-О, благородный Мусафаил (ага, теперь понятно как зовут этого мелкого начальничка), уверяю Вас, что пропустив нас с отцом Иннокентием беспошлинно, Вы не только не нарушите ваших законов и заповедей, но и поспособствуете привнесению в город благодати небесной.
-И нет, и не уговаривайте, не нать нам никакой вашей благодати, у нас своей немерено, вот вчерась еще одну ведьму спалили.
-А что же так сурово-то? Ведьма она чай тоже человек, мож молитвами да покаянием...
-Ты чё несешь, еретик клятый, рази же ведьму исправишь?! Токмо в костре пламенном истлевает суть ведьмаковская.
-И много у вас ведьм? - с нескрываемой горечью в голосе поинтересовался новоиспеченный "еретик".
-Да почитай все бабы, токась сразу не углядишь, я вот свою-то долго спознать не мог, а как спознал так сразу и в магистрат.
-Сожгли? - голос спросившего затвердел, а руки до хруста сжались на навершии посоха.
-А оно как же, на дыбе в усем созналась и как на метле лётала и как зелье дурманное из трав мне в питье подливала.
Лицо пилигрима до это слегка розовое от вечерней духоты, побагровело.
-А ты, соколик, часом ,животом не маялся?
-Маялся. Как жа не маяться, коль потравлен был? Аж семь ден с заднего двора не вылезал. А как чуть полегчало, так и в магистрат. А как ведьму спалили, так всю хворь словно рукой сняло.
-Дурень. Она же тебя, ирода, от диареи лечила, - взревел святой человек, поудобнее перехватывая свой увесистый вязовый посох, при этом сделал это так "неловко", что как бы невзначай зацепил ярого противника ведьм тяжелым бронзовым набалдашником, выполненным в виде львиной морды, по носу. Нет, что не говорите, а мне эти ребята определенно понравились.
-А-а-а-а, мой нос, мой нос, - запричитал стражник, собирая в пригоршню текущую из носопырки кровищу. Пару минут он героически боролся с кровопотоками, затем, что-то невнятно бормоча и зажимая нос рукой, улегся на свою лежанку и задрал лицо кверху. Полежав так какое-то время, он отпустил руку и, приподнявшись на локте, явил миру побагровевшую от удара картофелину, в коею превратился его орлиный носик. Он обеспокоенно огляделся по сторонам и, увидев своего обидчика стоявшим на прежнем месте, пронзительно рявкнул:
-Взять! На плаху! Казнить! Казнить немедленно! (Ну, тут он загнул, скажет тоже казнить... Это, по-моему, явное превышение должностных полномочий. Насколько мне помнится, вопросами казней и помилований в этом отдельно взятом "дурдоме" ведал местный магистрат, а точнее сказать, тот маленький дяденька по имени Илларион).
Повинуясь приказу, стражники, подбирая разбросанное по сторонам оружие, стали нехотя подниматься на ноги. Ну, всё, быть драке, - подумал я, неторопливо снимая с перевязи свой меч. Но в этот момент отец Иннокентий, запустив руку за пазуху, вытащил оттуда большой серебряный крест и, наставив его на одного из стражников, залепетал какую-то очистительную молитву. При виде креста стражники все как один раскрыли свои сонные зенки и вытаращились на обладателя столь великолепного серебряного "куса". Их взгляды стремительно наполняла жадность. Что сейчас должно было произойти, мне представлялось предельно ясным. И тут произошло нечто странное.
-О, - воскликнул глава стражи, вскакивая со своего ложа.
-О, - хором повторили вслед за ним остальные "вперед смотрящие".
-Этого не может быть! - старшой обхватил крест обеими руками и едва ли не целуя, пристально вгляделся в очертания распятой на кресте фигуры. -Это, это, - у стражника не находилось слов что бы выразить восторг от увиденного.
-Федор, - повелительно гаркнул щуплый Мусафаил, обращаясь к одному из стражников. Его голос был хриплым, он не поворачивал головы и дрожал от волнения - гарцуй до магистрата, кажи пускай кворум собирают. Да еще, кажи, такого у нас отродясь не бывало. Тикай же, тикай живее.
Все еще держась за крест, не в силах оторваться от созерцания столь скорбной библейской сцены и что-то беззвучно шепча, Мефодий поволок отца Иннокентия за стены города. Вслед за ним, совершенно забыв про свою службу, потянулись восторженно покачивающие головами стражники. Второй пилигрим, уже совсем было приготовившийся к драке, задумчиво поскреб макушку и хмыкнув в бороду, двинулся вслед за прочими. Я остался в одиночестве, никому ненужный и всеми покинутый. Видя как приняли святых отцов, я уже не опасался за их дальнейшую судьбу. (При таком восторженном отношении к христианской святыне их наверняка ждет сытный ужин и уютный ночлег) и можно было бы отправляться прямиком к Бабе Яге. Но, во-первых, являться в её урочище раньше, чем на следующей неделе, она запретила, а во-вторых, что-то не дает мне покою столь неожиданное радушие... Я плюнул, вернул меч на место и вальяжной походкой вошел в никем не охраняемые ворота.
Площадь перед лобным местом заполонила бушующая толпа. Народ давился, пытаясь продвинуться ближе к стоявшим на эшафоте магистрам, плотно обступившим возвышающегося над ними отца Иннокентия. То и дело в толпе возникали потасовки, заканчивающиеся тем, что кого-нибудь выкидывали в задние ряды. Одно мгновение мне показалось, что я увидел в толпе странно знакомую бородатую рожу, но видение пропало так же неожиданно, как и появилось. Я постоял немного в раздумье, а затем, обойдя площадь и спокойно залезши на эшафот с противоположной стороны, присоединился к компании магистров.
-Дети мои! - и сказал тогда Христос, - уверуйте и простятся вам грехи ваши, - вещал отец Иннокентий в тот момент, когда его крест, сопровождаемый восторженными восклицаниями, переходил из рук в руки млеющих от восторга магистров. Святой пилигрим повернул ко мне не менее чем у них восторженное лицо и, простирая руки в мою сторону, торжественно вопросил:- Желаешь ли ты, сын мой, придти в лоно истинной церкви христианской? Желаешь ли уверовать в святые мощи Христовы, как уверовали братья твои... - Он простер руку в сторону, обводя ей беснующуюся толпу. Желая поскорее понять суть творящегося, я согласно кивнул миссионерствующему пилигриму и, без малейших угрызений совести растолкав магистров, пробился к предмету их безудержного восторга. Крест как крест, распятый Христос с мучительной тоской взирает на мир полуприкрытыми глазами, тусклое серебро, отделка так себе, видно, что поточное литье, одним словом - халтура. А эти, знай себе, восторгаются, разве что не визжат от радости. Та-ак, ничего непонятно. А где, кстати, второй-то батюшка? Ага, вот он стоит с краюшку и разделить всеобщий восторг пока не спешит, ладушки, может он что подскажет. Бесцеремонно отпихнув с дороги великомудрого Иллариона, в пылу восторга даже не заметившего столь бестактного отношения к своей особе, я протиснулся к одинокой фигуре, в задумчивости теребившей роскошную бороду и изредка осенявшей толпу крёстным знамением.
-Святой отец, я боюсь показаться невежей, но не подскажите ли Вы мне по какому поводу сие торжество? Уж не намечается ли крестного хода?
Святой отец степенно повернулся, оглядел меня с ног до головы, и, по-прежнему теребя бороду, угрюмо бросил:
-Кто их поймёт, вера не наша, обычаи не наши, а вот ишь вцепились в распятие, не отцепятся. Может и взаправду что такое увидели моему взору недоступное. Подождем, узнаем, - их преподобие замолчал, затем пристально, словно только что увидел, уставился на мою личность. - А ты-то сам кто такой будешь?
-Не местный я.
-То-то я смотрю, крест не целуешь, с расспросами толкаешься, я тебя еще у ворот приметил, видел как ты меч с перевязи снял. Что, хотел в спину ударить?
Я отрицательно покачал головой.
-Неужто за нас вступиться? - изумленно воскликнул святой батюшка и с подозрением покосился на торчащий из-за моей спины щит. - Рыцарь, вой по- ихнему, да?
Я снова отрицательно покачал головой.
-Тогда кто?
Я неопределенно пожал плечами.
-Ну, парень, так не бывает.
-Бывает, - нехотя возразил я. Мне не хотелось ему врать, но и откровенничать, я пока тоже не спешил. - Издалека я. Как пришел сюда, кем был - не помню, куда путь держать - не знаю.
-Хм, мы тоже, грехи наши тяжкие, не местные. Как сюда попали так же не ведаем. Шли по делам церковным, по пути к могиле святого диакона Амвросия завернули с покаянием. Тут глядь на небе тучка расползлася, потом вроде как молния над головой сверкнула, а вслед небеса разверзлись, глазом моргнуть не успели: в лесу стоим, вокруг молнии бьют да дождь хлещет. Но у нас-то всё понятнее. Ежели оказались здесь, так знать на то веление божье и путь у нас прям: нести слово Христово. Мне отец Иннокентий, как только спознали что не наши эти места, так и сказал: "Отец Клементий, скрепим души свои смирением и понесем крест свой мученический аки агнцы божие". Да, сын мой, так и было.А не подскажешь ли ты, где здесь смиренным слугам божьим возможно потрапезничать малую толику, молитвами хозяина одаривая? Со вчерашнего дня по лесам мотаемся, крошки хлебной во рту не было.
