек побили, а им хоть бы хны.
– Им ндрав не позволят хныкать перед чужими, — возразил Парфен Кулаков. — Их скво поплачут от глаз подале.
Тем временем индейцы потянули новых друзей к своим хижинам.
– Лучшей было б вместях держаться, — озаботился Тараканов. — Мы знаем, ли чё ли, чё они от нас за дружбу потребуют.
– Чего бы ни потребовали — отдадим все, что имеем, — откликнулся Булыгин.
– Так у нас, окромя ружей, ничё и нету.
– Значит, отдадим ружья.
– Ты рехнулся, Исакыч! Баранов настрого запретил давать индейцам огнестрел.
– Послушай, ты, мужик! Я — начальник, и я решаю, что делать, — прошипел Булыгин и оглянулся на команду. — Ты что, хочешь, чтобы мы от холода и голода Богу душу отдали?
– Ничё такое я не хочу, — угрюмо сказал Тараканов. — А токо без ружей мы не друзьями, а пленными будем. А то и рабами. Небось слыхал, что индейцы пленных рабами делают? А чё с Петровной твоей будет? Отдаст ее вождь кому-нито в жены таку красулю. Вона Маковаян глаз на нее положил…
Анна Петровна в испуге прижалась к мужу — тот погладил ее по плечу.
– Никому тебя не отдам. Жизнь положу, а не отдам. Но сердцем чую: все будет хорошо. Мы им очень нужны.
– Мне б тако чуять, — проворчал Тимофей. — Спору нет, ты ставлен начальником, Исакыч, но я повидал поболе твоего и вот что скажу. Коли уж собрался ружья отдавать, то за половину из них мы можем землицы купить, и немало, да и обустроиться тут. Факторию, ли чё ли, поставить. В устье реки — самое то, — закончил он в раздумье.
«Дружеская беседа» проходила в просторном вигваме Ютрамаки, похожем на шатер, где все стены были увешаны шкурами различных животных. На большие медвежьи за длинным столом уселись: с одной стороны — Ютрамаки и Маковаян, с другой — гости. Русских друзей потчевали горячим, ароматным и сладким травяным напитком со вкусом смородины и жаренным на углях оленьим мясом — с овощами и зеленью. Гости тоже не остались в долгу — выставили две бутылки рома. Однако вождь сам не пил и сыну запретил. Принял ром просто как подарок.
Прислуживали две женщины — пожилая и юная, которая то и дело бросала на Тимофея любопытствующие взгляды, от которых по его спине ползли мурашки. В свои 34 года Тараканов не стремился под венец, запретил себе даже думать об этом, пока не получит обещанную хозяином вольную, поскольку по российскому закону жена крепостного сама становилась крепостной, а он не желал этого ни одной свободной женщине. Мужик он видный, можно даже сказать красивый, вниманием противоположного пола не обижен, но жениться — упаси Бог! А тут раскосая красавица одним взглядом, как крючком, зацепила сердце и повела куда-то в обволакивающую мглу. Тимофей Никитич даже головой тряхнул, чтобы избавиться от наваждения и слушать, что говорит штурман. Не то по неопытности брякнет что-нибудь, чего потом не расхлебать.
А Булыгин рассказывал, что с ними произошло, сделав упор на том, что преследовавшие их индейцы-квилеуты украли все байдарки, в которых было много подарков, приготовленных для друзей на этой земле. Ютрамаки слушал повествование с невозмутимым видом, но при упоминании подарков оживился и, отставив плошку с напитком, что-то сказал сыну. Тот встал, приложил правую руку к груди и вышел.
– Продолжай, — сказал вождь Булыгину.
Тимофей Никитич ожидал, что штурман, закончив, будет просить убежища на зиму, что, по его мнению, было вполне разумно: за пару зимних месяцев они бы огляделись, прикинули полезность этой земли, а потом уж поторговались с хозяевами насчет покупки. Однако Николай Исакович, видимо, не забыв слова Тимофея про факторию, сразу взял быка за рога.
– Кто хозяин этой
