Сигурд ждал его, сидя на покрытом волчьими шкурами ложе прямо перед очагом. По обе стороны от ложа горели светильники на высоких ножках, в очаге потрескивали угли. Под ногами старого ярла стояла небольшая скамеечка – для тепла и удобства.
– Сын мой, – торжественно произнес ярл. – Ты знаешь, что уже совсем скоро Эгиль Спокойный На Веслах по решению тинга соберет всю младшую дружину. Какое-то время вы будете жить отдельно от своих родичей – там и решится, кому быть хевдингом.
– Я знаю кому! – не удержался Хельги. – Верь, отец, либо я стану вождем, либо умру!
– Ответ, достойный воина, – усмехнулся в усы Сигурд. – Вот только не торопись в Валгаллу раньше зова Одина. Кому я тогда оставлю корабль? Фриддлейву или… или Дирмунду Заике?
Упомянув Заику, Сигурд сам засмеялся своей шутке.
– Велунд просил меня, – неожиданно оборвав смех, произнес он. – Просил, чтобы ты, мой сын, стал наследником и его знаний.
– Велунд? – Хельги вздрогнул. – Но… как же тогда младшая дружина?
– Ученье у Велунда не помешает тебе, – покачал головой старый ярл. – К тому же до того, как Эгиль начнет собирать молодежь, еще есть время.
– Но это время для тренировок! Я видел, как каждый день бегает по горным тропам Фриддлейв…
– Помолчи, сын мой. – Сигурд поморщился. – Ты думаешь, у Велунда тебе будет легко?
– Да, но…
– Молчи! С завтрашнего дня будешь жить в горах, у кузницы Велунда. Ближе к весне пойдешь в младшую дружину к Эгилю. Велунд тебя отпустит к ним в лагерь, однако помни – двойную ношу придется нести тебе – Эгиля и Велунда, и сколько продлится твое учение – год, или два, или четыре, – знают одни лишь норны.
Одни лишь норны… – эхом отдалось в голове Хельги.
Что ж, поживем – увидим. Чей это корабельный сарай на берегу Бильрест-фьорда? Чей там корабль, скакун моря? Сигурда? Нет, пожалуй, уже и не Сигурда. Не Сигурда, а его сына – Хельги ярла! Если только… Если только он станет вождем молодых! И все они – Ингви, Харальд и прочие – будут верны своему ярлу – Хельги, сыну Сигурда, в числе других состязаясь с ним в воинском искусстве, в котором он обязательно должен быть первым, потому что если не первый – то какой же он ярл? Кто ж пойдет за неумехой-нидингом? Нет, он должен взять все знания Велунда и должен стать первым, утерев нос этому задаваке, красавчику Фриддлейву, – говорят, он когда-то с Сельмой на лугах цветы собирал! И тогда придет время, когда именно к нему, к Хельги, пойдут хускарлы-дружинники, и затрепещет над боевым кораблем молодого бильрестского ярла синее боевое знамя! На страх врагам, на радость друзьям и родичам. Так должно быть. И так будет.
Кузница стояла далеко от усадьбы Сигурда, в горах, у небольшого озера. Хельги добрался туда лишь к вечеру, отвел коня в сарай, поклонился хозяину. Велунд буркнул что-то неразборчивое – то ли поприветствовал, то ли обругал, поди догадайся. Кивнув на лавку перед очагом, протянул миску каши. Дождавшись, пока гость – да какой там гость, ученик – поест, молча бросил на ту же лавку охапку соломы: спи, мол. Пожав плечами, Хельги повалился спать. Не спалось, и он принялся думать о Сельме. О том, какие синие у нее глаза, какая белая и гладкая кожа, губы, которые так и хочется… Вздохнув, юноша перевернулся на другой бок – все равно грезилась Сельма. Будто бы скачет она на лошади, с распущенными косами и сияющими глазами, красивая, как богиня Фрейя. А рядом с ней – он, Хельги. Вот они остановились, спрыгнули прямо в душистые травы…
А вот они вдвоем с Сельмой собирают цветы на верхних лугах. Цветы самые разные: розовый пахучий клевер, ромашки, словно маленькие солнышки, красновато-пурпурный иван-чай, желто-бело-сиреневые лесные фиалки, колокольчики и васильки, как осколки неба. Целый букет в руках у Сельмы, а в глазах… в глазах ее, огромных, глубинно-синих, блестящих, отражается восторженное лицо Хельги. А пухлые девичьи губы уже так близко-близко, что…
К середине ночи Хельги находился на той грани меж сном и реальностью, когда нельзя точно сказать – спит человек или бодрствует, скорее – спит, а может быть, просто лежит, чуть смежив веки. В такие минуты боги обычно насылают видения. Видения посетили и Хельги…
Они нахлынули сразу, такое впечатление – схватили за шиворот и потащили за собой, словно скулящего беспомощного щенка, а протащив, бросили на поляне посреди густого леса. Поляна – смутно знакомая – была полна странно одетых людей, а впереди, прямо перед собой, на возвышении, Хельги увидел бледную темноволосую девушку с широко раскрытыми безумными глазами, он откуда-то знал, что зовут ее Магн… Магн что-то произносила длинным витиеватым речитативом, немного похожим на то, как говорят скальды, а потом… А потом вокруг жутко заскрежетало, завыло, заухало и загремело, так громко, что Хельги в ужасе закрыл ладонями уши – но это не помогало: скрежет, грохот и вой проникали в самые глубины сознания, это было настолько дико, что юноша не сразу почувствовал какое-то неудобство, словно бы в голове его поселился кто-то еще и смотрит теперь на мир его глазами. Это присутствие чужого ощущалось так явственно, что Хельги забыл даже про ужасные звуки, пытаясь понять, что же с ним происходит… Странно, но в этом чужом почему-то не чувствовалось Зла.
Вскрикнув, Хельги открыл глаза и поднялся с ложа – грохот сразу исчез, как исчезло присутствие чужого.
– О боги! – прошептал Хельги и до утра уже не сомкнул глаз.
Утром кузнец встал еще до восхода солнца. Поднял с лавки Хельги, сунул в руки по камню – беги.
Хельги знал – бежать надо изо всех сил. Набрал в грудь побольше воздуха, побежал, сначала медленно, потом все быстрее. Перепрыгивал через упавшие деревья, через тонкий лед замерзших ручьев, не снижая скорости пробирался лесной чащобой, царапал лицо в ореховых зарослях, бежал, стиснув зубы и держа под мышками тяжелые камни. Велунд не следил за ним, и возник соблазн срезать путь или хотя бы бросить камни, потом незаметно подобрать их, потому что бегал-то все равно по кругу. Возник соблазн, что и говорить, и Хельги хорошо знал это. Знал и другое – поступив так, обманул бы не Велунда – себя. Зачем тогда учиться, зачем тренироваться, зачем? И станет ли он тогда первым, давая себе поблажки? Ответ сын Сигурда ярла тоже знал. А потому – бежал, бежал, бежал, не обращая внимания на усталость.
Обежав тронутое первым зеленоватым ледком озеро, бросил у кузницы камни, стащил через голову мокрую тунику, взял в вытянутые руки две тяжелые дубовые палки. Застыл, словно статуя, – заиграли на руках жилы, из закушенной нижней губы закапала кровь.
Так прошел и следующий день, и другой… и неделя… и…
