Было душно, как перед грозой. Не помогал даже легкий ветерок, гнавший по траве легкие волны. Дремотной истомой исходила земля. Хотелось упасть в пахучее сено и, раскинув руки, бездумно уставиться в небо, а не мерить шагами горячую от зноя дорогу.
Едва они прошли метров сто пятьдесят, как из-за плавных изгибов местности неожиданно вынырнули крыши домов и макушки сосен, у Славика от неожиданности сорвался матерок.
— Вот именно. — усмехнулся Борисыч. — Чем мне эта деревенька колхозная и нравится. Случайный человек сюда просто не попрется. Зачем? Чисто поле и только.
Колхозной эта деревенька была давным-давно. Потом задули ветры перестройки, колхоз развалился, поля заросли лопухом и бурьяном. Жители поуезжали в город, однако, дома продавать не стали. Деревня была основана в тысяча девятьсот седьмом году столыпинскими переселенцами, которые в поисках удачи не побоялись всей своей белорусской вёской рвануть в богатую землями и необжитую Сибирь.
Фактически это была община. Все коренные жители приходились друг другу родственниками, в выходные дни чужих дачников здесь практически не было — все свои. Возились в огородах, рыбачили на озере, пили самогонку по праздникам и пели песни у костров. Двое патриархов, — бабушка Галина Савельевна, усатый здоровый дед Павло Иванович, и, на особицу от других, куркуль Мельник, жили в деревне постоянно. Вера, жена Георгия Борисовича, сумела найти общий язык с обоими старейшинами. Потому деревня приняла их легко и держала как бы за своих. Сейчас его неунывающая подруга жизни гостила у дочери в соседней деревне.
Свернули на узкую тропку, что петляла среди пыльной травы и выскакивала на ухоженный огород. Отцветали рядки с пышными кустами картошки, бугрились оранжевые шары тыквы, вороватые стайки воробьёв шныряли среди кукурузных листьев. Вот тропка прошмыгнула мимо стоящих во фрунт подсолнухов и нырнула во двор. Тут приветливо встречала гостей крепенькая сосна, покачивая зелёными лапами с молодыми шишками. Хозяин отомкнул висячий замок, широко распахнул перед гостями входную дверь на большую веранду, залитую лучами солнца.
— Добро пожаловать, господа.
Компания, сбросив тяжеленные сумки, быстро переоделась и рванула к озеру, что приманчиво играло бликами на воде. Вода смыла пот и усталость, подняла настроение и они, словно расшалившиеся мальчишки, затеяли весёлую возню. Подурковав вволю, они, уже не торопясь, пошли к дому, на ходу подхватывая одежду.
Горел в мангале огонь, дымок разгонял мошку, что зверствовала и не давала покоя повсеместно. Клименко с сосредоточенным видом нанизывал на шампуры куски маринованного мяса, помидоры и кольца лука. Строго говоря, хорошо готовить шашлык умели все присутствующие, но, по складу характера, Толстый был просто не в силах доверить такое важное дело даже своим друзьям.
Пока Георгий Борисович с Андреем нарезали овощи, хлеб, сало-колбасу, Василек нарезал круги возле холодильника, без трепета принявшего в свое стылое чрево и кристально прозрачную слезу водки и янтарь тяжело плещущегося в больших бутылках пива. Друзья, посмеиваясь, созерцали эти муки Тантала, жёстко пресекая робкие намеки, — питие водки под шашлык есть важнейшая составляющая русской национальной культуры и профанации не терпела. Не так часто Судьба дарила им такой шанс, — не только отдохнуть по-человечески, но еще и собраться всей компанией.
— Если кто-нибудь, — умышленно глядя мимо Соловья, веско произнес Слава, — будет совать рыло в холодильник, порву, как Тузик грелку.
— «Кто еще кого порвет, — сказала Тузику надутая до десяти атмосфер грелка», — Васька, как обычно, за словом в карман не полез, но угомонился и, тоскливо вздыхая, с видом зазря обиженного злой мачехой сиротки уселся в угол.
…Дружный мужской сабантуй шел своим чередом. В темноте рдели огоньки мангала, накрытый на веранде стол носил следы небольшого разграбления — наполовину пустая бутылка водки, куски остывшего шашлыка в тарелках.
В открытую дверь несло на волне ночной прохлады запахи травы и дыма от остывающего мангала. Шумела под налетающим ветерком стоящая во дворе сосна, попискивала какая-то ночная пичуга, слышался дальний лай собаки, гогот потревоженных гусей. Изредка до их слуха долетал приглушённый перестук колёс товарных составов, визгливый свисток поздних электричек. Шептала о чём- то своём сосна. Пёстрая кошка шмыгнула в избу с придавленной мышью в зубах, неся свою добычу котятам на забаву. Всё это навевали тихую благость, склоняло вести неспешную беседу.
Тема, в общем, значения не имела. На сей раз Славик, обычно предельно прагматичный, вдруг решил «воспарить над суетой». Видимо, только что закончившийся по телевизору «Каспер» настроил его «на лирический лад».
— Василич, ты с привидениями сталкивался?
— Нет, — рассеяно отозвался Андрей, — всегда удачно расходились.
— Ага, — радостно подхватил Соловей, — и всегда при этом вежливо раскланивались.
— Насмотрелся «ужастиков», — лениво констатировал Борисыч.
— Вам только языком чесать, — отмахнулся рукой Клим, — но ведь что-то есть?
— Что-то, — прищурился Андрей, — ну, что-то, безусловно, есть. Ну, с этим ты лучше к Борисычу. Это он у нас Вуду, астролог и Бог знает что там ещё…
— Добрый ты, Андрей Васильевич, — хозяин сделал страдальческое лицо, — взял так ненавязчиво и под танк меня…
— Танк — это ты, Толстый, — со вкусом прокомментировал Васька.
— Нет, Борисыч, серьёзно, — гнул своё настырный Славка.
— Ну, что тебя серьёзно интересует, неугомонный ты наш?
— Мужики, — оживился Соловей, — я читал недавно, что моменты провалов людей во времени учёные отследили по полицейским архивам.
— В смысле? — заинтересованно развернулся в кресле Георгий Борисович, — по отчётам, что ли? В таком-то году доклад, что мещанин Иванов ушёл из дома и не вернулся…
— Хрен! — радостно возопил Василий Викторович, — ещё круче! Хотя, в целом, поляну просёк верно. Только пример был по Великобритании. Значит, полицейский чин Бобсон… ну, на даты и фамилии у меня память не «ах»…
— Рождённый пить…, - бросил, жизнерадостно скалясь, Славик.
…- морда толстая!…, так я так, «от фонаря». В общем, докладывает рапортом: так, мол, и так, сегодня, 15 апреля тысяча восемьсот лохматого года, рабочий каретных мастерских Добсон, переходя среди бела дня мостовую по улице Пупкин-стрит, пропал прямо перед изумлённой мордой лошади извозчика Педерсона, чему свидетелями были такие-то и такие-то, список, в общем, фамилий на пять.
