– Лады, товарищ полковник. Нам бы еще бумаженцию какую составить для Катукова, а то припаздываем мы.
– Да это мы мигом спроворим!
Буквально через пятнадцать минут «тридцатьчетверка» продолжила свой путь. За нею следовал немецкий автобус.
* * *
Чисмена – это небольшая станция, поселок рядом с Волоколамским шоссе. Ничего особенного – рубленые избы под тесовыми крышами, заснеженные садики, поленницы дров, сараи с душистым сеном.
Здесь и обосновалась 4-я танковая. «Тридцатьчетверки» и «КВ» хоронились в лесу, под масксетями и ветками.
До Чисмены экипаж Репнина добрался лишь к полудню 20 октября, поэтому встретили их неласково. Начальник политотдела Иван Деревянкин и вовсе набросился на танкистов, грозя отдать тех под трибунал.
– Где столько шлялись? – орал он.
– У нас была уважительная причина, товарищ старший батальонный комиссар, – ответил Репнин прохладным голосом.
– Какая, мать твою, причина?!
Приблизившийся Катуков укоризненно посмотрел на Деревянкина и обратил начальственный взор на Гешу:
– Докладывайте, товарищ лейтенант.
Репнин молча выудил записку Фирсова и протянул ее полковнику.
Комбриг пробежал глазами первые строчки, хмыкнул и только тут заметил, что Репнин встал по стойке смирно – подходил сам Рокоссовский.
– Что интересного пишут? – спросил с улыбкой Константин Константинович.
Катуков, улыбаясь, зачитал вслух:
– «Полковнику тов. Катукову. Командир машины Лавриненко Дмитрий Федорович был мною задержан. Ему была поставлена задача остановить прорвавшегося противника и помочь восстановить положение на фронте и в районе города Серпухова. Он эту задачу не только с честью выполнил, но и геройски проявил себя. За образцовое выполнение боевой задачи Военный совет армии всему личному составу экипажа объявил благодарность и представил к правительственной награде. Комендант города Серпухова комбриг Фирсов».
Рокоссовский молча протянул руку Репнину, и тот крепко пожал ее.
Из рассказов Г. Фукалова:
«Первое попадание было по башне – сразу все лампочки в машине погасли. Следующее попадание – у меня зеркальные перископы полопались. А главное, такое ощущение, что тебя в бочку посадили и молотом по ней лупят… Потом еще удар, и, видимо, он попал в маленький лючок механика, потому что снаряд прошел в машину, но прошел над боевой укладкой. У нас же все под ногами, в кассетах. И прошел в машинное отделение, машина сразу загорелась. Я механика хватаю за комбинезон и чувствую, что он обмяк. Значит, все, готов…
Радист вперед нас из башни вынырнул. Заряжающий тоже хотел за ним выпрыгнуть, одной рукой схватился, а вторая не работает, и не может подтянуться. Вижу, у него из этого рукава кровь течет. А на мне уже комбинезон загорелся, так я его, как вытолкнул, и сам выпрыгнул. А третий и не знаю куда делся. Там же как, спасайся, кто как может…
Комбинезон о землю погасил, говорю заряжающему: «Отползаем назад!» Ясно же, если танк загорелся, значит, взорвется скоро. Мы же его перед атакой полностью боеприпасами пополняли. Ночью снаряды привезут, и мы начинаем их перегружать. А если местность пересеченная и машина подъехать не может, то каждому на спину по ящику. Понятно, мы ребята молодые, здоровые, но в каждом ящике четыре снаряда по 16 килограммов, а это получается 60 килограммов. Как можем, так и идем, вот так… Потому колени у меня и болят…»
Глава 11. Бои местного значения
Московская область, Скирманово, 12 ноября 1941 года
16-я армия занимала линию обороны в районе сел Чисмена, Гряды, Покровское. 4-я танковая бригада, находясь в резерве, оседлала Волоколамское шоссе.
Гитлеровское командование планировало прорвать в этом месте оборону Западного фронта, чтобы выйти к Истринскому водохранилищу.
Немцы заняли Можайск и Малоярославец, наступали на Наро-Фоминск, Маурино и Тащирово. Крайним сроком взятия Москвы Гитлер назначил 7 ноября…
У Катукова забрали три танка на прикрытие звенигородского направления, а остальную технику полковник распределил между тремя группами: семь «Т-34» под командованием лейтенанта Александра Бурды действовали в направлении Кубинки, Акулово и Тащирово, обороняя мост у Маурино. Группа Воробьева из трех танков с двумя отделениями пехоты должна была вести бой на северном берегу Тарусы и Нары. Группа Кукарина поддерживала огнем мотострелков, штурмовавших деревню Тащирово.
Раз за разом танкисты наносили сдерживающие удары, не позволяя противнику копить резервы у Горок, Волоколамска, Быково.
А 16-й армии приходилось туго. На нее давили два корпуса 4-й танковой группы Гёпнера, 5-й корпус 9-й армии, моторизованная дивизия СС «Рейх», и еще, и еще…
Захватив в начале ноября деревни Марьино, Козлово и Скирманово, немцы не только вклинились в расположение обороны 16-й армии, но и нависли с юга над магистралью Волоколамск – Истра. Это было опасно, это было нетерпимо, и Катуков решил выбить клин в районе Скирманова.
Дело выглядело очень непростым – немцы нагнали в Скирманово тридцать пять танков, господствующую высоту занимал батальон пехоты, а на сельском кладбище фрицы понаделали дотов и блиндажей.
Причем справа и слева от села – глубокие овраги. Стало быть, штурмовать Скирманово надо было в лоб. Обмозговывая операцию, Катуков и не заметил, как вечер 9 ноября плавно перешел в ночь на 10-е…
* * *
…7 ноября Репнин отметил со всеми вместе, в землянке, где гудела «буржуйка». Стол накрыли роскошный – картошечка вареная, селедка бочковая, хлеб ржаной, водка «Столичная».
В карте вин числился также трофейный шнапс и даже бутылка настоящего бургундского, позаимствованная у немцев в штабном автобусе – Бедный берег трофей к ноябрьским.
Понемногу добавлялись сущие деликатесы – сальце, порезанное тоненькими ломтиками, одуряюще пахнущее чесночком, соленые огурчики и грибочки.
– К столу, товарищи! – громко сказал Геннадий и плотоядно потер ладони.
Экипажи загомонили и заняли лавки.
– Дмитрий Федорыч, вам чего? – осведомился Сардыка, стрелок-радист с танка Капотова.
Репнин мигом сориентировался.
– Водочки!
Сардыка одобрительно кивнул и щедро плеснул в мятую кружку.
– Товарищ лейтенант! – крикнул Борзых. – Тост скажите!
Геша поднялся и оглядел лица товарищей. Они были серьезны или веселы, просты и торжественны. Ни одной глумливой усмешечки типа: «Великий Октяябрь! Тоже мне, дата!» не мелькнуло.
