Василий Звягинцев - Андреевское братство

Даже можно предположить (я об этом пробовал думать и раньше, только вовремя останавливался), что мы с Андреем какие-то своеобразные аналоги друг друга, «ремейки», так сказать, одного и того же человеческого генотипа с поправкой на время и обстоятельства.

А слепые силы природы – нет, их вмешательства я предполагать не буду по самой простой причине. Даже если они и существуют. Одно дело, когда тебя в пропасть стараются столкнуть люди. С ними можно бороться, и неизвестно, кто победит. Совсем же другое, когда ты просто поскользнулся на обледенелой тропе и твоя судьба определяется только формулой E = mgh.

И вот еще что обнадеживает. Тело ведь мое по-прежнему (а так ли?) находится под присмотром друзей, в таинственной московской квартире, они люди достаточно опытные, с подобными инцидентами сталкивались и несомненно что-нибудь придумают. Если же перекинуло сюда вместе с телом (а это как-то объясняет и то, что я все еще здесь, и вызывающую естественность моих физических реакций), то возникает целый веер новых возможностей и вариантов. Хоть так, хоть этак – делай, что должен, свершится, чему суждено.

К месту вспомнился кумир мальчика Марка – его тезка, философ-стоик на римском троне.

Я докурил сигарету, выбросил окурок, и глаза, которые волей-неволей фиксировались на ярком алом огоньке, заново стали привыкать к темноте.

Вдалеке, в самом конце уличного порядка, метрах в двухстах, а может, и дальше, светился другой огонек. Бледный и слабый, похожий на проблески карманного фонаря с подсаженными батарейками. Я вскочил, подхватил винчестер, почти автоматически взвел тугой курок.

Ситуация явно усложняется. Раз здесь появились еще какие-то существа, кроме нас, значит, непонятная игра переходит в новую фазу. Миттельшпиль или сразу эндшпиль?

И мои «космические видения» приобретают гораздо большую убедительность.

Бессмысленно опасаясь каких-то еще тайных врагов, я пробирался вдоль покосившихся заборов правой стороны улицы (здесь я использовал уроки Шульгина, который учил, что в случае чего стрелять навскидку влево легче, чем наоборот).

Я проверял – да, действительно. И еще я мысленно обзывал всякими словами тех, кто сообразил перенести меня сюда в той самой одежде, что хороша на званом ужине, но крайне неудобна в походе. Узкие, парадно-выходные туфли вязли в песке, колючий бурьян цеплялся за синтетические брюки, тонкий пиджак совсем не защищал от холодного ветра.

Лучше бы я оставался в походном мундире князя Мещерского.

Приблизившись к объекту своего интереса на полсотни шагов, я понял, что ввело меня в заблуждение. Разросшиеся кусты лещины выбрались далеко за пределы палисадника, чуть ли не до середины улицы, и их раскачивающиеся под ветром ветви создавали иллюзию мигающего и движущегося источника света. На самом же деле неярким, но ровным желтоватым огоньком светилось боковое окно такой же, как наша, полутораэтажной, чуть покосившейся избы.

Картинка эта в вымершей деревне производила не самое лучшее впечатление. Более того – меня охватила смутная, но острая тревога. Людей тут не было еще три-четыре часа назад, если только они не прятались в глубоких подвалах, как во времена татаро-монгольского нашествия, и мои пробные выстрелы заставили их сидеть еще более тихо, чем к моменту нашего здесь появления.

Предположение нелепое, но и факт наличия в доме людей или любых других существ, умеющих с наступлением темноты включать осветительные устройства, опровергнуть невозможно. Естественных источников света такого спектра и интенсивности, функционирующих внутри жилых помещений, я представить себе не мог тем более.

Упирая приклад винчестера в бедро и не снимая пальца со спуска, я подкрался к окну и заглянул в его нижний угол.

Сказать, что я замер от ужаса, было бы преувеличением. Означенный ужас я уже пережил на безымянном острове, причем по той же самой причине.

Покойники. Я видел их там и снова увидел сейчас и здесь.

Причем в том же самом обличье. Они сидели по сторонам квадратного стола, в центре которого горела керосиновая лампа со слегка закопченным у верхнего обреза стеклом, неподвижно, словно группа восковых фигур из музея. Но муляжами явно не являлась. Какие-то движения время от времени каждый из них совершал. Мне показалось, что и губы у них двигаются, хотя и очень замедленно, словно ведут они какой-то свой, неслышимый для живых разговор.

Спиной ко мне сидел тот, кого я увидел на острове первым, – мужчина с разбитым затылком и засохшими потеками крови на плечах и спине.

Напротив – Вера, в том же распахнутом цветном халатике, что был с ней в каюте «Призрака», когда мы нашли ее безжизненное тело.

Справа и слева от нее – еще двое. Их я тоже видел на острове. Один, судя по его лицу, был задушен, второй – убит ударом кувалды Артура в висок. Такая же судьба ждала и меня…

Акт второй того, что казалось трагедией, а сейчас? Ее автор и режиссер вряд ли отличаются тонким вкусом. Явный срыв в мелодраму.

Или… Или эта постановка предназначена не для меня. Но тогда почему Артур, отличавшийся сверхъестественным чутьем (в буквальном смысле), не уловил сейчас столь близкого присутствия своих бывших друзей, а тем более – Веры, о разлуке с которой так печалился.

Может быть, он действительно здесь, внутри специально сконструированной псевдореальности, стал обыкновенным человеком? Сменил знак, как при переносе числа из одной части уравнения в другую?

Повторяю, страшно в обычном смысле этого слова мне не было, для охватившего меня чувства я просто не имею подходящего термина. Я ведь не Гоголь, я человек с неприлично здоровой психикой, без которой не обойтись представителям ряда профессий, от патологоанатомов до репортеров. Люди с более тонкой душевной организацией называют это цинизмом.

Выбор был невелик – повернуться и тихонько уйти или переступить порог дома. Кого-то же бывшие коллеги Аллы здесь ждут? Тем более с Верой мы в конце концов стали добрыми приятелями, а остальных – Ивара, Кирилла, Самсона – мне бояться нет оснований. Как и вообще смешно бояться хоть чего-нибудь здесь. Я ведь уже согласился, что являюсь не более чем электроном или даже элементарной частицей внутри грандиозного псевдокомпьютера.

Ну а на всякий случай, как рекомендовано в соответствующей литературе, постараюсь не смотреть покойникам прямо в глаза.

…Первой меня увидела Вера, сидевшая лицом к двери. Мое появление, как мне показалось, было для нее неожиданностью. На ее губах появилась растерянная улыбка, она даже сделала движение рукой, чтобы прикрыть халатом обнаженную грудь. Глубинный, подсознательный рефлекс, а то и предусмотренный кем-то жест, ведь в предыдущей жизни она вполне спокойно щеголяла своими роскошными формами и в Москве, и на палубе яхты.