Повороты сменились ровным участком, и я опять вдавил акселератор до пола. Огни фар сзади отдалились. Впереди острыми верхушками елей темнел лес, при въезде в него дорога сворачивала влево. Знак "крутой поворот" издалека сверкал в свете фар серебристыми стрелками на красном поле. Все! Или сейчас или никогда…
Я выключил фары и, едва машина влетела в лес, ударил по тормозам и повернул руль. Автомобиль занесло вправо, завизжали шины, с дымом истираемые об асфальт, и, к счастью для нас не зацепив обочину, "бээмвэ" развернулась по-полицейски. Дуня рядом испуганно взвизгнула, но тут же умолкла. Я выровнял автомобиль и, не выключая скорости, прижал педали сцепления и тормоза.
Он не заметил моего маневра. Огни фар на мгновение ослепили нас и тут же пронеслись мимо. В ту же секунду я отпустил сцепление, и "бээмвэ" пулей сорвалась с места.
На то, чтобы сообразить, у него ушло несколько секунд. Еще больше понадобилось, чтобы развернуться на узкой дороге – рисковать, поворачивая по-полицейски, он не решился. Потом надо было разогнаться, пройти поворот… Передо мной же сразу за лесом начинался прямой участок…
Огни "вольво" я увидел минут через пять. Теперь нам надо было первыми ворваться в Горку. На улицах он стрелять не станет. Особенно, если успеть подъехать к зданию милиции…
В этот раз я не осторожничал – входил в повороты на максимально возможной скорости. Он, видимо поняв мой замысел, – тоже. Расстояние между нами хотя и сокращалось, но все же куда медленнее, чем раньше. Взлетев на очередной пригорок, я увидел примерно в километре от нас огни Горки.
Он их тоже увидел и наподдал. Стремительно летя вниз со склона, я увидел, как надвигаются позади огни фар, и в тоже мгновение заметил тяжелую фуру, ехавшую нам наперерез по перпендикулярной дороге. До перекрестка ей оставалось всего ничего, и я вдруг с холодком под ложечкой понял, что мы обязательно столкнемся. Если я не приторможу. Но тормозить сейчас было невозможно…
Я нажал на клаксон и отчаянно замигал фарами. Водитель фуры сообразил не сразу, но потом все же стал притормаживать. Однако фура, видимо, была груженой и продолжала двигаться. Я понял, что до перекрестка остановиться она не успеет. И, что было сил, вдавил в пол педаль газа…
Я что-то кричал не в себе, когда мы пронеслись в одном метра от бампера тяжело груженого мастодонта, и оказались одни на пустой дороге. Спустя несколько мгновений сзади раздался тяжелый удар, и, глянув в боковое зеркало, я все понял. Медленно снял ногу с педали акселератора. Гнать уже не было нужды…
Я не стал спрашивать у Дуни потайную дорогу и поехал уже знакомой. Она, все также сжавшись комочком в своем кресле, угрюмо молчала. Мы быстро проехали знакомой улицей и остановились у дома деда Трипуза. Дуня выскочила и открыла ворота. Она же включила лампочку над крыльцом, и, выбравшись из машины, я отчетливо увидел насколько страшным оказался удар в заднее стекло – оно просело внутрь салона и держалось буквально на нитках.
У дома стояла Рита, нервно сжимая в руках пачку сигарет. Я забрал их, трясущими пальцами вытащил одну и с третьей попытки закурил. Рита смотрела на меня широко раскрытыми глазами. Я выдохнул горький дым:
– Может, ты хоть сейчас расскажешь, почему тебя так хотят убить?..
Pater noster… Отче наш (лат.)…
Дальше не помню. Мысли в голове теряются и путаются. Опиум… Хороший индийский опиум. Он усмиряет эту страшную боль в голове, когда мозг распирает череп изнутри, словно просясь наружу. Доктор сказал, что это cancer, рак. Иногда мне кажется, что этот огромный красный рак неуклюже ворочается у меня под черепом, откусывает своими клешнями по кусочкам от памяти. Я не помню, какой сегодня день и год, забыл даже, что ел сегодня за обедом, если вообще ел. Слава Богу, что рядом есть Доминик, который не забудет накормить своего хозяина и вовремя подать ему горшок.
Momento quia pulvis es. Помни, что ты прах (лат.). Почему-то эти изречения древних, вызубренные в детстве (у меня были хорошие учителя), всплывают в памяти. Рак, погубив воспоминания последних лет, еще не добрался своими клешнями до детства и зрелости. Надо спешить. Dies actionis exit. Срок для предъявления иска истекает. Как там еще?.. Feci quod potui, faciant meliora potentes. Я сделал все, что смог, кто может, пусть сделает лучше (лат.). Великие говорили красиво – в те времена слова еще что-то значили…
Колеса повозки по самые спицы тонут в пыли, четверка лучших лошадей тянет, надрываясь, – груз внутри не только объемист, но и тяжел. На козлах вместо кучера – Доминик. Помахивает кнутом, время от времени ожигая им по блестящим от пота конским бокам. Не пристало дворцовому эконому графа Чишкевича сидеть с вожжами, как простому кучеру, но на кого еще положиться в такие времена? Самому графу тоже не пристало скакать за повозкой, как рядовому гайдуку. Но… Двое гайдуков, переодетых в мундиры польских улан великой армии великого Наполеона скачут впереди, еще двое – позади. Я, генерал, командующий кавалерийским корпусом, обмундированным и вооруженным за мой счет, скачу в арьергарде, как последний солдат.
Мы выступили из замка утром. Развевающиеся знамена, гром оркестра… Генерал со своей свитой, отправляющийся в лагерь своего корпуса. Домочадцы и челядь долго махали нам платками со стен. Многие плакали – война, кто знает, кому суждено вернуться назад. Императору Франции неизменно сопутствует удача в сражениях, но сколько его солдат и генералов уже гниют на полях под Аустерлицом, Прейсиш-Эйлау, Фридландом? Не всем суждено вернуться назад…
На первом же привале я приказал полковнику вести отряд в лагерь, сказав, что сам буду завтра. Старик Грознецкий понимающе подмигнул – в пяти милях имение Завишей, юная панна Барбара известна всему краю, как коханка свежеиспеченного наполеоновского генерала, и тоже, наверное, желает проститься с ним по-настоящему. В другое время это подмигивание обошлось бы полковнику дорого, но сейчас я лишь робко улыбнулся в ответ. Война все меняет. Пусть думает, что я спешу к Басе. Все остальные тоже будут думать так.
Взяв с собой всего четырех улан, я поскакал по дороге к Завишам. Но уже через милю мы свернули в лес. Со своей охотой я изъездил все окрестные леса, и знаю здесь каждый куст. Обратно к замку мы прискакали еще засветло, и остановились в лесу, ожидая темноты.
Доминик сделал все, как договаривались. Когда мой отряд тихонько подошел к потайному выходу из подземного хода, там уже ждала повозка. Грузить ее пришлось моим переодетым в уланские мундиры гайдукам. Челядь только снесла груз в подземелье. Я специально отобрал самых дюжих из отряда, но даже они кряхтели, выволакивая тяжелые рогожные кули из узкого подземного хода и переваливая их в повозку, на солому.
