– Разве можно мальчик Господь Мор такое творить, – наконец озвучила она свое недовольство, утирая краем плаща лицо юноши. – Господин итак слаб здоровьем… Столько сил потрачено, чтобы его укрепить, а вы озорничаете и ледяной водой полощите.
– Я не нарочно, – досадуя на самого себя, отозвался Мор и так как он уже привстал с сидалища кресла вновь гулко плюхнулся на него.
– Надобно уметь сдерживать свой гнев, мой дражайший мальчик, – с родительской интонацией в голосе отметила рани Черных Каликамов так, точно имела на это право.
– А, что такое «кюа хэ киюмбе»? – вопросил утираемый Кали-Даругой мальчик, обращая днесь поспрашание к ней.
– Убейте эту тварь, – немедля пояснила демоница, определенно, не придав значения тому, что у нее спросили, ибо была занята более насущным. – Господь Перший я посмотрела апсарас и потолковала с ними. Это то, что нам надо сейчас, просто незаменимые существа. Мальчик Господь Темряй, – и рани перевела взор с лица юноши, которого ласково гладила по спине и голове, просушивая, и воззрилась с нежностью на младшего из Димургов. – Творит все всегда безупречно и такое прекрасное, умное, трудолюбивое, как и сам.
Темряй торопливо направил в сторону Кали-Даруги руку и полюбовно приголубил волосы на ее голове, не скрывая своего трепетного к ней отношения, да улыбнулся, будто видел пред собой заботливую мать.
– Видела бы ты Кали, что наш трудолюбивый и прекрасный малецык тут ноне показывал, однозначно так не сказывала бы, – не открывая рта и, похоже, даже не шевеля губами, продышал Мор и тотчас сомкнул очи, вроде на них давили окрасившиеся в зеленоватые тона пухлые, плывущие по своду облака. – Весьма уродливое, тупое и всепожирающее создание… Точнее не создание, а создания.
– Как же они могли глотать камни? – перебивая, было открывшую рот рани, которая намеревалась поддержать приметно расстроенного Мора вопросил Яробор Живко.
– А, что же делать, мой бесценный, коли все съедено, – торопко проронил Темряй и гулко засмеялся, и немедля его смех поддержал и вовсе зычно загреготавший Велет, который дюже любил шутки Димургов. – Чем-то же надобно набить таковое безразмерное брюхо.
– Скольких из них ты отобрала Кали-Даруга? – между тем негромко вопросил Перший, обращаясь к демонице.
Рани спустив с головы мальчика плащ, провела дланью по его все еще влажным волосам, оные имели такое нехорошее свойство долго сохнуть, и неспешно отозвалась:
– Трех Господь Перший. Минаку, Арвашу и Толиттаму. Я и вам, Господь Перший, посоветовала бы сменить двух Ночниц на апсарас, тех самых которые показались мне весьма бестолковыми. Уж простите, Господь Мор за прямоту, но неких Ночниц и не надобно более восстанавливать. У них явно отсутствует какой-либо умственный рост, а уж внешность и того подавно отпугивает.
Мор купно свел прямые, черные брови так, что высоко подтянулись уголки его глаз, каковые он, впрочем, не открыл, изобразив на своем лице сокрушенность.
– Нет, живица, благодарю, – вставил достаточно скоро Перший. Он, несомненно, увидел неприкрытое расстройство старшего сына и не пожелал его еще сильнее огорчать. – Апсарасам, я уверен, мы найдем применение. Тем паче Крушецу они, скорее всего, будут близки, но своих Ночниц я не стану менять… Я к ним уже привык.
– Воля ваша Господь, – мягко отозвалась Кали-Даруга, понимая, что Бог так сказал только из-за сына, который всегда был вельми ранимым, особлива вследствие собственной не сдержанности. – Тогда я позову апсарас и мы познакомим их с господином? – вопросила она старшего Димурга.
И когда тот кивнул, а в зале сызнова поплыла тишина, поспешила вон из нее, пред тем усадив мальчика на вновь созданный для него облачный пуфик.
– Кто такие эти апсарасы? – не дожидаясь возвращения демоницы, поинтересовался у Богов юноша.
Впрочем, ему на этот раз никто не ответил, предпочтя дождаться рани. Темряй меж тем неспешно, развернувшись, направился к креслу Мора. Подойдя к брату, он остановился обок него, и, склонившись, прижался щекой к его лицу. Мор медлительно отворил очи, и, вздев с облокотницы правую руку нежно приобнял Темряя за шею, да полюбовно облобызал его очи, висок и щеку. Данным поступком Темряй признавал старшинство и зависимость от брата, передавая и одновременно требуя к себе ласки и любви от последнего.
Зеркальная стена залы вновь пошла густой рябью и впустила не только Кали-Даругу, но и трех женщин. Это были очень красивые женщины… если не сказать точнее прекрасные. Не намного выше демоницы, они, однако поражали взор стройностью своих фигур, тонкостью станов, округлостью бедер, безупречными формами упруго-подтянутой груди. В них было все столь продумано, безукоризненно спаяно и длина волос, и чистота кожи, и миловидность лица. При сем они смотрелись совершенно отличными друг от друга женщинами, отличными не только ростом, тонкостью талии, али формой груди, но и цветом кожи, волос.
Одна из них, та, которую Кали-Даруга представляя, назвала Арваша, была самой высокой и стройной. Ее тонкая, белая с розоватым оттенком кожа точно просвечивалась, распущенные, волнистые, белокурые волосы дотягивались до середины спины. Мягкой, овальной формы казалось само лицо с высоким несколько наклонным лбом, длинным разрезом голубых глаз, с прямым слегка приподнятым кончиком носа, тонкими, вроде подведенными красно-алыми губами, дугообразными черными бровями и загнутыми густыми ресницами. В ее лбу, почитай в межбровье, сиял крупный, круглый, красно-бурый камушек граната, вельми плоского вида, каковой не просто служил украшением, а прямо-таки был впаян в кожу, плоть и, вероятно, в сам костный каркас головы Арваши.
Вторая апсараса, Минака, по росту была средней меж трех женщин, хотя смотрелась более миниатюрной, чем Толиттаму, которую, в сравнении с ее спутницами стоило бы назвать полноватой. Минака имела большую и высокую грудь, изящную талию, а кисти ее рук, также как стопы, были миниатюрно малы. Хотя сами ноги у апсарасы смотрелись крепко сбитыми в лодыжках и бедрах. Мягкая, нежная, смуглая кожа Минаки, почитай кофейного цвета, глянцовито переливалась. Прямые, черные волосы едва прикрывали покатые плечи. На овальной форме лица, находился узкий, малость согнутый нос, миндалевидные темно-карие очи, бледно-розоватые пухлые губы, густые вроде крыши домиков брови и не менее плотные ресницы. У Минаки в межбровье также был вставлен, самоцвет, лунный камушек, молочно-белый, с лиловым мерцанием изнутри, в виде плоского, четырехлепесткового цветка.
Толиттама оказалась самой низкой из апсарас и более коренастой на фигуру, меж тем сохраняя округлость бедер, грациозность талии и пышногрудость. Весьма долгой и тонкой была ее шея, гибко-покатыми плечи, темно-бурой, шелковистой кожа и темно-русыми, волнистые волосы, кои дотягивались почти до колен. Лицо Толиттаму чем-то напоминало по форме сердечко, где лоб смотрелся шире области округлого подбородка. На лице апсарасы поместился прямой, небольшой чуть вздернутый нос, крупные, почитай черные, очи и маленький рот с весьма зримо очерченной густо-алой, верхней губой. Глаза Толиттамы, окруженные долгими, черными ресницами и точно подведенные сверху плавной тонкостью бровей, так воззрились на Яробора Живко, что враз по его плоти пробежал озноб, и сам он глубоко вздохнул. В межбровье Толиттамы сиял и вовсе чудной формы аметист нежно сиреневого переливчатого блеска. Он проходил двумя тонкими, вертикальными полосками от средины лба вниз до спинки носа, образовывая на конце трехлепестной лист.
Обряженные в прозрачные плотно облегающие шаровары, едва достигающие лодыжек, и короткие без рукавов рубахи такие же сквозистые, без каких-либо украшений и даже обувки, казалось апсарасы, вынырнув из вод, явились смущать своей красой не только мальчика, но и самих Богов.
– Да, – наконец, прервал отишье зала Мор, и легохонько шевельнулся в кресле. – Красиво! Вот ведь милый малецык, можешь творить, что-то полезное… таковое, что приносит благость.
Темряй все поколь стоящий подле кресла старшего брата и как иные неотрывно смотрящий на своих творений, широко улыбнулся и довольным голосом откликнулся:
– Так мой дорогой, ты же не пожелал увидеть сие творение в Татании, когда туда прибыл, ибо был весьма занят истреблением хал на Палубе. Посему и не успел получить ту самую благость.
– Не понимаю, зачем сюда прибыли апсарасы? – вопросил нескрываемо заинтересованно Яробор Живко.
Он возлежал на ложе в комле, уже готовясь ко сну и подтолкнув подушку под голову, точно обнял ее рукой. Кали-Даруга передав одной из своих служек демониц блюдо с грязной посудой и остатками еды оставленной после трапезы мальчика, торопливо вернулась к его ложу. Она степенно опустилась на табурет, что расположился подле ложа, и суматошливо оправила подол рубахи на ноге Ярушки, подложив под правое колено маленькую красную подушечку.
