– Как вы там, шевалье? – добродушно пробасил откуда-то спереди Фридрих, но Жоре показалось, будто заговорил сам конь-мучитель. – Не замерзли?
– Не-е-е-е-е…
– Ганс! Одолжи дворянину свой плащ.
– Вот еще! – буркнул обиженно наемник, проклиная в душе свою инициативность: ехал бы теперь как все, а не вез этого вонючего бродягу… – Обойдется. Он мне его так перемажет – вовек не отстирать! Седло вон и то все испортил…
– Без разговоров! Будешь пререкаться – я тебе собственное седло так испорчу плеткой…
– Так точно!
На плечи Арталетову легла тяжелая ткань, не менее, если не более, колючая, чем конская шкура, а на горле, угрожая задушить, защелкнулась застежка, больно прищемив при этом кожу.
– Спасибо!.. – прохрипел полузадушенный Георгий, чувствуя, как грубый плащ вместо того, чтобы согреть, с готовностью включился в истязание его бренного тела.
– Кушайте с булочкой! – мрачно огрызнулся Ганс, пришпоривая скакуна.
Много дней грустил король,
Не знал народ, что за беда!
И кто-то во дворец привел
Смешного карлика-шута…
Группа «Король и шут»
К ночи изрядно похолодало, к тому же поднялся резкий ветер, свистевший в оконных щелях и тоскливо завывавший в печной трубе неведомым чудовищем, прищемившим себе хвост.
Постоялый двор попался далеко не из самых лучших, даже не из средних, так – две-три звезды, не больше… Несмотря на огромный камин, в котором трещали, брызгаясь горящей смолой, толстенные поленья, было свежо, и заполнявшие до отказа помещение военные, по своему обыкновению, грелись подручными средствами. Среди средств первое место принадлежало, естественно, горячительным напиткам, а второе – легким в общении девушкам, неизвестными официальной науке способами, но хирургически точно вычислявшим время и место скопления таких вот гостей, щедрых и на презренный металл, и на суровую ласку, поэтому слетавшихся на огонек со всей округи.
Сумрачного курчавого бородача с породистым ястребиным носом, смоляные кудри которого были уже густо пересыпаны серебром (не перхотью, полно вам, а благородной сединой!), не узнал бы только слепой. Ну, или кто-то еще, никогда не видевший воочию короля Франции Генриха. Хотя бы в виде знаменитого конного памятника у Нового Моста в Париже. Хотя там король представлен не в естественной, так сказать, окраске, а во всех оттенках позеленевшей бронзы.
– Право, дорогой мой Леплайсан, – лениво обратился король к своему собеседнику, развалившемуся в кресле с такой кислой миной, будто на коленях у него сидела не смазливая девица, выдающаяся во всех отношениях, с завидным аппетитом безостановочно поедавшая черный виноград, а старуха на девятом десятке лет. – Ты совсем перестал смешить нас своими остротами. Где твои анекдоты, где эпиграммы на вельмож, розыгрыши, наконец? Где меткие эскапады и безжалостные сравнения? Уж не влюбился ли ты часом, мой шалун?
Монарх игриво погрозил Леплайсану и щелкнул пальцами, чтобы лакей, дежуривший с постным лицом у него за спиной, наполнил кубки вином.
– Увы, сир. – Шут с тяжким вздохом скормил своей спутнице остаток винограда, отряхнул ладонь и, шлепнув ее по обширным юбкам, ссадил, несколько обиженную, с колен. – Напротив, я потерял друга…
Король, намеревавшийся было чокнуться со своим любимцем кубками, оставил это намерение и посерьезнел.
– Соболезную всей душой, Леплайсан. Сообщи же мне его имя, чтобы я мог положить осиротевшей супруге твоего друга скромную пенсию от казны и принять под высочайшее покровительство его отпрысков. И расскажи мне, как это случилось. Неизлечимая болезнь? Дуэль? Несчастный случай на охоте?..
Шут вздохнул еще горестнее и одним залпом осушил полный кубок вина, несомненно сваливший бы с ног любого менее крепкого и закаленного, чем он.
– Неужели подло подсыпанный в вино яд или кинжал наемного убийцы?.. – ахнул король, инстинктивно хватаясь за эфес своей грозной шпаги, уже готовый карать направо и налево. – А может…
– Нет, сир, он не умер… Он просто исчез несколько дней назад… Вышел на двор облегчить желудок – мы оба с ним изрядно перебрали накануне – и пропал без следа…
Генрих недоверчиво взглянул на грустно пилящего кинжалом олений окорок Леплайсана и натянуто улыбнулся:
– А-а-а! Я все понял! Это была шутка…
– Увы, сир, – развел руками шут, сотворив огромный бутерброд с ветчиной (опередив тем самым пресловутого лорда Сандвича по меньшей мере на полтора столетия) и сделав знак виночерпию, чтобы не забывал о своей почетной должности, дорогого стоившей в те времена. – Я совершенно не настроен сегодня шутить…
– Неужели ты не успел опустошить его кошелек до последнего су?
– Фу, Генрих, вы вульгарны… – обиделся Леплайсан, критически озирая творение своих рук и раздумывая, не украсить ли его еще и маринованным огурчиком, залезая при этом уже в авторские права Макдоналдса. – Разве в деньгах счастье? Я потерял великолепного слушателя…
Король наконец понял, что его друг действительно не шутит.
– Погоди, – перебил он Леплайсана, схватив его за рукав. – Назови имя своего друга, и самые пронырливые полицейские ищейки, даром жрущие хлеб на моей службе, найдут его! Перевернем всю Францию, словно лавку старьевщика! Если нужно – и всю Европу!..
Шут деликатно высвободил рукав, сбил с него щелчком невидимую пушинку и меланхолично принялся следить, как рубиновая влага вновь наполняет кубок.
– В этом нет нужды, сир… Он исчез в десяти лье отсюда, возле кабачка дядюшки Мишлена. А зовут его…
Не дав Леплайсану договорить, дверь «отеля» распахнулась, и в помещение вместе с порывом ледяного ночного ветра ввалилось несколько человек…
* * *
– Ваше величество, – сорвал шляпу рыжебородый здоровяк, приближаясь к столу короля и падая перед ним на одно колено. – Разрешите…
– Ты опоздал, Барбаросса! – заявил король, изображая на лице недовольство, хотя в его глазах, веселых от природы, так и прыгали озорные чертенята: слишком уж забавен был вид сконфуженного рыжего немца. – Чем ты можешь оправдаться? Если опять будешь нести какую-нибудь чушь, я прикажу…
– Причина очень серьезна, сир, – склонил окаймленную венчиком рыжих кудрей плешь огненнобородый Фридрих. – Мне встретился по дороге…
– Дракон?! – ахнул Генрих, хлопая себя по ляжкам. – Новый людоед? Монголы?
– Нет…
– Ну хотя бы болотный вампир!
Барбаросса сокрушенно вздохнул:
– Мы подобрали на дороге дворянина, обобранного до нитки разбойниками…
– Разбойники?!! – взревел король, позабыв про сарказм, и так ахнул кулаком по столу, что все кубки, тарелки и кувшины разом подпрыгнули, будто исполнители ирландской джиги. – В моем королевстве?! В двух шагах от Парижа?!!!..
Леплайсан, наоборот, встрепенулся, словно пробудившись ото сна.
– Дворянин, говоришь? – Глаза его, превратившиеся в два стальных буравчика, пытливо впились в лицо немецкого увальня. – Где же он?
– Всех перевешаю! – продолжал бушевать король, явно рисуясь перед томной блондинкой, стрелявшей в него глазками через несколько столов. – А главаря – на… На кол, на кол его!
Барбаросса пожал плечами и махнул в сторону дверей, откуда два здоровенных, под стать предводителю, ландскнехта тут же подвели какой-то непонятный сверток, нетвердо перемещающийся на двух покрытых грязью босых ступнях.
Мгновение, и перед заинтересовавшейся разворачивающимся действием публикой предстал совершенно обнаженный и грязный донельзя субъект, смущенно прикрывавший руками причинные места.
Король было зажал нос от заполнившего все помещение смрада, но его шут подался вперед, чтобы рассмотреть пунцовое от стыда лицо пришельца, и тут же вскочил на ноги.
– Дорогой, д'Арталетт! – Нисколько не брезгуя ну очень антисанитарным состоянием бывшего собутыльника, Леплайсан заключил нашего героя в объятья и, повернувшись к королю, замершему с отвисшей челюстью, объявил: – Это и есть мой пропавший без вести друг, сир. Шевалье д'Арталетт, благородный путешественник!
– И где же ты его откопал, Фридрих? – вернув со стуком челюсть на место, спросил Генрих. – На помойке? Или в нужнике? Клянусь потрохами Папы Римского, ты нашел самый грязный во всей округе!
И первый захохотал, донельзя довольный своей шуткой, тут же украдкой записанной не менее чем десятком угодливых подданных «для истории». Вслед за ним захихикали, загоготали, заржали все присутствующие, не исключая саму мишень шутки, сперва криво усмехавшуюся, а уже через секунду нервно хохочущую вместе со всеми…
* * *
Еще через час Георгий, до блеска отмытый, надушенный и переодетый во все чистое из гардероба Леплайсана, Фридриха, Гайка и самого короля (пожертвовавшего для рассмешившего его гостя едва ли не самое главное – старый берет со своей курчавой беарнской[21] макушки!), но все равно слегка благоухавший болотом сквозь все изысканные ароматы парфюмов, модных в этом сезоне, сидел за одним столом с королем, шутом и двумя спасшими его дворянами, отдавая должное великолепному поросенку со специями, зажаренному целиком, и, конечно же, отличному вину. Вино, слава Всевышнему, оказалось не фалернским, а бургундским, но все равно забирало ничуть не хуже.
