– Полностью. А на чем мы поедем в Москву? На автомобиле? Прорваться, пожалуй, можно, мы люди военные, но все равно – когда стреляют по стеклам и колесам, это не слишком комфортно.
– В нашем достаточно цивилизованном мире есть и такая машина, как дископлан. Летит бесшумно, садится и взлетает вертикально, окружающей среде вреда не наносит. Мой персональный стоит сейчас во внутреннем дворе. Места хватит всем. Поехали?
– Чего ж не поехать, – кивнул Шульгин. – А где проходит граница между здешним цирком и нормальной жизнью, вы уже нанесли на карту? Когда сюда летели, монгольские монгольфьеры противодействия не оказывали?
– Нет, спокойно добрался. А все это безобразие локализовано исключительно между Осташковом и Селижарово… Вокруг тихо. А главная тонкость заключается…
– А Ржев? Там же главное сражение было, – перебил его Игорь.
– Это вам княжна сообщила? – улыбнулся Суздалев, как показалось Шульгину, довольный тем, что ему не позволили закончить фразу. – Воистину непререкаемый источник. Что ж, можно и ее с собой взять, порасспросить в спокойной обстановке…
Неизвестно, что послужило пусковым сигналом, эти слова или что-то другое. Ростокин сначала впал в полное смятение. Его буквальным образом раздирали противонаправленные силы, душевные и не только. Вновь оставить Елену представлялось ему совершенно невозможным: долг князя-воеводы требовал исполнения обязанностей. Власть придуманного мира казалась непреодолимой. А предложение забрать ее с собой… Порасспросить?! Сейчас и Шульгин, и Суздалев представились ему врагами, явившимися, чтобы увлечь его и невесту… Куда? В бездны преисподней или застенки чужих спецслужб?
Сделано было – не подкопаешься. Вообразите, вы уединились в специально подготовленной квартире с девушкой, которую давно добивались, она уступила, все пошло великолепно, и вдруг – телефонный звонок, призывающий на скучную и надоевшую работу. Отказаться вообще-то можно. Ну, потеряешь квартальную премию или даже саму работу. Ну и что? Люди из-за любви вообще жизнь под откос пускали, чтоб только сегодня вышло так, как мечталось.
Здесь же вместо телефонного звонка просто вваливаются в прихожую грубые люди и заявляют впрямую – пошли и забудь. На сборы времени – пока спичка горит.
Не приходилось Игорю раньше подвергаться психологическому давлению такого уровня. С физическим он умел справляться, да и прошлый раз ему удалось сохранить адекватность, всего лишь ударив Артура, ни в чем не повинного, по зубам. На этот раз на него, как на слабое звено, нажали посильнее.
Точнее сказать, только на него и нажали. Суздалев, очевидно, находился вообще вне «зоны поражения», а Шульгин, как и задумал, мастерски прикрывался тенью соратника. Есть в бою такой не очень благородный, но эффективный прием. Если очень нужно живым дойти до намеченного рубежа под уничтожающим огнем, знающий боец начинает маневрировать на поле боя, стремительно просчитывая направления вражеских директрисс и углов поражения, так, чтобы всегда его заслоняли тела товарищей.
Бежит, залегает, снова вскакивает, постоянно имея между собой и неприятелем одного, двух, лучше несколько человек, за которыми тебя не видно и которые примут летящую в тебя пулю.
Японский «сад камней». Откуда ни посмотришь, один из четырнадцати всегда невидим. Шульгину с его привычками и манерами ниндзя такая тактика была близка.
В данный момент пули не летали, но весь вражеский интерес сосредотачивался на Ростокине. Слишком сильно и ярко он излучал.
А собственная личность Игоря сейчас почти свернулась, закуклилась, умело отодвинутая за пределы партии. Причем сделано это было еще там, в комнате Елены, и в защищенную келью игумена он принес с собой уже всаженный в него вирус покорности, сейчас отдавший приказ на агрессию.
Суздалев не успел этого осознать, а Шульгин и, что интересно, отец Флор поняли сразу. Монах заступил журналисту путь к двери, а Сашка, хоть и был ниже ростом и килограммов на тридцать легче, резким толчком в плечо развернул Ростокина почти на сто восемьдесят градусов, заломил ему руки к лопаткам.
– Генерал, полотенце!
Здесь бывший полковник не подкачал. Секунда-другая – и длинным льняным полотенцем они вдвоем стянули запястья Игоря не хуже, чем стальными наручниками.
Игумен бормотал странно звучащие слова, скорее из чина экзорцизма, чем обычные молитвы, сделал массивным, как кистень, наперсным крестом несколько пассов вокруг Ростокина, поперек окон и дверей.
– Силен враг рода человеческого! – выдохнул он, вытирая скуфьей вспотевший лоб, сел на табурет, потянул к себе не до конца опустошенную флягу. Шульгин и Суздалев не возразили.
Игорь сидел на полу, и взгляд его не выражал почти ничего. Примерно в таком состоянии оказался в свое время Шульгин, попав под ментальный удар в «коммунальной кухне» Замка, хорошо, Новиков среагировал безупречно.
– Так, отче, – проглотив сто грамм настойки, начал распоряжаться Шульгин. – Двоих монахов покрепче – сюда! Игоря Викторовича в самолет, тьфу, дископлан. Я сам буду отход прикрывать. Вы, генерал, идете впереди меня. По пути твердите все известные вам заклинания. На русском, арабском, иврите, арамейском…
– Зачем? – не выдержал Суздалев.
Разучился товарищ в своих чинах беспрекословно исполнять указания более информированных товарищей.
– Для шумового фона! – рявкнул Сашка. – Вперед!
Когда дюжие парни в рясах подхватили Ростокина, Суздалев, достав из кармана не очень солидный пистолет, двинулся следом. Шульгин коснулся руки игумена:
– Вы же, отче, коридор, ведущий в келью «княжны Елены», перекройте чем-то серьезным, не мне вас учить, и перенастройтесь на нынешнее время. Сумеете?
– Поборемся, брат, поборемся, – достаточно спокойно ответил Флор. – Вы же своим делом занимайтесь. Силен князь тьмы Вельзевул, да не преодолеть ему господней силы! – и не совсем совместимо со своим саном погрозил в пространство крепким кулаком. Волосатые пальцы были унизаны перстнями, кто его знает, может, и чудотворными.
Пассажирский отсек дископлана был достаточно комфортабелен. Не салон бизнес-класса, но и не дребезжащая коробка отечественного военного вертолета. Главное – там было тихо. Как в приличном автомобиле.
Ростокину Шульгин приказал впасть до приземления в очищающий подсознание сон, после чего обратился к текущему моменту.
Суздалев морщился, потирая собранную тридцать лет назад из мелких фрагментов ногу. Обычно она его почти не беспокоила, а тут вдруг заныли старые раны…
Был бы у Шульгина с собой гомеостат, вылечил бы коллегу за час, а так просто положил ладонь ему на колено и послал успокаивающий боль импульс.
