не волнуйся — не ездит сюда никто, кроме меня. Все к твоему соседу предпочитают, на озеро. Там и баня просторнее, и утка есть. А я сам из Киселёва родом, тут мои места. Отсюда на фронт ушёл. А вернулся уже в Ленинград. Ну, идём париться!
Мы снова поддали пару и принялись хлестаться вениками, исходя потом. Я не выдержал первый — бросил веник, отошёл к двери. Георгий Петрович ещё пару минут хлестал себя по спине и груди, потом, весь красный, полез с полка.
— У тебя с мостков нырять можно? — крикнул он.
— Не знаю!
— Ну, вот, сейчас и узнаем!
Не успел я выйти в предбанник, а генерал уже, прихрамывая, пробежал по тропинке в одних трусах и прыгнул вперёд ногами в речку. Тут же вынырнул и закричал:
— Давай сюда, Андрей Иваныч! Красота-то какая!
Я натянул трусы и тоже побежал к речке, чувствуя, как мокрые пятки скользят по непросохшему после ночного дождя суглинку. Бултыхнулся в воду, вынырнул и улёгся на спину, глядя в небо.
— Красота, а? — фыркнул Георгий Петрович, подтягиваясь на мостки.
Он уселся, опустил ноги в воду и болтал ими, как довольный мальчишка.
— А Ильич нас баней не баловал, — усмехнулся он. — Ты чего хотел-то от начальства?
Я перевернулся на живот и встал на илистое дно. Ступни утонули в мягкой жидкой кашице. Дальше чувствовался крупный песок.
— Лицензии на кабана нужны. Местные мужики тоже хотят поохотиться.
— А, вот ты о чём! Я скажу Александру Сергеичу, пусть выпишет тебе бланков. Фамилии и номера билетов сам впишешь. Ещё что-нибудь?
— Ленинградских охотников бы прислать на отработку. Из тех, кто в эти угодья охотиться ездит.
— Тоже хорошее дело, — кивнул Георгий Петрович. — Организуем. Ну, что? Пойдём, перекусим, и на охоту? Время поджимает.
Мы вылезли из речки. С удовольствием выпили по кружке сока, оделись и прошли в дом.
На столе уже дымилась очищенная картошка. На отдельных тарелках была порезана колбаса — варёная и сервелат, и сыр с крупными дырочками. На доске лежала круглая буханка ленинградского ржаного хлеба. Его ни с чем не сравнимый запах пропитал всю кухню.
Я открыл банку солёных огурцов, которую дала Лида. Георгий Петрович с удовольствием хрустнул огурчиком.
— Ох, и вкуснятина! Попробуй, Александр Сергеич — какие огурцы в Черёмуховке солят! Никак ты, Андрей Иваныч, уже местную хозяйку себе присмотрел? Ну, ладно, не стесняйся!
Несмотря на шутки, мы быстро поели. Георгий Петрович скинул свои ботинки и переобулся в резиновые сапоги.
— Не могу в них подолгу ходить, — виновато улыбнулся он. — Нога начинает болеть.
Тимофеев поддел под пиджак шерстяной свитер с высоким воротом. Генерал набросил поверх кителя куртку, сшитую из шинельного сукна.
Мы проверили снаряжение, погрузились в «УАЗ» и покатились, поднимая пыль, в сторону овсяного поля. Нас провожали любопытные взгляды встречных. Вместо задних сидений в «Уазике» были две откидные скамейки вдоль бортов. Я устроился на одной, а Тимофеев сел напротив меня, крепко держась за ручку.
На краю поля мы выгрузились. Рустам быстро сложил скамейки и раскатал в освободившемся пространстве тонкий матрас.
— Посплю, пока вы охотитесь! — белозубо улыбнулся он.
— Отдыхай! — кивнул ему Георгий Петрович.
Он достал папиросу, тщательно размял её и закурил.
— Значит, здесь ты, Андрей Иваныч, кабанов шуганул? Хорошее место! В позапрошлом году двух подсвинков тут взяли. А сейчас, говоришь, секач ходит?
Он докурил и затушил папиросу. Подумав, выложил пачку в машину, улыбнулся:
— Иначе не удержусь. Ну, идём!
Мы прошли краем поля, перебрались через канаву и подошли к вышке.
— Как рассаживаться будем? — спросил генерал.
— Думаю, вы вдвоём — на вышке. Места там хватит. А я сяду чуть дальше, у угла поля.
Тимофеев и Георгий Петрович полезли на вышку. Я подождал, пока они устроятся. А сам отошёл метров на двести, к углу поля. Нашёл поваленное бревно и удобно устроился на нём, зажав ружьё между колен.
Солнце давно опустилось за горизонт, оставив после себя только алое зарево в южной части неба. Ветер утащил облака, и в тёмно-синей высоте проглянули еле заметные звёзды. Белые ночи подходили к концу. Скоро они сменятся обычными, хоть и короткими ночами.
Пахло свежей сырой травой и молодой листвой. В кустах возле опушки заливисто щёлкал соловей. Еле слышно ухала выпь на дальнем болоте.
Над овсами прозрачной белой пеленой поднимался лёгкий туман. Это было некстати — так можно и не увидеть кабанов.
Соловей коротко тенькнул и смолк. Я насторожился. Буквально в сорока шагах от меня послышалось короткое хрюканье.
Я окаменел, словно превратился в статую. Даже дышать старался едва заметно.
По счастью, ветер дул с поля в лес и не мог донести мой запах до кабанов.
Некоторое время стояла тишина. Очевидно, кабаны затаились на опушке и присматривались к тому, что происходило в поле.
Затем послышался тихий плеск воды в канаве. На краю поля показалась бурая тень. За ней ещё одна, и ещё.
В голове мгновенно созрел план. Если кабаны сами пойдут под вышку — я просто подожду выстрелов. Если же они углубятся в сторону — тогда я попробую тихо обойти их и направить на охотников.
Размышляя об этом, я напряжённо вглядывался в синие туманные сумерки.
По счастью, звери повернули от меня на охотников.
Два выстрела слились в один — оглушительный! И через секунду — ещё два выстрела подряд!
Сердце подпрыгнуло и заколотилось часто-часто. Я вскочил с бревна, вскинул ружьё.
В овсе раздался шорох. Метнулись смутные тени. Тревожно хрюкая и треща кустами, кабаны устремились в лес.
Метрах в двадцати от меня прошмыгнули два подсвинка и матка с поросятами. Я хорошо разглядел их, но стрелять я не стал — это не моя задача.
Я выждал несколько минут. Убедился, что выстрелов больше не будет и, не таясь, направился к вышке.
Георгий Петрович и Тимофеев уже стояли внизу. Лица у них были огорчённые. Генерал растерянно хлопал себя по карманам.
— Эх, и папиросы в машине оставил!
— Что-то не так? — просил я, подходя к ним.
— Секач раненый ушёл! — махнул рукой генерал. — Подсвинка уложили, а с секачом промашка вышла!
— Как же так получилось? — спросил я.
— Они с двух сторон вышли, — сказал Тимофеев. — Кто же знал? Я подсвинка уложил, а Георгий Петрович в этот момент секача бил.
— Туман помешал, —
