В 1774-1775 гг., о которых идет речь у Радзинского, Панин не только не потерял своего влияния, но и находился в большой силе – могущество Орловых было настолько подорвано, что они вскоре оказались вынуждены совсем уйти с политической арены, а Потемкин, хоть и стал ближайшим лицом к императрице, еще не набрал достаточное число сторонников, чтоб тягаться с «прусской» партией. Так что ни о каком удерживании Панина из милости, ни о каком снисходительно-насмешливом отношении к нему государыни слов не может быть.
Следующий важный для нашего повествования человек – Григорий Александрович Потемкин. Он время от времени возникает в кабинете императрицы и числится у Радзинского среди «блестящих людей». Еще несколько лет назад такая высокая характеристика под пером исторического писателя ему не грозила. Но за последние годы издан ряд документов светлейшего князя, в первую очередь его переписка с Екатериной II, поэтому рисовать Потемкина капризным лентяем, целый день валяющимся на диване и грызущим ногти, стало трудновато. Впрочем, традиция давать достойную характеристику государственной деятельности Потемкина существовала и в дореволюционной русской, и в советской, и в зарубежной историографии. Достаточно назвать работы М.И. Семевского, Е.И. Дружининой, И. де Мадариага, В.С. Лопатина. Однако и от образа странного оригинала у Радзинского остались родовые пятна.
«Вот, например, граф Потемкин, – говорит Екатерина П.В. Завадовскому, – он так неподражаемо шевелит ушами и так презабавно передразнивает любые голоса!»
Всего же любопытнее сцена, которая на страницах романа Радзинского разыгрывается в Москве в 1775 г. Екатерина II, сидя у себя в кабинете, рассуждает о том, с кем бы ей посоветоваться по делу Таракановой, и вспоминает о Потемкине. «Ближе его сейчас никого нет… Но посоветоваться с ним в этом деле нельзя. В последнее время он стал положительно несносен. Как когда-то у Григория (у Орлова)… у него появилась идея во что бы то ни стало жениться на мне. Этот безумец решил стать государем. И надо отдать ему должное: он умеет устраивать зрелища. Когда я была в Москве…
– Навестить тебе надо, матушка, Троице-Сергиеву лавру, – говорит фаворит.
«Я люблю русскую церковь, люблю разное облачение священников и такое чистое, безорганное человеческое пение… И я с радостью вняла призыву соколика».
Она идет по двору Троице-Сергиевой лавры, когда неожиданно ее окружает толпа монахов.
– В блуде живешь!…
– Покайся, государыня. Помни, что Иоанн Богослов сказал: «Беги тех, кто хочет совместить внебрачную и брачную жизнь. Ибо примешивают они к меду желчь, к вину грязь».
– Освяти жизнь таинством брака, государыня! И расступаются монахи – Потемкин, огромный, страшный, в рясе, падает перед ней на колени. – Во грехе не могу жить более! В монастырь уйду!
– Если хотите вонзить кинжал в сердце вашей подруги… Но такой план не делает чести ни уму вашему, ни сердцу. – Екатерина заплакала.
Слезы могли быть единственным ответом на сию дикую сцену».
Действительно, что тут можно сказать? Только заплакать. Судя по приводимым на страницах романа цитатам из записок Екатерины к Потемкину, автор явно знаком хотя бы с их самым коротким изданием по Я.Л. Барскова – Н.Я. Эйдельмана. Следовательно, не может не знать об одном «отягчающем» его концепцию обстоятельстве. Дело в том, что корреспонденты называли себя в письмах «мужем» и «женой», «дорогими супругами», связанными «святейшими узами», ежегодно поздравляли друг друга с каким-то своим «особенным праздником». О чем речь? Семейные предания нескольких русских и польских родов (Энгельгардтов, Браницких, Самойловых, Воронцовых, Чертковых), чьи предки присутствовали на церемонии венчания Екатерины II и Г.А. Потемкина, сохранили рассказ об этом событии. Оно состоялось в самом начале 1775 г., до отъезда двора в Москву, в церкви Самсония на Выборгской стороне. Екатерина приехала в сопровождении своей любимой камер-юнгферы М.С. Перекусихиной, Апостол во время венчания читал племянник Потемкина – А.Н. Самойлов. Изучению этих семейных легенд много сил уделил знаменитый русский публикатор документов екатерининского времени П.И. Бартенев. Его мнение о том, что Екатерина и Потемкин действительно состояли в тайном церковном браке, поддержали Я.Л. Барсков, Н.Я. Эйдельман, И. Де Мадариага, П. Маруси, В.С. Лопатин и др.
Даже если Радзинский скептически относится к приведенной версии, ему все же следовало информировать о ней читателей. Описанная же автором сцена почерпнута из книги «Вокруг трона» Ксаверия Валишевского, известного популярного писателя прошлого века, жившего во Франции и сочинявшего для развлечения парижской публики самые невероятные истории из русской жизни с «национальным колоритом» вроде голой Анны Ивановны, валявшейся в Курляндии на медвежьей шкуре, или Потемкина, явившегося императрице в рубище и веригах. Григорий Александрович, в реальности умевший держаться с редким достоинством, ничем не напоминал Распутина из советского фильма «Агония» и в грязные лужи не падал.
На «закуску» еще один важный момент, касающийся семейной жизни Екатерины и Потемкина. В те самые семь дней в июле 1775 г., когда, по версии Радзинского, Екатерина ускакала в мужском платье из Москвы в Петербург, чтобы свидеться с самозванкой, императрица уединилась в своих покоях, чтобы… иметь возможность спокойно родить дочь, названную Елизаветой Григорьевной Темкиной и появившуюся на свет в ночь с 12 на 13 июля. Хороша была бы мать, в родильной горячке несущаяся в столицу поболтать с «авантюрьерой» о своем, о женском. Жаль, что Радзинский как-то упустил этот момент. Какая эффектная ситуация: две непримиримые соперницы и обе на сносях; их дети – страшная государственная тайна; одна мать – жертва другой матери, а судьбы девочки и мальчика похожи – им расти вдали от материнской ласки. Какой роман в стиле немецкого романтизма XIX в. можно было бы закатить! Слава Богу, наш автор слабо ориентируется в материале, а то бы…
Особенно же возмутительно выглядит история с попыткой Потемкина заставить Государственный Совет осудить Григория Григорьевича Орлова за брак с двоюродной сестрой Екатериной Николаевной Зиновьевой. Вот как это описано у Радзинского:
«- Гришка-то твой, Орлов, – начинает меж тем Марья Саввишна рассказывать петербургские новости, – совсем с ума посходил. Хочет жениться на Зиновьевой Катьке, фрейлине, сестре своей двоюродной. Образумь его, матушка! Святое церковное постановление нарушает: сестра ведь. Не пройдет ему сейчас, это ведь не раньше.
– Да, это ты права. Пожалуй, они не простят ему, – задумчиво говорит Екатерина. И добавляет: – Да разве их, Орловых, остановишь? Безумны в желаниях и удовольствиях!
– Останови его, матушка. Погибнет он. – И Марья Саввишна зашептала: – Григорий Александрович Потемкин Совет решил собрать… Как Гришка-то поженится – Совет сразу будет. Брак отменят, а их обоих в монастырь постригут».
Да, ничего не скажешь, злобный, мстительный человек – князь тьмы, одним словом. Только что кровь по ночам не пьет и на шабаши к хорошеньким ведьмам не летает. А почему, собственно, нет? Есть же добрая старая масонская традиция такой трактовки образа Потемкина, зафиксированная в анонимном политическом памфлете «Пансальвин и Миранда». Досадно, что Радзинский ее упустил! Был бы еще один кадавр в его коллекции. Пожалуй, самого холопствующего цареубийцу Алексея Орлова мог затмить чернотой души. И опять спросим себя: а что в реальности было с этим браком?
А реальность, как всегда, не только интереснее, чище и светлее, она, по какому-то роковому для Радзинского стечению обстоятельств, снова принципиально противоположна нарисованной им картине. «Подлец» Потемкин, «бьющий лежачего», оказывается просил за Орлова Екатерину II в личной записке, ответ императрицы на которую опубликован, и Радзинский, коль уж цитирует другие документы из того же издания, не мог его не видеть. Князь Потемкин оставался политическим противником Орловых, но в молодости с Григорием Григорьевичем его связывала дружба, и в последующие годы обоих, несмотря на противостояние группировок, продолжало по-человечески тянуть друг к другу. В тяжелый для Григория момент, когда он, уже лишившись власти, оказался беззащитен перед другими крупными вельможами, Потемкин сумел перешагнуть через старые обиды и просто пожалеть бывшего друга и уже бывшего врага, ибо «лежачего» действительно не бьют.
Князь просил императрицу сделать Екатерину Николаевну статс-дамой и тем самым признать брак и оградить молодых от грозившего им приговора. Ситуация была серьезная: на Орлова ополчился почти весь Государственный Совет, Синод тоже был в возмущении. Екатерина какое-то время колебалась. Ее ответная записка Потемкину отражает эту нерешительность. «Я люблю иметь разум и весь свет на своей стороне и своих друзей, – пишет она, – и не люблю оказывать милости, из-за которых вытягиваются лица у многих. Это увеличит число завистников князя и заставит шуметь его врагов». Однако колебания Екатерины продолжались недолго. Она не стала подписывать решение Государственного Совета об осуждении молодоженов и пострижении их в монастырь.
