Старейшина подавленно молчал. Но кто-то на засеке не выдержал: пустил стрелу. Духарев поймал ее рукой (невелик фокус: не на бронь стрела, на белку), погрозил кулаком невидимому стрелку, сказал строго, будто ребёнку:
– Не балуй! – и снова к парламентёру поворотился. – Ладно, лесовик. Время тебе до полудня. Если до полудня люди ваши не начнут растаскивать этот хворост, начнем вас бить. А уж ежели начнем – не остановимся. Вои князя моего в бою, как медведи иль туры: от крови хмелеют – не удержать.
Развернул коня и неторопливо поехал к своим. А парламентер вятичский так и остался – с открытым ртом и задранной бородищей. И племя его за справной, надо признать, засекой тоже безмолствовало. Переваривали нарисованные Духаревым перспективы.
– Хорошо говорил! – похвалил Святослав.
Видно было: он горд своим воеводой.
Зато в глазах Свенельда сквозила зависть.
– Думаешь, они послушаются? – спросил князь.
Духарев пожал плечами.
– Я бы на пустую похвальбу не купился! – гордо заявил Икмор. – Кто пугает, тот слаб. Сильный сразу бьет!
– Точно! – подхватил Лют.
Святослав потер затылок.
– А ты что думаешь, Свенельд?
– Так мыслят воины, – нехотя произнес князь-воевода. – А скажи такое нашим смердам, они тотчас подожмут хвосты. Но лесовики – не воины. И не смерды. Они – что-то посередине. Может, испугаются, может, будут драться. А воевода Серегей все правильно сказал. И я бы не сказал лучше.
«Вот так, так…» – Духарев с удивлением поглядел на князя уличского. Неужели Свенельд наконец смирился с тем, что Сергей теперь не под ним, а напрямую под Святославом?
– Ждем, – решил великий князь. – Дружине – быть начеку, броней не снимать, дозорам – бдить, лучникам – готовить зажигательные стрелы. Хоть свежие стволы, зато смолистые – может, и займутся.
– Не стоит, княже, – возразил Свенельд. – От засеки весь лес загореться может.
– Верно, – согласился Святослав, – не надо зажигательных. Бить обычными. Но не ранее, чем они начнут.
Время шло. Киевское войско томилось в ожидании. Тяжкое время – ожидание перед сечей. В битве, там думать некогда, а тут, когда сам не знаешь, доживешь ли до вечера, иль хуже того – калекой останешься… И такое может случиться с каждым: от князя до самого юного отрока. Другое дело, что опытным гридням ожидание привычно, да и вера есть в удачу, которая хранила их во всех предыдущих битвах. Молодым – трудней.
– Страшно? – спросил Духарев сына.
– Не без того, – степенно ответил Артем.
Ростом он был отцу чуть повыше плеча, но держался с большим достоинством.
– Не бойся, – сказал Духарев. – Если в самое пекло не полезешь, целым будешь.
Артем сразу успокоился. Он, как и многие, верил в то, что батька – ведун. Но Сергей в данном случае не видел будущего. Он видел своего сына: в добром, под стать старшему гридню, доспехе, прошедшего отменную выучку. Да это и не первая его драка. Успел парень побывать в дюжине стычек: и под Киевом, и у Ольбарда на «стажировке». Должен выжить. Тем более что вокруг него будут личные гридни Духарева: эти уж за сыном воеводы присмотрят.
Но все равно в сердце что-то такое екало. Сергей предпочел бы сам быть рядом с сыном, но нехорошо выйдет. Он – воевода…
Вятичи додумали в срок. Прав был Свенельд – не воины они и не смерды. Потому придумали нечто третье. То есть знай Духарев их обычаи лучше, сам бы догадался. А обычаи у лесовиков были такие: если повздорили два рода – неча всем людям драться и попусту кровь проливать. Пусть богатыри решают, чья возьмёт.
– Как биться будем? – оживился Икмор.
Он, Духарев и Свенельд пришли парламентерами.
– Пеше, конно? В полной зброе или только на мечах?
– Не-е-е! – вятские старейшины энергично замотали головами.
Крови не надо. Если кровь прольется – мира не будет. Бороться надо. Голыми руками.
– Это на кулачках? – Икмор сразу скис.
– И еще – камень бросать. Кто дальше, – заявили старейшины. – Так у нас по обычаю. И еще…
– Погодите! – вмешался Свенельд. – Померимся по вашему обычаю, но и по нашему тоже!
– На мечах нельзя! – сразу объявили старейшины.
– А на дубинках – можно?
Вятичи посовещались, решили: нельзя. Тоже может кровь пролиться.
– А копье метать в цель? Можно?
– Это можно.
– А стрелы?
– Можно, можно! – старейшины даже заулыбались. Полагали, что их охотнички не худо стреляют. Есть перспектива для победы.
– Добро, – резюмировал князь-воевода. – Ваша возьмет – уйдем. Мы осилим – быть вам киевскими данниками. Все?
– Нет, не все! – возразили старейшины. – Меряться не одни лишь мужи бородатые должны, но и юнаки! И поклясться надобно богами и пращурами, что пока борьба пойдет, между нами и вами – мир!
– Поклянемся, – согласились русы. – И юнаков подберем.
На том и порешили.
Местом состязания избрали дорогу.
Русам предстояло выбрать своих «спортсменов».
– Бороться я буду! – решительно заявил Духарев.
Конечно, ему уже не двадцать пять, зато он в отличной физической форме и вдобавок (как чувствовал) в последние полгода перед походом регулярно тренировал рукопашку, используя в качестве спарринг-партнера Сычка.
Спорить с Духаревым не стали. Слава победителя берсерков все еще сохранялась за Сергеем.
– А копье метать я буду! – с ходу объявил Лют.
– Почему ты? – возмутился Икмор.
– Бросьте кости, – предложил Духарев, пока молодые воеводы не переругались.
Бросили. Выпало Люту.
– Тогда я – из лука! – потребовал Икмор.
Святослав покачал головой.
– Думаешь, я этих мохнобородых не перестреляю? – обиделся Икмор.
– Может, и перестреляешь. Но перестрелять мало. Надо так выстрелить, чтоб у них от изумления бороды дыбом встали. Стрелять будет Машег.
– Камень! – напомнил Свенельд.
Этот вид состязания энтузиазма не вызвал.
– У меня в дружине нурман есть, – сообщил Икмор. – Снорри зовут. Здоровый, как тур. Пусть он кидает.
– Отроки? – спросил Святослав.
– Стрелка можно из хузарских взять, – сказал Свенельд. – Пусть вот Машег из своих молодших выберет.
– Бороться мой Артем может, – сказал Духарев.
– Не ме́лок? – усомнился Святослав.
– Так он и бороться будет с таким же, – возразил Сергей. – А копьеметателя пусть Трувор подберет. У него из кровных варягов отроки…
– Почему всё твои? – возмутился Икмор. – Как будто из княжьих…
– А мои что, не княжьи? – сурово спросил Духарев.
– Уймись, Икмор! – строго сказал Святослав. – Все вы – мои. А коли обидно, можешь сам остальных отроков выбрать. Но гляди: опозорятся – с тебя спрошу!
