После заседания меня посетил герцог Кобургский и пробыл в течение часа, не сказав ничего заслуживающего внимания.
Вскоре после обеда явился начальник гражданского кабинета [двора] Луканус и нерешительно выполнил поручение его величества — спросить, «почему еще не поступило прошение об отставке, затребованное утром». Я ответил, что император может уволить меня в любое время и без моей просьбы и что я, конечно, не намереваюсь против его воли оставаться у него на службе; однако свое прошение об отставке я хочу составить так, чтобы я мог его вскоре опубликовать. Только с этим намерением я вообще решаюсь написать его. Я не намерен принимать на себя ответственность за отставку, а предоставляю ее его величеству. Возможность публичного разъяснения причин, право на которое Луканус оспаривал, уж, конечно, найдется.
В то время как Луканус выполнял поручение, не мотивируя его, мое прежнее состояние равнодушия естественно должно было уступить чувству обиды. Последнее усилилось, когда, еще до того как я получил ответ на прошение об отставке, Каприви занял часть моей служебной квартиры. Это было выселением, и притом без предварительного оповещения; все это, ввиду своего преклонного возраста и продолжительности своей службы, я не без основания расценивал, как грубость. Еще и теперь я не могу оправиться от последствий этого торопливого выселения. При Вильгельме I нечто подобное было невозможно даже по отношению к непригодным чиновникам.
18 марта днем я послал свое прошение об отставке. Текст моего прошения гласил: «Его величеству императору и королю. Во время моего почтительнейшего доклада 15-го числа с. м. ваше величество повелели мне представить проект приказа об отмене высочайшего приказа от 8 сентября 1852 г., который с того времени определял положение министра-президента по отношению к его коллегам.
Позволю себе в нижеследующем всеподданнейше изложить происхождение и значение этого приказа:
Во времена абсолютной монархии не было потребности в должности президента государственного министерства, и лишь в 1847 г. на заседании Соединенного ландтага тогдашние либеральные депутаты (Мевиссен) впервые указали на необходимость подготовить конституционный порядок назначением премьер-министра с задачей контролировать и осуществлять единство политики ответственных министров и нести ответственность за общие результаты политики кабинета. С 1848 годом в нашу жизнь вошли конституционные обычаи и назначались президенты государственного министерства, как граф Арним, Кампгаузен, граф Бранденбург, барон фон Мантейфель, князь фон Гогенцоллерн, на которых в первую очередь лежала ответственность не за отдельное ведомство, а за всю политику кабинета, т. е. за совокупность ведомств. Большинство этих лиц не имели собственного ведомства, а были только председателями, как, например, князь фон Гогенцоллерн, министр фон Ауэрсвальд и принц Гогенлоэ. Однако на них лежала обязанность сохранять в государственном министерстве и в его отношениях к монарху то единство и постоянство, без которых неосуществима ответственность министров, составляющая существо конституционного строя. Соотношение между государственным министерством и его отдельными членами и этой новой должностью министра-президента очень скоро потребовало более точного, соответствующего конституции, регулирования, которое по согласованию с тогдашним государственным министерством последовало в виде приказа от 8 сентября 1852 г. С тех пор этот приказ оставался решающим для положения министра-президента по отношению к государственному министерству. Только этот приказ создавал министру-президенту авторитет, дававший ему возможность взять на себя ответственность за политику кабинета в той степени, какой этого ожидают от него ландтаг и общественное мнение. Если каждый отдельный министр может добиться высочайших распоряжений без предварительного согласования со своими коллегами, то в кабинете невозможна единая политика, за которую кто-либо может нести ответственность. Ни у одного министра, и в частности у министра-президента, не остается в таком случае возможности нести обусловленную конституцией ответственность за политику кабинета в целом. В абсолютной монархии такое предписание, как приказ 1852 г., было лишним и оставалось бы таковым и сейчас, если бы мы вернулись к абсолютизму, при котором нет места ответственности министров. Однако, соответственно существующим по закону конституционным учреждениям, необходимо руководство всей коллегией министров со стороны председателя на основе принципа приказа 1852 г. Как показало вчерашнее заседание государственного министерства, все мои коллеги согласны со мной в этом вопросе, как и в том, что любой мой преемник на посту министра-президента не сможет нести ответственности за свою должность, если он будет лишен авторитета, которым его наделяет приказ 1852 г. Каждый из моих преемников еще сильнее меня будет ощущать эту потребность, так как он не будет с самого начала располагать тем авторитетом, который был мне дарован многолетним председательством и доверием обоих усопших императоров. До сих пор мне никогда не приходилось категорически ссылаться своим коллегам на приказ 1852 г. Наличия последнего и уверенности в доверии ко мне в бозе почивших императоров Вильгельма и Фридриха было достаточно для того, чтобы обеспечить мой авторитет в коллегии. Но этой уверенности нет сейчас ни у моих коллег, ни у меня самого. Поэтому я вынужден был прибегнуть к приказу 1852 г., чтобы обеспечить необходимое единство на службе вашего величества.
По вышеприведенным причинам я не в состоянии исполнить повеление вашего величества, согласно которому я должен сам произвести и контрассигнировать отмену приказа 1852 г., о котором я недавно напомнил, и несмотря на это оставаться президентом государственного министерства.
После сообщений, сделанных мне вчера генералом-лейтенантом фон Ганке и тайным советником кабинета фон Луканусом, у меня не может быть сомнений в том, что ваше величество знает и полагает, что я не могу отменить приказ и тем не менее оставаться министром-президентом. И все же ваше величество сохраняете в силе свое повеление, данное мне 15-го числа сего месяца, и обещаете согласиться на мою отставку, ставшую в результате этого необходимой.
После предшествовавшего обсуждения с вашим величеством вопроса о том, явится ли дальнейшее мое пребывание на службе нежелательным для вашего величества, я мог полагать, что вашему величеству было бы угодно, чтобы я отказался от своих должностей на прусской службе, но остался бы на имперской службе. По ближайшем рассмотрении этого вопроса я позволил себе почтительно обратить ваше внимание на некоторые рискованные последствия такого разделения должностей, в частности относительно будущего выступления канцлера в рейхстаге. Я воздерживаюсь от повторного изложения всех последствий, какие имело бы такое разграничение между Пруссией и имперским канцлером. Ваше величество изволили согласиться, что пока «все остается по-старому». Однако, как я уже имел честь объяснить, я не могу оставаться министром-президентом, после того как ваше величество снова повелеваете capitis diminutio [умаление полномочий] последнего, заключающееся в отмене основного приказа 1852 г.
Кроме того, при почтительном докладе моем от 15-го сего месяца ваше величество соизволили поставить моим служебным правомочиям границы, не допускающие той степени участия в государственных делах и ознакомления с ними, а также той свободы в министерских решениях и в моих сношениях с рейхстагом и его членами, какие требуются мне для несения установленной конституцией ответственности за мою официальную деятельность.
Однако если бы даже было возможно вести нашу внешнюю политику столь независимо от внутренней политики и нашу имперскую политику столь независимо от прусской политики, как это было бы в том случае, если бы имперский канцлер был так же непричастен к прусской политике, как к баварской или саксонской, и не принимал бы участия в формировании прусского вотума в Союзном совете[108] и в рейхстаге, — то все же после недавних решений вашего величества о направлении нашей внешней политики, резюмированных в высочайшей записке, приложенной вашим величеством при возвращении донесений киевского консула, я не мог принять на себя выполнение предписанных вашим величеством в этой записке распоряжений относительно внешней политики. Этим я поставил бы под вопрос все те важные для Германской империи успехи, которых при неблагоприятных условиях наша внешняя политика в течение десятилетий достигла в наших отношениях с Россией в духе обоих усопших предшественников вашего величества. Чрезвычайно важное значение этих успехов для настоящего и будущего мне только что подтвердил граф Шувалов по возвращении из Петербурга.
