— Ещё одно слово, и приговор — расстрел — будет исполнен немедленно. Мне позвать адъютанта? — подождав две секунды ответа, он продолжил: — Славно. Свободны.
Казалось, что майор Дюпен хотел что — то сказать… Его рот то открывался, то закрывался… Он замешкался на несколько секунд, а затем, отшвырнув стул ногой максимально громко, удалился из кабинета.
Едва он покинул кабинет, внутрь зашёл Эшфорд.
— Передай полковнику Аккерману мой приказ. Я назначаю подполковника Блока новым командующим жандармерии. И мое первое распоряжение к нему: отправить вместе с майором Дюпеном половину личного состава жандармерии к штабу северного фронта.
— Есть, мой генерал, — перед тем, как уйти обратно, Эшфорд поднял стул и вернул его в исходное положение.
Генерал вышел вскоре после Эшфорда. Его ожидал Аккерман, стоявший у стола с картами и планами. Генерал подошёл к нему:
— Мой генерал, разрешите?
— Разрешаю.
— Подполковник Блок поблагодарил Вас за назначение. Он говорит, что вышлет половину жандармерии — три полка гвардейских и один министерский — в штаб северного фронта сегодня вечером или завтра утром. Майор Дюпен же наоборот, был в ярости… Он сказал мне… Что из-за шавок во главе армии старые порядки разваливаются.
— Не будем тратить время на идиотов. Наверняка, его если не завтра, то потом прикончит шальная пуля. Есть ли сообщения о передвижениях противника?
— Да, есть сообщение от генерала Гана. Он сообщает, что сможет подойти к столице только через четыре дня. Его арьергард вынужден идти пешком и отбивать нападения. Враги наступают ему на пятки.
— Какие — либо известия от первого министра Моргана?
— Нет, мой генерал.
— Жаль. Продолжайте заниматься делом, Аккерман. Скоро сюда прибудет снаряжение от генерала Гана. Позаботьтесь, чтобы оно отправилось в армейские части. Планы изменились, Аккерман. Посещать западный фронт некогда. Я отбываю в ставку северного фронта. Сообщите, если будет что — нибудь срочное. Со мной отбудет три гвардейца и мой адъютант.
— Слушаюсь. С прибытием новой охраны, мы теперь можем чувствовать себя уверенней в этой ставке, мой генерал.
— Да… Где же они были, когда на нас напали мятежники.
Генералу нравился Аккерман. Это был верный человек, имевший понятия "долг" и "верность" не только в общении с должностными лицами, но и в жизни. Именно потому, в самом начале войны он взял его в свой штаб. Теперь это последний офицер, который остался жив.
За столько времени в столице, генерал уже досконально выучил путь от своего дома к Ставке. И путь до станции тоже был ему знаком. Но теперь, однако, он ехал в направлении неизвестном. Где — то там, в чертогах зла, сражаются день и ночь люди, благодаря которым эта война ещё не проиграна.
А руководит ими Роузман. Генерал сразу вспомнил, как его сюда назначили. Роузман — амбициозный, но крайне горячий на голову генерал. Но амбиций у него ничуть не меньше, чем мастерства. Ибо он, мастер оборонительной войны, смог удержать 3 из 5 оборонительных рубежа в условиях тотального превосходства противника.
В первый же день его посетили два командующих. И северным, и западным фронтом. И Роузман, в отличии от своего визави "с запада", уехал через полчаса: война не ждёт, как он тогда сказал.
Наконец, они приехали. Генерал сразу почувствовал разницу между северным фронтом и уютной ставкой. В воздухе было так много пыли, что всё вокруг становилось серым. Линия фронта была всего лишь в двух сотнях метров отсюда. Здесь находилась погрузочная станция и штаб. Хотя в последнее время, она стала скорее разгрузочной.
Встретили их семь офицеров, почётный караул. Генерал с удовольствием отметил, что Роузмана среди них не было: успешное ведение боевых операций куда важнее любых почестей.
— Ваше Высокоблагородие, генерал Роузман извиняется, что не может встретить Вас.
— Ничего, господа офицеры. Это моя охрана из Ставки. Пожалуйста, дозаправьте нашу машину. Они останутся здесь. Мой адъютант пойдёт со мной.
— Как прикажете, мой генерал! — молвил самый старший из офицеров.
Они прошли чуть дальше от места, где остановился их автомобиль. Земля вокруг была выжжена; повсюду были воронки. Казалось, только чудо не повредило этот бетонный склад. С виду показалось бы, что это заброшенное строение. Но генерал знал, что внутри него планируются самые дерзкие и опасные операции по получению стратегического перевеса.
Он зашёл внутрь. Это было немного удручающее зрелище. Его взгляд упал на кровать с умывальником, что стояла напротив, в дальнем углу комнаты. Вокруг неё было смастерено небольшое убежище для спокойного сна, а рядом стоял стол.
Но наибольшее внимание привлекли люди, что стояли возле круглого стола, склонившись над какими — то картами, записями, бумагами. Но через пять секунд после того, как генерал зашёл, они тут же бросили своё дело, и встали по струночке.
— Здравия желаю, Ваше Высокопревосходительство! — громко и быстро проговорили они. Затем вперёд вышел офицер в шикарной форме: её украшало множество наград и орденов. Он отдал воинскую честь генералу.
— Генерал Роузман! Я рад Вас видеть здесь, в полном здравии.
— Благодарю Вас, мой генерал. Надеюсь, Вы тоже не хвораете. Как видите, работа ведётся очень активно… Может, ещё неделя, и враги падут под нашим натиском, — с небольшой улыбкой проговорил тот.
Роузман был достаточно молод. Генералом он стал в тридцать восемь лет. Многие говорили, что это случилось благодаря влиянию отца: бывшему генералиссимусу императорской армии. Но его сослуживцы не раз удостаивались возможности проверить мастерство Роузмана, и каждый раз он оправдывал все ожидания.
Наконец, когда генералы попили чаю, они склонились к картам. Первым молчание нарушил наш герой:
— Генерал Роузман. Из Ваших писем и докладов я многое узнал о том, что происходит на Северном фронте. Из Ваших рапортов я понял, что противник отчаянно пытается прорвать нашу оборону.
— Так точно, мой генерал. Мои солдаты измучены, им нужен отдых. Но их сердце, как и моё, греет мысль, что их борьба не будет забыта. И пока что противники здесь глубоко увязли. Вот, сами видите… Наши фланги клином вошли в их ряды, но у нас нет людей, чтобы окружить это скопление, — он показал на карту.
И правда, фланги обороны обстреливались с двух сторон. Штабисты Роузмана использовали треугольники для обозначения пехоты. Один треугольник — около сотни солдат. И если бы эти клещи сошлись, наибольшее количество треугольников противника на всём фронте попало бы в окружение.
Генерал продолжил:
— Я понимаю Вас. И понимаю, что Вы и так измучены постоянной войной. Потому, наверное, моя авантюра покажется Вам глупой…
— Авантюра, мой генерал?
— Я долго думал о нашем положении, и понял, что оно плачевно. Армия генерала Гана отступает в город. Им наступает на пятки враг. На двух фронтах мы увязли и только оборонительные рубежи сдерживают эту орду противников.
— Это так, мой генерал.
— Потому я готовлю контратаку и прорыв вражеского фронта, — он замолчал и внимательно посмотрел на генерала Роузмана.
— Ммм, м — м–мой генерал… Я, я боюсь, что… — его лицо поразил тихий ужас, но голос, на секунду потерявший твёрдость, вновь стал прежним, — я боюсь, что у нас не хватит сил.
— Я не дурак, чтобы посылать уставших и измученных солдат на верную смерть. Вы не останетесь без подкреплений. Слушайте же мой план.
Генерал взял карандаш и склонился над картой:
— Я собираюсь отправить половину жандармерии сюда. В их составе будут три гвардейских и один министерский полки. Вернее, я уже это сделал. Затем я стяну с западного фронта половину их солдат. Все они будут располагаться на крыльях нашей атаки. Мы устремимся в атаку в центр. Клещи сомкнутся, и огромная часть вражеской армии окажется отрезанной.
К этому времени в город прибудут части генерала Гана. Они займутся истреблением противника в окружении. Остальные же части развернут широкомасштабное наступление. Они остановятся у реки и займут там оборонительные рубежи. Затем, первая группа отправится в сторону железнодорожных путей и отрежет армию противника, что идёт за эшелонами Гана.
