Она еще выше подняла хобот, пригнула голову с желтыми бивнями, перешла на рысь.
Рысь слона выглядит уморительно, но скорость этих, с виду неуклюжих животных, приличная. Мои преследователи развернулись и с места набрали еще более приличную скорость. Я наблюдал за ними, приоткрыв от удовольствия и восторга рот.
Когда слониха поравнялись с воротами входа, великолепная тройка уже садилась в БМВ; Движок молчал, шофер еще не видел слониху.
Калитка для людей узкая, а решетчатые ворота были закрыты и вызвали у слонихи раздражение: она проверила их хоботом и толкнула грудью.
Пять тонн живой массы оказались для металлического сооружения слишком сильным испытанием – ворота упали в сторону улицы и аккуратно накрыли машину. Если для слонихи эти злосчастные ворота были игрушкой, то импортный БМВ стал игрушкой для ворот. Черная крыша вмялась, дверцы, крякнув, нелепо выгнулись наружу.
Из машины раздался многоголосый крик, который перешел в бульканье, когда слониха шагнула на металл ворот, как на трап. Но онапоставила пока только передние ноги. Шагнув еще, она утвердила на импровизированном трапе задние. Бульканье перешло в хрип…
Вы что, заснули?
Я медленно выплыл из воспоминаний. Да, эта девчонка походила на ту, оставшуюся в Грозном.
Наташа очаровательно мерцала передо мной в отраженном свечении фонарей из окон. Тело было целесообразное, милое. Мой дружок беспокойно приподнял головку, но передумал. Он явно хотел спать и видеть сны. Эротические.
Похоже, мой ближайший удел – воспоминания. Так много пройдено дорог, так много испытано, что ничего особо нового не предвидится. Поэтому и нет жара в чреслах. Или полуголодное существование бича все же нарушило мою физиологию. Надо лечь в платную клинику и как следует оздоровиться. Витамины там, гормоны разные. Я же не так еще стар, чтоб быть пассивным перед голой девушкой. Или я стар прошлой жизнью. Гдк бы прочитать труд по физиологии попаданцев в юношеское тело, которое потом стареет!
Я вылез из кресла, подошел к столу, налил, залпом выпил. Девушка стояла за моей спиной. Она явно была смущена.
Ложись, – сказал я, – я еще посижу, потом…
Что будет потом я уточнять не стал. Время далеко за полночь, ей в семь уходить, а мне хочется лишь сидеть в уютном кресле, слушать музыку и неспешно копаться в многочисленных сексзабавах прошлой жизни.
Но Наташа явно не хотела терять заработок. Она присела рядом, прижавшись ко мне теплым бедром. Ее рука прошлась по моему животу и вплотную принялась за ленивого дружка. Рука была умелая. Он явно удивился, воспарял духом и слегка приподнялся, пытаясь ближе ознакомиться с этой девичьей ладошкой. И тут его, бездельника, охватили нежные тиски девичьих губ. И стало ему тесно и сладко…
Глава 11
Прошедшей ночью я и мой маленький коллега остались довольны. Возрождение происходило с активностью, неизвестной автору одноименной бессмертной повести. Утро, естественно, было мрачным. Сперва выяснилось, что непрофессионалка почистила мои карманы вполне профессионально. Ровно половину наличности изъяла. Хорошо еще, что основные свои капиталы я запрятал.
Кроме того, болела голова, поташнивало. Это были не только похмельные симптомы. Очевидно мой организм, привыкший к аскетическому существованию бич-дервиша, не мог сразу привыкнуть к изобилию и удобствам.
Звонок телефона добавил отрицательных эмоций. Баритон сообщил, что проверка цыганской «фирмы» по эксплуатации беспризорников не выявила каких-либо опасных тенденций.
– Никакого отношения к порученному вам заданию они не имеют, – сообщил баритон (будто я и сам не знал), ваша тревога ложная и ничего вам ни мешает закончить дело сегодня же. Вы и так просрочили оговоренный срок, что отразится на окончательном расчете.
Второй звонок был от упомянутых цыган. Все с легкостью узнавали мой новый телефон, будто я вывесил афишу с объявлением о переезде в другой номер. Погонщики нищебродов сообщили, что они расшаркиваются, просят пардону и нижайше кланяются. И готовы прислать мне самого лучшего мальчика или самую сисястую девочку. Или обеих зараз…. Я попытался прервать сладктй монолог, но цыган скорей всего когда говорил не слышал речи собеседника. У рогатых африканских лягушек такая же физиология: они, квакают в брачный период, так раздувая гортань, что слуховые нервы пережимаются и они временно глохнут. Вроде наших глухарей на току. Поэтому я отставил попытки ворваться в его монолог, и просто повесил трубку. У меня были более срочные занятия.
Одно из таких первоочередных занятий заключалось в необходимости удержать в желудке изрядную дозу acva vita (воды жизни, как ее, подлую, именовали древние греки). Заглотив полстакана водки я метался по комнате, сдерживая позывы к рвоте и жужжа, как великовозрастный шмель. Параллельно я пытался запить огненную гадость водой, но приоткрыть рот боялся.
Наконец возмущенный желудок смирился с очередной дозой отравы, по жилам протекло теплое успокоение, молоточки, колотившееся в висках, утихли. Я выпил полбутылки пива, закурил первую сигарету и задумался – чего это у меня такое игривое настроение. За короткий срок я успел нажить массу врагов, в ближайшее время меня могли избить, посадить или просто грохнуть. Тем ни менее чувствовал я себя безмятежно.
Поэтому, пропустив еще одну дозу (уже без мук и пляски Святого Витта), я наскоро оделся, сполоснул рожу и направил стопы в буфет. Кто куда, а я в буфет. Откуда эта фраза, не помню. Буфет был закрыт, халдей ушел домой, о сотруднице-совместительнице путан никто не знал. Сонные повара ресторана сказали, что в отеле Наташ много, но ни одна под мое описание не подходит.
Я заглянул в свой старый номер. Там была торичеллиева пустота. Витек с Васьком развлекались по-своему.
Мои командирские показывали уже девятый час. Я оделся, снарядился оружием, деньгами, стреляющей авторучкой, остатками спиртного в пузатой болгарской бутылке и вышел в промозглую Москву.
На метро валила плотная толпа. Я поймал такси и поехал по адресу своей жертвы.
* * *
Впервые я увидел гения, когда был на пике удачи. Я отслужил армию, поступил в университет на заочное отделение факультета журналистики, меня приняли в молодежную газету и много печатали. Я тогда внимательно относился к своей внешности, почти не употреблял алкоголя, пользовался успехом у девушек. И, как сын известного врача, вхож был в элитные круги нашего сибирского города.
Остро помню какое-то частное собрание. Там были второй секретарь горкома, молодой доктор наук из академгородка, прогрессивный химик, богемная “молодежь” разного возраста, ведущий актер драмтеатра, кто-то знаменитый из филармонии (помню лишь, что о нем шептались, будто он гомик), несколько журналистов – собкоров центральных газет, фотокор из АПН и я, скромный литраб из областной молодежки.
Да, еще были некий партийный узбек, гость горкома, француз из “Юманите”, стоматолог из дружественной Польше и английский коммунист. В общем, публика подобралась достаточно пестрая.
Еще помню, что на мне были серый костюм из жатки, сшитый на заказ у модного портного, и умопомрачительные английские замшевые туфли под цвет костюма. Да, еще я, как представитель творческой молодежи, был без галстука. Мы тогда подражали иностранному напрочь виду Андрея Вознесенского, поэтому и костюм у меня был спортивного покроя, и под расстегнутым воротником нейлоновой черной (черной!) рубашки был повязан цветастый шейный платок.
Вот общаемся мы, фуршетным столиком пользуемся, на группки разбиваемся в общении. И появляется припоздавший гость. Его знает только хозяин – тот самый ведущий актер драмтеатра, в чьей огромной сталинской квартире, доставшейся ему от папы, генерал-майора авиации, мы и общаемся. И он ведет его из коридора в залу и громогласно, своим прекрасно поставленным бархатным баритоном вещает, что это его старый друг, ученый из Новосибирска.
