в глаза. Однажды в Забайкалье я имел удовольствие встретиться взглядом с загнанным зверем.
— Я, барин, думала, что от слез ослепну, а как я могла её не отдать, кто я такая? Да и лекари сказали, что она здесь не жилец, а там Танюша с родной бабой жила и росла она не как подлая девка. Вот только за все эти годы свидеться пришлось всего дважды, — Анисья рухнула мне в ноги. — Ваш батюшка девок силой брал. Я этого не хотела. Другие почему-то не брюхатили, я такая одна оказалась. Если бы не дочка, он меня тоже как игрушку выкинул бы. А так сначала я кормилицей была, потом нянькой у вашей сестры.
Происходящее было нам с сестрой очень неприятно. Анна вообще в слезах выбежала из кабинета, где мы объяснялись.
— Всё, Анисья, хватит. Ты до сего дня нашей семье верно служила и Маша тебя любит. Твоя и твоей дочери судьба и жизнь в твоих руках, не забывай об этом. Метрика у неё есть?
— Нет, барин.
— А в какой метрической книге записана?
— В церкви на Нарвской мызе, я там рожала и потом жила, пока меня в кормилицы не забрали, — у нас под Питером было два имения, мызы по местному. Одна на берегах берегах Луги и Нарвы, другая в окрестностях Пулково. Нарвская мыза была с Петровских времен, а Пулковская всего несколько лет, она кстати тоже была у родителей пополам. Одно время именно из пулковских крестьян брали кормилиц для царской отпрысков.
— Ступай, Анисья.
Посоветовавшись с сестрой, я решил дать вольную нашей незаконнорожденной сестре, всем её многочисленным родственникам и воспитываться она будет вместе с Машей. А когда подрастет, дать ей хорошее воспитание и затем выдать замуж за, например за какого-нибудь приличного офицера, дав за неё хорошее приданное.
Сказано сделано. Разговор с Анисьей был в полдень, а уже в обед таня сидела за одним столом с нами. Маша это факт восприняла совершенно спокойно, только глубоко мысленно произнесла:
— Таня моя лучшая подруга, почти сестра, — объяснять ей естественно никто ничего не стал, всему своё время, а вот её реакция нас с Анной откровенно порадовала.
Господин Охоткин оказался не только большим специалистом своего дела, но еще и ломовой лошадью. Работа с такой скоростью и производительностью — это нечто.
Получив согласие на брак с моей сестрой, Матвей уехал, мы с ним договорились, что он в течение следующего дня переберется к нам. Времени на самом деле было в обрез. По моим расчетам до пятого февраля нам надо было уже отправиться в поездку по имениям и тратить несколько часов на разъезды по Петербургу была непозволительная роскошь.
А Матвею предстояло организовать саму поездку, подобрать людей, транспорт, выбрать маршрут, оформить множество бумаг. Девятнадцатый век это тебе не двадцать первый, тут никаких полезных гаджетов нет и нужны карты, рекомендательные письма, подорожные и прочее-прочее-прочее. О многом я даже близко не имел понятия.
Документы обнаруженные во втором сундуке оказались очень ценными. Сергей Петрович потратил двое суток на их разбор, но результат превзошел мои самые смелые ожидания.
Вор-управляющий оказывается придумал хитрую схему. Родитель доверял ему и очень многое, как говорили в моем 21-ом веке, шли через его руки. И у этого товарища была двойная бухгалтерия, на многие сделки оформлялось два документа. Один реальный с кредитором, этот документ оформлялся хитрецом лично и он по нему получал живые деньги, а потом оформлял еще одну бумагу уже со своим хозяином. Родитель получал нужную ему сумму денег и не подозревал, что в витиевато составленной долговой бумаге есть несколько хитрых фраз и лукавых цифр, которые лихо увеличивают его долг, в который оказываются включенными не маленькие комиссионные посредника, его управляющего. Ну это как в известной мне истории постсоветской России, читайте внимательно договор, особенно то, что написано мелкими буквами.
Когда господин Охоткин рассказал мне об этом и показал несколько конкретных расписок, я честно говоря ничего не понял.
— Сергей Петрович, я ничего не понял. Вот же здесь написано, что князь Новосильский берет в долг под залог своего имения сто тысяч рублей на три года под пять процентов годовых и четко написано что он должен вернуть ровно сто пятнадцать тысяч. В чем здесь хитрость и обман? — я наверное выглядел полным идиотом, потому что господин Охоткин не удержался и снисходительно улыбнулся.
— Это в реальном договоре, по которому были получены деньги. А теперь попробуйте прочесть, а самое главное понять, что написано в том, что подписал ваш батюшка. Особенно в последнем пункте. Обратите внимание каким мелким почерком и как плотно написан текст.
Я несколько раз читаю и ничего не понимаю. И только с помощью Сергея Петровича, когда начинаю читать текст медленно и по частям, начинаю понимать в чем дело.
Ларчик открывался просто. Есть такая штука — график платежей, так вот в реальном долговом обязательстве просто было написано, что сто пятнадцать тысяч должны быть уплачены до такой-то даты, не важно одним платежом или по частям и пеня идет только после этой даты.
А пресловутый график платежей, фигурирующий в экземпляре, который подписывал родитель, был точь в точь такой как в знакомых мне банковских договорах двадцать первого века: ничего не поймешь, но точно заплатишь больше. Вот князь Андрей Алексеевич и платил.
Но это не все, хитрец еще и придумал хитрые страховые платежи. О них-то и говорилось в последнем пункте. С ними я вообще вывихнул мозг, пока понял в чем дело. Какую-то сумму, причем совершенно произвольную в зависимости от количества платежей, «кредитор» оставлял у себя и если вдруг сумма платежа оказывалась меньше необходимой, с этой «страховых» денежек доплачивалась разница.
Когда я понял в чем дело, то на пару минут потерял дар речи. Я тупо смотрел на своего помощника и как рыба на берегу, судорожно хватал ртом воздух, не в состоянии выдавить из себя какое-нибудь слово.
Господин Охоткин налил в бокал немного воды из кувшина, стоящего в углу кабинета и подошел ко мне и со словами:
— Извините, ваша светлость, — выплеснул воду мне в лицо, чем вернул мне дар речи.
— Убил бы гада, — выдавил я из себя.
— Это, ваша светлость, уже сделали до вас, — Сергей Петрович широко развел руки и слегка наклонил голову.
— Вы сможете разыскать тех, кто это сделал?— спросил я после короткой паузы.
— Попробовать можно, ваша светлость, — с сомнением в голосе ответил господин Охоткин.
— Нет, вы не попробуйте, а обязательно разыщите.
Несколько минут в кабинете царило молчание.
— И на какую сумму тянет эта разница? — я показал на сундук.
— Я еще не всё разобрал, но думаю, что в итоге будет чуть ли не миллион, — Сергей Петрович окинул внимательным взором все еще не разобранные бумажные залежи и подвел итог, — завтра к вечеру я всё закончу.
Для того, что бы со спокойной совестью отправиться в поездку, мне оставалось решить дорешать кадровый вопрос. Наш «личный состав» в Петербурге был мне знаком очень слабо. До тринадцати лет я жил преимущественно в большом имении под Москвой и в столицах бывал очень редко, в Питер вообще был всего однажды. К учебе в университете я относился очень ответственно и последние три года занимался только одним — грыз гранит науки, при первой же возможности уезжая в любимое имение.
Конечно мне приходилось посещать уроки верховой езды, фехтования и учиться метко стрелять, тут мой родитель проявлял железную волю и был непреклонен. Но во всем остальном такую же волю проявлял я и уже примерно с восьми лет жил как хотел, а в понятиях 21-ого века юный князь был ботаником.
Круг моего общения был небольшой, нянюшка, её сыновья, сестрица Анна, дядька Иван, и камердинер Петр. Это отнюдь не значило, что я не общался с другими людьми, просто общение с этой шестеркой было для меня комфортным и беспроблемным.
За последний год в этот круг постепенно вошел Матвей Иванович, но к сожалению и были две огромные потери. Летом умер любимый дядька Иван, который в моей жизни занимал такое же место как и нянюшка и пришлось в конце ноября отпустить Петра. Его брат служил на Кавказе, потерял там ногу и мой камердинер поехал в Тифлис, что бы привезти его домой.
В трех наших домах прислуги было немерено, но я совершенно не знал, кто есть кто.
