— Да! И нас признают как независимое государство. И нам оказывают военную помощь, которая будет такова, что СССР носа в Черное море не покажет!
— Я не люблю таких маниловских прожектов на голом месте, — сказал Шеин. — Вы что, получили какие-то гарантии?
— Да.
— От кого же?
Шевардин назвал имя. Шеин присвистнул.
— И это значит, что мы должны будем разместить на своей территории “Першинги”, — тихо сказал Верещагин.
— А вы что предпочитаете — “Сатану”? — Дроздовец снова выскочил из кресла. — Как вы сами говорили — превратиться в дачный поселок для красной элиты?
Верещагин шумно вздохнул.
— Поеду я, — сказал он.
— Куда?
— Домой. В свою холостяцкую берлогу.
— Постойте, Арт… Погодите! Ну послушайте же вы меня, вы тут самый здравомыслящий человек, пораскиньте немного мозгами, что нам всем дает мое предложение!
— Это не ваше предложение. Это предложение, умело внушенное вам сами знаете, кем, а сейчас вы играете в “испорченный телефон”. Я слушал вас шесть часов, послушайте и вы меня: если бы ваше предложение действительно открывало какие-то возможности, я бы ни секунды не колебался. Но это — тупик. Больше того, это тупик, который может кончиться ядерным кризисом. Вас смертельно обижает, что переговоры ведутся без вашего участия? А вы не подумали, что сам по себе приезд советского лидера фактически во враждебную страну — акт экстраординарный? Вы не подумали, скольких усилий это могло стоить нашей разведке? В кои-то веки мы обзавелись таким агентом влияния в СССР — а полковник Шевардин предлагает гнать его обратно! Он предлагает поменять этого человека, который полностью находится сейчас в наших руках — на неверные гарантии НАТО, которые могут стоить столько же, сколько гарантии Антанты в 20-м. Вы думаете, ко мне не подъезжаои на этой козе? Кстати, не вы ли говорили, что проект “Дон” — предательство и, цитирую, плевок армии в морду? — конец цитаты…
Шевардин не сумел удержать лицо.
— Откуда вы узнали?
— А вы рассчитывали, что не узнаю? Штабисты сплетничают не хуже бахчисарайских торговок. Дело в другом: восхищаясь тут моим здравым смыслом, вы попросту лицемерили.
Шевардин на минуту потерял голос.
— Святоша… — просипел он. — Моралист хренов. Выскочка… Я — лицемерил…? А как тогда назвать то, что ты сделал? Если мы сейчас… сдадимся Союзу… Если вся эта кровь, что лилась из-за тебя… лилась зря… То она вся на твоих руках, Верещагин! Вся, до последней капли! И ты ее не смоешь. Я тебя понял, Верещагин. Я тебя поймал. Ты вроде Лучникова. Только ты хочешь наоборот: не Крым отдать Союзу, а Союз — Крыму. Вербуешь их в нашу армию? Хочешь спасти их души? Ни хрена у тебя не выйдет: у них нет душ, у них там труха. Они это крестиком вышили на твоей шкуре, а если ты еще не понял этого, то ты просто дурак.
— Дмитрий Сергеевич, возьмите себя в руки. Тошно на вас смотреть…
Шевардин открыл рот и хотел сказать еще что-то, но тут по стенам пробежал блик от машинных фар, а во дворе под шинами зашуршал гравий.
— Кутасов, — сообщил Шеин, выглянув в окно.
По лестнице из гостиной поднимались двое. Кутасов и Воронов.
— Полковник Шевардин, вы арестованы по обвинению в заговоре, — сказал Воронов. — Оставайтесь в кресле, руки на стол.
— Ф-фух… Как он мне надоел… — Верещагин отлепил от сгиба локтя никотиновый пластырь. — Забирайте ваше имущество, полковник.
— Спасибо, — Воронов отлепил плоский микрофончик и спрятал в карман.
Шевардин переводил взгляд с одного на другого, и наконец остановил его на Верещагине.
— Сука, — жутко сказал он. — Стукач. Поганый доносчик. Красноармейский выблядок. Цыганская рожа… Главштабовский жополиз. Рогоносец…
— Полегче, господин полковник… — лицо Верещагина оставалось неподвижным. — Князь Волынский-Басманов сказал значительно меньше… Правда, я тогда хуже держал себя в руках и был в худшей форме. Вы ведь потом не встанете.
— I wish you were tortured to death!
Верещагин еще какое-то мгновение, казалось, был готов ударить, а потом сник.
— Я могу идти, господин Воронов? Я устал и хочу спать…
— Нет, Арт, к сожалению, — ответил за осваговца Кутасов. — Сейчас мы трое поедем в Главштаб. В СССР военный переворот.
— Что?
— Путч. Власть захватили ортодоксальные коммунисты.
Шевардин внезапно расхохотался, показывая пальцем на Верещагина. Они уже спускались по лестнице вниз, навстречу им поднималась охрана, а сверху все доносился смех…
— Не принимайте слишком близко к сердцу, — Кутасов истолковал выражение лица Верещагина по-своему. — Он вышел из себя и говорил не то, что думал.
— Да нет, именно то, что думал…
Мимо летели черно-желтые столбики ограждения, море за ними обретало цвет.
— Мы потеряли еще одного хорошего командира дивизии, — покачал головой Артем.
* * *
С утра по всем советским каналам шло «Лебединое озеро».
Молодой метался по анфиладам Форосской резиденции, разом похудев килограмм на пять. В одиннадцать утра временный премьер Кублицкий-Пиоттух все-таки смог встретиться с ним.
Встреча продолжалась около четырех часов, после чего высокие договаривающиеся стороны пообедали, и вновь сели за стол переговоров.
К десяти часам вечера основные договоренности были достигнуты. Остров Крым прекращал войну против СССР и присоединялся к Союзу на добровольной основе, сохраняя свой государственный строй, свои законы, свою валюту и свою армию. Это было заверено подписью Генерального Секретаря ЦК КПСС.
Оставался сущий пустяк: разобраться с кучкой узурпаторов, объявивших себя Государственным Комитетом по Чрезвычайным Ситуациям.
Крым не спешил огласить договор. На переворот в СССР он ответил гробовым молчанием. Вернее, прошла информация об официальном ужине, который дал Временный Премьер в честь советского лидера. Камера позволила любопытным оценить туалет супруги Генерального Секретаря и посочувствовать самому Молодому, который никак не мог обжиться в смокинге.
* * *
Москва, ночь с 20 на 21 июня 1980 года
…Мирный пассажирский «Боинг-747» совершал регулярный рейс «Стамбул-Москва». На борту он нес около трех сотен пассажиров и несколько тонн их багажа.
Он сел в аэропорту около 10 часов вечера.
Через пятнадцать минут «Шереметьево-2» прекратило все рейсы. Прилетавшие самолеты садились на резервную полосу и отводились к терминалам на неопределенный срок. Комендант аэропорта отказывался сообщить, когда их отпустят. По правде говоря, ему было совсем не до них: аэропорт принимал один за другим «Антеи», на которых в Москву перебрасывался 549-й мотострелковый полк под командованием полковника Милютина.
