Ладейников оторопело уставился на протягиваемый ему одним из охранников пистолетик двадцать второго калибра.
— Там один патрон, — пояснил я.
Несколько минут в зале стояла мертвая тишина, а потом ее прервал негромкий хлопок выстрела. Один из репортеров дернулся было вперед, но застыл, увидев направленные на него пистолеты охраны.
— Можете подойти и убедиться, — разрешил я, — фотографировать тоже можно, на это вам дается три минуты.
— Да, и еще одна новость, — продолжил я по истечении этого срока. — Сегодня ночью от острой сердечной недостаточности скончался директор Государственного Комиссариата господин Загрядский, царствие ему небесное. В некрологах же можно отразить следующую мысль…
Я отпил воды из стакана и продолжил:
— Комиссар неподсуден, пока он действует в рамках своего задания. За совершенное вне этих рамок он получает максимальное наказание. Если же упомянутый комиссар действует против государственных интересов, руководствуясь какими-то своими, то живет он ровно до того момента, когда его художества станут известны вышестоящему начальству.
Гоша, естественно, был в курсе происходящего. Правда, в известность о Танечкиных планах я его не ставил — ибо это внутреннее дело моих спецслужб. А сказала мне Татьяна вот что:
— В принципе, конечно, может быть и такое, что Коньков дошел до решения своим умом. Но не менее вероятно, что его кто-то очень тонко и незаметно направлял… И есть тут еще одна странность — отсутствие хоть какой-нибудь предсмертной записки. Оно, конечно, он пилот, а не писатель, но все же мне это кажется несколько странным. Вот, собственно, на расследование чего я и просила санкцию в начале нашей беседы.
Так вот, этого я Гоше не говорил, но он сам спросил меня:
— А ты не допускаешь, что кто-то выучил маршруты поездок комиссара, потом назначил потерпевшему место встречи, а в нужный момент просто окликнул его, например? И в это же время другой кто-то начал потихоньку нашептывать лейтенанту нужные слова…
— В принципе допускаю, — согласился я, — и уже начал помаленьку разбираться в этом.
— Значит, если выяснится, что все так и было, ты сможешь воскресить этих двоих?
— А зачем? Наказали же их не столько за само происшествие, сколько за то, что вместо мгновенного и четкого доклада на самый верх они начали замазывать картину. Если бы это расследование началось сразу, насколько больше было бы шансов на успех!
— Вообще-то в твоем мире власть давит людей чуть ли не сотнями ежегодно, и ничего, а тут ты с первого случая на дыбы взвился. Причем даже без «Кошки» тебе на крышу было бы то же самое, как мне кажется. Почему?
— Вот как раз потому, что я у себя на это насмотрелся. И здесь согласился быть канцлером при императоре именно России, а не оккупированной территории, население которой можно давить чем хочешь в любых количествах. Кстати, в деле защиты себя от народа власти того мира съели не одну собаку, нам до них далеко. Там бы самолет, пилот которого вдруг решил отбомбиться по какой-нибудь чиновной сволочи, вряд ли имел бы хоть какой-то шанс это сделать. Блин, хоть и противно чувствовать себя похожим на тех, но придется, пожалуй, всерьез заняться этим вопросом…
— Это ты на компенсацию намекаешь? Могу выделить средства, как лишившемуся крова погорельцу.
— Обойдусь, и сам еще не до конца обнищал.
— Да, кстати, Маша просила передать, что она умоляет тебя не строить на месте Орловского домика хрущевскую пятиэтажку. Так что к тебе на днях зайдет наш генеральный архитектор, то есть великий князь Петр, на предмет согласовать проект твоей будущей московской резиденции.
Вечером я с некоторым трудом поборол желание напиться до отключки, а вместо этого начал думать о выводах, которые следует сделать из этой истории. Самый простой и лежащий прямо на поверхности, то есть создать еще одну спецслужбу по присмотру за комиссарами, я отмел сразу. Потому что если идти по такому пути, то для комплектования этих постоянно плодящихся контор в России элементарно не хватит населения! Так, стоп, значит, население, оно же народ… Вот уж он-то, как правило, всякие злоупотребления видит прекрасно. Но, опять же есть примеры, если бездумно поощрять такие вещи, так скоро одна половина России начнет писать доносы на другую. Значит, этим должны заниматься не все, а только некоторые. У которых совесть есть, как минимум. То, что в наше время понятие «совесть нации» извратили донельзя, еще не значит, что само по себе это вредное явление. Далее следует вопрос «где взять». В народе, надо думать, больше-то негде… Вот, кстати, прекрасное поле для всеобщего и равного, включая женщин, избирательного права — выборы в народный контроль. Контролер ничем не руководит, он только может донести до власти мнение народа о ее действиях… А что, неплохо. Дать контролерам что-то вроде депутатской неприкосновенности, но не такое отъявленное, а только от действий местных властей. Вот только кого бы посадить этим заняться? Что-то совсем я сегодня тупой, подумалось мне. Комиссар по делам национальностей свою работу практически выполнил, то есть создал вполне работоспособное министерство, дальнейшая деятельность — это уже рутина. Так пусть теперь поработает министром народного контроля! А я, наконец, пойду спать.
На следующий день я знакомил будущего министра народного контроля с его грядущим полем деятельности.
— Не уверен, что полное отсутствие у контролеров властных полномочий пойдет на пользу делу, — задумчиво сказал он мне.
— Зато я уверен, что их наличие сразу извратит всю затею. Ведь тут смысл в том, что в контролеры люди пойдут под влиянием чувства ответственности перед обществом, чувства справедливости, наконец! Стоит же наделить их властью — и там от карьеристов станет натурально не протолкнуться. А потом и похуже экземпляры полезут… Тут хоть есть надежда, что мандат контролера не будут элементарно покупать.
— Но в предложенном виде система будет работать только тогда, когда власть сама хочет видеть недостатки своих представителей. Однако как быть, если она не захочет?
— А вот тогда — тушим свет, сливаем воду и идем готовить революцию. Потому что если власть не считает, что народ имеет права голоса, так она, зараза, всегда найдет способ сделать так, чтобы это право, пусть даже и где-то записанное, не стоило и ломаного гроша.
— Не понимаю, как человек с вашими воззрениями смог очутиться на самой вершине власти, — усмехнулся Сталин.
— Кстати, не исключено, что со временем я познакомлю вас с подробностями этой истории. Ну, а пока пусть это останется моей маленькой тайной…
