— Ведет эскадру сам адмирал Талызин. Флагманом бомбардирский корабль «Самсон» о 14 пушках, из них две мортиры по пять пудов и столько же гаубиц по три пуда — при обстреле крепости самые опасные будут, государь. Остальные пушки в шесть фунтов, угрозы для стен от них не исходит. Есть еще старый фрегат «Парис» о 32-х пушках — в 12 и 6 фунтов. Две яхты, гукор, пара ботов неопасны — пушки стоят разные, до дюжины — в шесть, четыре и три фунта. Но идут три транспорта, на них взяты осадные пушки, гаубицы и мортиры, всяческий припас к ним еще загружен. Сколько не знаю, но каждый примет в трюм до дюжины стволов с лафетами.
«Ой, как скверно! Обманул, выходит, меня князь Вяземский с мятежом в Кронштадте. Вон, какое полчище сюда направляется — с осадных орудий они крепость дня за три-четыре в груду щебенки превратят, а то и раньше. Здесь с прошлого штурма прорехи виднеются, кое-как залатали за шестьдесят лет. Хреновая ситуация выходит!»
— А еще десятка три всяких мелких весельных судов набрали, все, что в Петербурге было. Рассчитывали, что из Кронштадта линейные корабли и галеры скоро подойдут, но они восстали, приняв вашу сторону, государь, и в Выборг ушли. Говорят, там весь шхерный флот вашему императорскому величеству присягу учинил.
«Напраслину на генерал-прокурора возвел — он мне правду сказал. А это хорошо — Сенат ввязываться в нашу свару с Катериной не станет. Да еще я им размышлений хлопотных, но бесполезных доставил — пусть гадают и про Аляску, и про золото, и про «корову морскую» — последняя им особенно мозги запудрит. Ладно, хоть с этим все получилось. Зато про осадные жерла мысли не было, а в столице быстро сообразили», — Никритину стало плохо от нарисованной в мозгу картины.
Воображение оказалось слишком красочным — пятипудовые бомбы падали сверху на башни, сокрушая каменные стены в щебенку, везде бушуют страшные пожары, земля содрогается от мощных взрывов. Он даже помотал головой, отгоняя чудовищное наваждение, и чуть не пропустил мимо негромкие слова моряка:
— Заводь есть большая перед форштадтом — мыслю, осадный припас там сгружать будут. Утром туман на реку наползет, видно плохо станет. Надо, государь, брандеры делать без промедления и атаковать перед рассветом — иначе крепость бомбами и огнем сокрушат…
Глава 16
Западнее Шлиссельбурга
Генерал-аншеф и сенатор Петр Панин
после полуночи 7 июля 1764 года
— Кто таков вор, говори! А то повесить прикажу!
Генерал-аншеф с нескрываемой злобой и презрением посмотрел на пленного сержанта в изодранном мундире. Лицо заплыло синевой, разбито, в ссадинах, с запекшийся кровью. Правая рука висела плетью, перевязанная окровавленными тряпками. Вот только взгляд несломленный, яростный, еще не погасший после ожесточенной баталии.
— Ладожского пехотного полка сержант Андрей Ильич Вязьмикин, сын однодворца, господин генерал. И не вор я, а верой и правдой служу законному государю-императору Иоанну Антоновичу, которому присягу дал, словом дворянина поклявшись!
— Что?! Самозванцу «царю Ивашке» ты служишь, шпынь?! Он никаких прав на престол Российский не имеет!
— А вот и неправда ваша, господин генерал! Я двадцать семь лет служу в полку Ладожском, в битве при Ставучанах участвовал! И я, и ты — мы ЕМУ вместе уже один раз присягали в давние времена, тебе это хорошо известно! Так каких прав на престол Иоанн Антонович не имеет, если он на нем давно уже был?! И по крови царственной право полное на его стороне! И мать его, и бабка крови царственной, от прадеда царя Иоанна Алексеевича переданной! И на троне Анна Иоанновна десять лет правила!
— Императрица Елизавета Петровна всех прав на трон вашего Ивашку давно лишила…
— А где сейчас «дщерь Петрова»? Царствие ей небесное, — сержант попытался перекреститься десницей, но болезненно сморщился, заскрипел зубами. Но голос был твердый:
— Так что указы ее ныне не действуют, а потому мы имели полное право присягнуть Иоанну Антоновичу. И отказные листы от прошлой присяги подписали, ибо не по праву она была дана! Разве природный русский царь имеет меньше прав на свой же императорский престол, чем пришлая немецкая принцесса?!
— Ты ей присягу дал!
— Так и ты тоже присягу императору Петру Федоровичу давал! Так что же его не защитил, когда гвардия мятеж подняла и его с трона свергла?! Ведь Екатерина Алексеевна не по праву на престоле сидит сейчас — наследник цесаревич Павел Петрович куда больше прав на трон имеет, чем его мать! Она должна быть регентом, как покойная великая княгиня Анна Леопольдовна, что со всеми почестями в Александро-Невской лавре похоронена, а не самодержицей Всероссийской!
Удар был нанесен страшной силы, и Панин заскрежетал зубами. Крыть в ответ было нечем — он сам с братом настаивали именно на этом, только братья Орловы, опираясь на гвардейское мнение, решили в пользу своей венценосной любовницы.
— Так вот ты каков, Андрей Ильич…
Будь передним простой солдат из рекрутов, Петр Иванович давно бы приказал его повесить на первом суку, но перед ним был дворянин, с «вичем», пусть захудалый и обедневший, раз по службе при столь почтенном возрасте до сих пор в классный чин не вышел. Но именно из таких дворян, в подавляющем большинстве своем, и состоял офицерский корпус русской армии, мнение которого было необходимо знать.
— Гвардия не имеет права престолом императорским распоряжаться по собственному усмотрению!
— Сенат и народ призвали Екатерину Алексеевну на трон, — Панин выложил свой главный аргумент, и заметил гримасу на лице сержанта. Тот вызывающе усмехнулся:
— Народ? Собрали толпу у дворца, выставили до того бочки с водкой и это народ? Градских обывателей столицы, подкупленных и пьяных за весь православный люд держать? Мнение народа токмо в Земских Соборах принято слушать, они и царей на трон избирали, как полтора века тому назад царя Михаила Федоровича! А Сенат вообще не имеет права троном распоряжаться — в Петровских артикулах о том ни слова единого нет! А лишь властвует, заменяя императора, если того нет в столице!
Панин с удивлением посмотрел на Вязьмикина, начиная догадываться откуда у того такие знания о русской истории. Очень редко, но такие встречались в русской армии, отправленные туда служить по принуждению, без права выслуги в офицерский чин.
Так царица Анна Иоанновна распорядилась с князьями Долгорукими, запретив к тому же учить их грамоте. А также жениться, заводить детей — хотела такими суровыми мерами род княжеский пресечь, чтобы сами вымерли. Так поступали и при Елизавете Петровне с малороссийской шляхтой, которую в «изменах» подозревали, или со сторонниками «старой веры», коим хода наверх не было. Вязьмикин как раз из таких — не начетник, а разумно рассуждающий, зря он с ним заговорил — таких и плаха не разубедит. Хорошо хоть, что при беседе никого нет.
— И тогда почему ты сторону «царя Ивашки» держишься?! За столько лет пребывания в узилище он ведь разум потерял…
Сержант громко хмыкнул при последних словах Петра Ивановича. Затем негромко заговорил, морщась от боли:
— Нет «царя Ивашки», а есть его императорское величество государь и самодержец Иоанн Антонович. Назвал бы ты его так, когда младенцем на трон взошел?! Думаю, за такие поносные слова живо бы на дыбу вздернули! Впрочем, тебе это еще предстоит — ведь ты сейчас и есть мятежник, раз стороны узурпаторши держишься!
Панин дернулся, словно от удара хлыста — слова ожгли его. Ведь по большому счету он сам прекрасно знал, что сторону Екатерины они с братом приняли потому, что Никита был воспитателем цесаревича Павла. А это давала надежду, что при его скором воцарении заслуги Паниных будут оценены молодым монархом по достоинству.
— Насчет разумности не сомневайся — я генералов слушал куда глупее речи. И сразу скажу, что никакой он не самозванец, и не подменяли его. Десятки людей видели, как ЕГО из «секретного каземата» под руки почти ослепшего выводили. А до того там, вместе с императором Петром Федоровичем его фельдмаршал Миних с генералом Корфом посещали, при разговоре венценосных особ присутствуя. Или хочешь сказать, что сам фельдмаршал Миних до того испугался, что подменыша-самозванца принял за императора Иоанна Антоновича, и сейчас верно ему служит?! И кто в такое среди офицеров и солдат поверит?!
