Где-то за час ушкуйники освоились с новыми кораблями, подняли и закрепили растяжками мачты, подняли паруса и ринулись в погоню за медлительными кочами, чтобы пристроиться в кильватере поморской эскадры.
Оставшиеся семь дней пути идущие с попутным ветром корабли больше никто не беспокоил.
Апреля 1410 года
Крепость Стекольна
Одинокий коч, подошедший к причалу возле Нормальма, не вызвал у портовых служб никакого интереса. Большой город требовал много еды, и рыбаки в надежде на хорошую цену привозили сюда свои уловы даже из самых дальних уголков Варяжского моря. То, что рыбаки оказались русскими, их даже успокоило. Ибо – зима…
Михайло Острожец, изображая из себя хозяина коча, отчаянно спорил у сходней со сборщиками податей, выторговывая себе право выйти на городской рынок, а тем временем Егор, переодетый в драную робу из оленьих шкур, забравшись на мачту, старательно мазал дегтем от гнили макушку и крепеж. При этом, разумеется, смотрел не столько на ванты, сколько по сторонам.
Отсюда, с высоты, будущая шведская столица была как на ладони. Прямо аэрофотосъемка в реальном времени.
Вопреки ожиданиям, каменной в нынешнем Стокгольме была только крепость. Остров Стаден – как успел запомнить Егор из долгих бесед с кормчим.
Сам Трескач идти с первым кораблем не захотел: боялся, что ганзейцы его запомнят и больше не пустят ни на один свой торг. Остался дожидаться ночи в путаных шхерах, которыми были изрезаны северные берега Швеции.
На прочих островах возле твердыни укрепления тоже имелись – но это были обычные валы из битого камня с идущим поверху частоколом. Однако и северное предместье – Нормальм, и южное – Сёдермальм были застроены деревянными лачугами самого затрапезного вида. Богачи там явно не селились. Иное дело – Стаден. Дома на главном острове возвышались трехэтажные, каркасные, яркие из-за разноцветной штукатурки. Несколько отдельно стоящих каменных сооружений явно были административными зданиями.
Егор снова вспомнил о том, что власть в городе смогли захватить ганзейцы. Свеи их присутствие вынужденно терпели, но любви к богатым иноземцам не испытывали.
«Интересно, захотят ли шведы вступиться за своих оккупантов? – подумал заозерский князь. – Ганза богата. Наверняка самые жирные хомяки в крепости и обитают. И местные наверняка ненавидят их еще сильнее, нежели любых разбойников».
Он переполз на другую сторону обвязки, пару раз мазнул мачту вонючей кистью и снова повернул голову к крепости.
Оборону своей столицы ярл Биргер выстроил грамотно. Со стороны фарватера стояли мощные раскаты[9], готовые размолотить в труху любого врага, пожелавшего войти во внутренние воды Швеции. Егор насчитал на них аж двенадцать крупнокалиберных пушек и с десяток всякой мелочи. Укрепления, защищающие крепость со стороны узких проток, были куда жиже. Оно и понятно: крупным кораблям там не пройти, а при нападении с суши противнику сперва пришлось бы одолеть сразу несколько проливов, причем каждый – с боями. Задача весьма нетривиальная, мало кому по плечу.
Дальше, за крепостью, находилась просторная бухта, в которой в покое и безопасности отдыхал королевский флот – восемь вымпелов. Остальные корабли были или дальше в озере, или где-то в море.
«Надеюсь, до ночи здесь больше никто не появится…» – Егор перевел взгляд на знаменитую Риддархольмскую церковь, еще не успевшую обзавестись своей колокольней. Про эту достопримечательность слышал даже он. Как-никак усыпальница шведских королей, построенная еще в тринадцатом веке. Теперь же, благодаря Трескачу, он знал и о том, что примыкающий почти вплотную к крепости остров называется островом Серых Монахов и находится в безраздельном владении францисканцев. Пребывая в безопасном тылу, аккурат между крепостью и бухтой, этот остров не имел ни серьезных укреплений, ни военного гарнизона. Так, декоративный заборчик и несколько сторожей.
Правда, мост на монастырский островок осторожные шведы все равно сделали подъемным.
«И чего боятся, непонятно…» – Егор перехватил ведерко в зубы и стал спускаться.
Михайло Острожец тоже успел закончить ругань со сборщиками и, увидев атамана, тут же пожаловался:
– Не пускают в город, ироды! Требуют весь товар местным перекупщикам отдать, дабы те весь прибыток себе заграбастали. Мне же токмо толику малую дозволяют отставить.
– Чего ты так разгорячился, друже? – не понял Егор. – Нам же это только на руку. Товара-то все равно нет, только самая малость, глаза отвести.
– Ну и что, что нет! – все равно возмутился купец. – Сие есть дело принципа! Отчего купцов новгородских тако унижают? Мы у себя на торгу посаду ганзейскому притеснения подобного не чиним! Я ныне же бургомистру здешнему жаловаться намерен!
– А, это верно, – спохватился Егор. – Обожди, я сейчас переоденусь.
Для выхода в город атаман выбрал одежду поморскую, парку из оленьих шкур, шитую как единый комбинезон: чтобы для ветров ни единой щелочки не оставалось к телу тепленькому подобраться. Поясов с оружием они надевать не стали – все равно стража у ворот отберет. Прихватил только котомку со сменной одеждой и флягой самогона.
– Клим! – уже спускаясь со сходней, заметил паренька князь Заозерский. – Давай-ка с нами, неча тебе тут без толку скучать!
Северянина дважды упрашивать не пришлось: бросив ведро и швабру прямо на месте, он с готовностью сбежал на причал и перехватил у Егора котомку, забросив ее на плечо:
– А еды с собой прихватить-то не надобно? Мы надолго?
– Скоро вернемся, не боись.
Мальчишка, никогда не бывавший в крупных городах, оказался для путников настоящим сокровищем. Он постоянно крутил головой, охал и ахал, тыча пальцем в крытые черепицей крыши, в высокие длинные мосты над протоками, пытался заглянуть под них, а потом просовывал голову под перила наплавного моста через главный фарватер, силясь понять, почему качается дорога. Боялся пройти под каменный свод ворот, опасаясь, что тот рухнет ему на голову – ведь из камней слеплен, и ни одной балки! Как держится – непостижимо. Шарахался от женщин в длинных платьях и в высоких шапках с вуалями, ковырял пальцем каменную мостовую, с отвисшей челюстью разглядывал ярко-алый бархатный с золотом наряд начальника привратной стражи, опоясанного к тому же поясом с золотыми пластинами и повесившего на шею тяжелую желтую цепь.
Прохожие оглядывались на забавного дикаря, стража веселилась над его испугами, а знатный офицер даже простил гостям входную пошлину, так ему понравилось немое поклонение молодого помора.
