И, кстати, если каторжники так же, как и их свободные коллеги, получали заработанное этими ничего не стоящими бумажками, понятна причина их нежелания работать. В конце концов, заключенных кормили, поили и одевали, и на них не висела необходимость заботиться о семьях. Солдаты, которые кандальников охраняли, тоже никак не были заинтересованы в высоких трудовых результатах их подопечных. Морока одна – конвой туда, потом обратно. Зеки в теплой шахте, а служивые – в тесной караулке…
В общем, тема для беседы с местной знаменитостью, пока мне незнакомым весьма изобретательным господином Фитюшиным, уже появилась. И меня нисколько не смущала опускавшаяся на поселок ночь. Я, конечно, никуда особенно не торопился, но и задерживаться слишком уж надолго в Судженке не было желания.
Прелесть небольших населенных пунктов – все близко. Три минуты быстрой ходьбы – и я на крыльце заставы, где меня уже встречал урядник.
– Мне доложили… – заговорил он, но я его грубо перебил:
– Извольте проследовать за мной, урядник!
О том, что начальник местного силового ведомства может быть на зарплате у, судя по всему, нечистого на руку управляющего, не хотелось и думать. Пришлось бы раскрывать свое инкогнито, и это не привело бы ни к чему хорошему.
Кривоногий, как прирожденный кавалерист, Колоткин, впрочем, послушно протопал за мной следом в мой «номер», а потом долго, шевеля губами, читал грозную бумагу. А мы с Герочкой, затаив дыхание, молили Бога, чтобы седой урядник оказался честным человеком.
– Чем могу помочь, ваше благородие? – аккуратно пристроив документ на столе, весело поинтересовался казак, и я мог осторожненько, через зубы, выдохнуть. И тут же начал отдавать распоряжения:
– Четверых в лавку. Взять этого… в красной рубахе и… Чулан-то есть какой-нибудь? В чулан! Пусть посидит пока… Все бумаги и книги принести сюда. Управляющий при конторе живет? Отлично. Бери, урядник, десяток, и лично туда. Чтоб даже мышь не выскочила. Всех впускать – никого не выпускать! И своим накажи, чтобы ни с кем не разговаривали. Приказ, дескать, и все! Пусть боятся! А я записи из лавки погляжу и сам тоже к управе приду. Там все и решим.
Полчаса спустя на заставу приволокли нагловатого продавца из лавки в бессознательном состоянии. Причем лица казаков-несунов так светились от счастья, что я даже ругать их не стал.
– Сопротивлялси, вашбродь, – радостно воскликнул один из членов группы захвата и сунул мне в руки холщовый мешок с бумагами. – И бумаг отдавать не хотел. Вот мы его и того… Немножко.
– К утру очухается?
– Должен, – кивнул, сразу поскучнев, казак. – С Божией помощью… Потом-то, ваше благородие, куда его?
– Посмотрю, чего у них там в бумагах. Если все совсем плохо – в кандалы. Если не очень – плетей и пшел вон.
– Федька это Болотин, – засомневался кавалерист. – Управляющего Фитюшина сестринский отпрыск. Племяш, стало быть.
– Мне он не родня, – криво улыбнулся я. Местный управляющий уже мне не нравился.
Никогда не понимал бухгалтеров. Так, умом, понимаю – насколько нужен и важен их труд, но вот представить себя перебирающим все эти бесконечные приходно-расходные ордера и счета, аккуратно выписывающим все это в толстенные книги, никак бы не смог. Не мое это.
А вот Герману такая работа, похоже, даже нравилась. Руки как-то сами, без вмешательства моего сознания, быстро перебрали ворох вываленных на кровать документов на несколько пачек. Отдельно – пыльная, судя по всему – не пользующаяся популярностью, конторская книга. Уже часа через два мой внутричерепной партизан готов был дать первые комментарии.
Оказалось, что само существование лавки – это все-таки инициатива Нестеровского. Старому судье идея получать прибыль с уже выплаченных артельщикам денег пришла намного раньше, чем мне. Однако Герману удалось выявить явное расхождение между установленными головной конторой ценами и теми, по которым товары отпускались в Судженке. Этого было вполне достаточно для обвинения продавца в воровстве. Но и это было еще не все. В книге все цены – и прихода, и расхода товаров – указывались в обычных, имперских рублях с копейками. А номера, так сказать, погашенных чеков значились на отдельном, хоть и вложенном в «талмуд» листе бумаги. Причем с указанием купленного и датой сделки. Племянник управляющего крал не только у моей компании, но еще и у собственного дяди. И при этом, видимо, чтобы самому не запутаться – вел аккуратные записи.
К нашему с Герочкой сожалению, никаких упоминаний об участии Фитюшина в деятельности торгового предприятия обнаружить не удалось. Так же как и вины племянника в подборе ассортимента товаров в лавке. Так что, как мне тогда представлялось, единственным возможным вариантом исправления ситуации было создание здоровой конкуренции в поселке. Если убедить Тихонова в конвертируемости местных эрзац-денег и он стал бы принимать их в оплату товаров в своей лавке, конторская торговая точка будет вынуждена пересмотреть отношение к потребителям.
Пока, имея на руках документы из лавки, я мог предъявить управляющему только то, что он доверчивый осел. Ну и, собственно, сами чеки, при условии если в Томске об их существовании никто не знает. В любом случае оставался лишь один способ все выяснить. Я вновь накинул полушубок, проверил оружие и отправился в окруженную казаками контору.
Ни десятка, который должен был не пущать ни единой души из конторы, ни самого урядника не увидел. У крыльца стояла грустная, запряженная в сани-розвальни лошадка, возле которой топталось с десяток женщин и пара казаков. Однако стоило приблизиться ко входу, Колоткин появился как из-под земли.
– Их благородие горный пристав приехали, ваше благородие, – отчитался кривоногий. – Больше никого. Да вон тот еще… Но он в избу не пошел. Их благородию сказал, дескать, тут ждать станет. Дерзит мужик. Плетей бы ему не мешало всыпать…
– Разберемся, – бросил я на ходу и прямо сквозь расступающуюся толпу пошел в контору. И был тут же остановлен возгласом того самого дядьки, удобно устроившегося, закутавшегося в шкуры на санях.
– Ты, твое благородие, ежели в управу, так напомни там Петру Санычу, что ехать нам пора. Негоже в ночи-то глухой дорогой будет.
– Ты в своем ли уме, образина безмозглая! – рявкнул Колоткин. – Это ж ревизор Шмидт!
– Да по мне – хоть сам черт с бесенятами, – засмеялся мужик.
– Не поминай на ночь-то глядя. Не гневи Господа, Григорьич, – это уже реакция кого-то из женщин.
– А мне-то чего, бабоньки? Я же кузнец! Что мне диаволово племя?
Женщины почти синхронно поплевали через левое плечо, перекрестились и согласились. Кузнец – это да! Без адского пламени в горне и нечистой силы даже гвоздь кривой получится.
