— И вы это видели?
— Так точно-с… Собственными очами наблюдать изволил, а зрением я не обижен, даже более того, весьма на очи остер! На охоте сие знают, что я дичь увижу где иной пройдет и не заметит!
— Понял я, понял. Покажите, где находился великий князь… так, а его сын? А он был на катере или уже на пристани? Еще на берег не сошедши, вижу. всё ясно. Хорошо. Что произошло в момент взрыва?
— А перед взрывом небо стало таким черным, яко ночь упала на наши головы, спаси Господи! — свидетель размашисто перекрестился, чуть не сбросив чернильницу на пол. Хорошо отработанным движением ротмистр вернул письменную принадлежность на место и взглядом упрекнул сидящего напротив человека, мол, что вы это тут руками размахались?
— И хочу сказать, что такой черной тучи я еще не видал. И похожа она была … на бочонок! Точно! И по краям тучи были такие сполохи! Синяго, нет фиолетоваго колеру! Точно! И яркие оне были! И тут как громом ударило, да так, что окна навылет, меня опрокинуло на землю и по оной потащило, правда, недалеко, да-с… Вот тут я очутился. И встал! Осколком оцарапало, ваше благородие! Да одежонка в негодность пришла…я оглядываться стал… А на площади тут — еще ничего, перед Адмиралтейством, значит, а там, дальше! Кареты попереворачивало! Людей разметало! Я ишшо Зимнего не видал, а как за здание Адмиралтейства выглянул, так остолбенел! Зимнего-то дворца нетути! Развалины одни! А дым еще клубицца! И эта! А! Горит! Вот в трех местах огонь видел! А тут еще я Павла Павловича увидел.
— Какого Павла Павловича?
— Контри! Знакомца своего. Только он ничего мне сказать не мог, ибо грудь ему камень разворотил. Да-с…
— Где вы видели тело господина Контри?
— Вот здесь! В момент взрыва он побежал к карете великого князя, хотел изъявить верноподданические чувства… Я так разумею, а тут оного и нашла смертушка лютая!
— Еще раз укажите, где господин Контри был на момент взрыва и где вы нашли его тело!
— Вот-с! Извольте. Вот тут точно! И тут я вспомнил про карету великого князя и подбежал к ней. Карета была перевернута, ее отбросило к парапету — вот сюда. Я увидел кучера, у него почти что голову оторвало, лужа такая натекла! А во тут — вот тут, неправильно у вас указано было, вот тут был Михаил Николаевич, он пытался подняться, у него голова была в крови, я раненых не видел, но тут семи пядей во лбу не надо — бросился на помощь, постарался поднять ея импе…
— Точно тут он был?
— Вот туточки! Я так понимаю, что его об карету сначала ударило, это и спасло, оне когда подниматься стали, ясно было, что рука не движется, я его императорское… понял… вот В сей момент, как я подбежал, князя вырвало, пришлось его поддержать, оне над парапетом склонились, я опасался… а еще он говорить почти не мог. Тут еще подбежало двое. Один из-под обломков кареты выбрался, я это видел, а еще какой-то подбежал, я не видел его не скажу откудова.
— А что этот за один?
— Так из вас-с, ротмистр третьего отделения. Он так ея императорскому высочеству и представился.
— Фамилия ротмистра?
— Так Рукавишников! Точно-с! Рукавишников!
— А тот, что из обломков выполз?
— Счастливчик тот? Почему счастливчик? Так карету в дребезги, а ему ничаво! Помял мундирчик, да пару дыр, да синяки — это отделалси испугом! Я так понимаю, он его… адъютант при них состоял-с… Не иначе. Вот… Его импера… оне отодвинули как-то жестом в сторону жандарма, а потом еле-еле смогли приказания отдать, оный жандарм и помчался их исполнять…
— Что приказал? Не упомню я… вот только да! Оцепление приказал. И найти. Не ведаю кого. Не сказал кого. Да-с.
— И этот жандарм…
— Рукавишников…
— Рукавишников… побежал искать неизвестно кого?
— Сиганул!
— Он был в мундире? Опишите.
— Никак нет-с. Он был в цивильном платье.
— Почему же вы решили, что это жандарм?
— Он так представился. Не мне, а их…
— Понял.
— Описать его можете?
— Да как его описать? Рот, нос, бакенбарды. Усов не было. А вот костюм оного господина очень даже приметный, из хорошего аглицкого сукна, я скажу вам, у нас есть немного мест, где такое сукно в работу возьмут, да еще и не испоганят. Так что плащ у него могли только в двух местах пошить, уж тут я могу точно сказать, там такая подкладка!
— А вы что же, портной? — не без иронии спросил жандарм.
— Что вы, как можно-с, мы по коммерческой части. Тканями торгуем-с…
— Хорошо. Оба адреса запишите. Отлично. Что дальше было?
— Значит, сначала князь только шатался, потом немного присел, к нему медикус подбежал, быстро голову перевязал и руку зачем-то на шарф. Говорил, чтобы князь немедля отправлялся в лечебницу, а тот только криво ухмылялся, думаю, болело его знатно, да команды отдавал. А потом гвардейцы пришли, свитские, меня от князя оттеснили, вот-с…
— Это всё?
— Ах, вспомнил! Вот-с… мимо его императорского высочества носилки пронесли с оным сыном, Александром Михайловичем. Тот к носилкам бросился, увидав, что князюшка жив, перекрестился, и долго молитвы говорил, одними губами. Да-с, а потом уже и свитские пожаловали, и медикус… да-с…
[1] Мама моя! (фр)
Глава девятая. Приговор, который привели в исполнение
Глава девятая
Приговор, который привели в исполнение
Санкт-Петербург
4 августа 1878 года
Убийство — крайняя форма цензуры
(Джордж Бернард Шоу)
Генри Фиппс
Генри Фиппс предпочитал, чтобы в этой стране его называли вторым именем: Константин. Небольшая аристократическая прихоть, кроме того, это имя было привычно слуху местных варваров, так что, когда его окликали этим именем, никто особенно не реагировал. Сегодня он откровенно наплевал на свои обязанности в посольстве. У него для этого была тысяча причин, но достаточно было и одной: ему нужно было стопроцентное алиби. Вот уже пять лет он третий секретарь посольства в России. И к последним событиям он не должен иметь малейшего отношения. Будучи посвященным в почти все секреты противостояния Британской и Российской империй, Генри был не просто в курсе приговора, вынесенного императору Александру II, он оказался тем человеком, который отвечал за то, чтобы заговор удался. Фиппс, как джентльмен с фантазией послал весточку в Лондон, после чего его куратор, обучивший непростому ремеслу шпиона и saboteur[1], сумел сделать так, чтобы покушения дилетантов на русского императора на время прекратились: надо было, чтобы охрана потеряла бдительность, но прибыв в Санкт-Петербург, Генри очень быстро понял,