Поднявшись на мостик, Гаврилов, словно медведь, в честь которого ему дали прозвище, навис над командиром и пророкотал своим неподражаемым басом:
– Когда прошла команда на малый вперед, я заподозрил, что это может быть именно это место. Но я не поверил самому себе, даже когда почувствовал знакомые повороты.
– Синоптики напутали, – слегка пожав плечами, прокомментировал свои действия Песчанин.
– Много?
– Баллов на пять.
– Да они там что, совсем охренели? Эх, нету на них советской власти: при Советах живо бы по этапу пошли. Это же не одни мы в эту лабуду попали.
– Эт точно. Чай будешь?
– С коньяком? – с хитрым прищуром поинтересовался Гризли.
– С лимоном.
– За вредность положено…
– С лимоном, – упрямо гнул свое Песчанин.
Взглянув на командира, Гаврилов обернулся к штурману и старпому, но те проигнорировали его призыв о помощи, – выбора не было, и он безнадежно махнул рукой:
– Приказать принести в кают-компанию?
– Прикажи организовать чай матросам – натерпелись, поди, – а мы в мою каюту.
– Добро.
В маленькой каюте командира катера было тесновато для четверых – это если сказать очень скромно, но, как говорится, в тесноте да не в обиде. На небольшом столике были разложены пока еще не убранные книги.
Взяв одну из них, Гаврилов прочел титул, ухмыльнулся и положил обратно. Старцев и Котов также уловили название, но эмоций выказывать не стали.
– Поражаюсь я тебе, командир, – сокрушенно резюмировал Гаврилов. – Боевой командир. Лихой моряк. Гроза всех женщин и бильярда. И на кой черт тебе сдалась эта история? И ладно бы что разнообразное, а то одно и то же и про то же – только и знаешь, что русско-японскую войну гонять вдоль и поперек. Да ты небось уже больше любого профессора про этот период знаешь.
Принесли чай, и Гаврилов был вынужден прекратить свою тираду. Когда же матрос ушел, Песчанин, не дав Гаврилову раскрыть рта, заговорил:
– Слушай, Гризли, ты любишь ловить рыбу?
– В смысле – на удочку?
– Именно.
– А что может быть лучше рыбалки? Разве только рюмочка отличного коньяку с лимоном и кофе или женщины.
– А я терпеть не могу сидеть часами и пялиться на дурацкий поплавок, даже если имеет место самый бешеный клев. Но зато с удовольствием знакомлюсь с новыми фактами прошедших событий. И смею тебя заверить, что интересуюсь не только указанным тобою периодом. Просто русско-японскую войну я сильно близко принимаю к сердцу.
– Истории не изменить, Антон, – решил вступить в беседу Старцев.
– Знаю. Но нравится мне история, и ничего в этом плохого я не вижу. А потом, народ, забывающий свою историю, обречен на одни и те же ошибки. Ведь история развивается по спирали, и те или иные события имеют свое отражение в будущем, только на другом этапе. Ну взять хотя бы войну на Кавказе. Ведь в девятнадцатом веке уже была война, и русские солдаты обильно полили кавказскую землю своей кровью. И что мы имеем сегодня? Опять идет война, и опять русские солдаты стоят на тех же рубежах, что и их предки.
– Согласен. Но почему именно русско-японская? Семен прав: ты можешь и докторскую защитить на эту тему, – поддержал механика Старцев.
– А ты представь, что адмирал Макаров не погиб, – что тогда, по-твоему, произошло бы?
– Ну ты загнул. Макарову в то время не было равных. Я думаю, что русский флот все же овладел бы преимуществом на море, десантной операции под Бицзиво не было бы, а значит, и осады Порт-Артура как таковой, так как он в конце концов добился бы передачи под свое командование всех войск Квантунского полуострова, а соответственно остановил бы японцев еще под Цзиньчжоу, так как там японцы выиграли только благодаря беспредельной тупости и трусости генерала Фока. В общем, Россия победила бы.
– Я думаю так же. Но что было бы с Россией?
– Ну, историк у нас ты, так что тебе и карты в руки, – ушел в отказ старпом.
– Я предполагаю, что Россия выиграла бы войну, но сказалось бы это весьма негативно. Революции пятого-шестого годов избежать не удалось бы. В армии и флоте не были бы проведены реорганизационные мероприятия в той мере, в какой это имело место. И хотя флот не понес бы значительных потерь, к моменту вступления в войну России легче бы от этого не стало. В этом случае России пришлось бы воевать на три фронта. На западе, на Кавказе и на Дальнем Востоке, и теперь уже Япония не стала бы нападать на германский порт Циндао, а совместно с немцами обрушились бы на Порт-Артур и Владивосток. В общем, все то же самое – затянувшаяся война, революция и все остальное дерьмо. – Последнее Антон произнес с таким видом, что, казалось, окажись сейчас перед ним кто-либо из тех революционных вождей, порвал бы как тузик грелку, причем голыми руками.
– Хрен редьки не слаще, – резюмировал Гаврилов. И зачем себе забивать голову, если даже в теории ничего нельзя изменить?
– В теории-то можно. Я в этом уверен, – успокоившись, произнес Песчанин.
– Интересно послушать, – оживился Старцев.
– Еще Ленин назвал гибель адмирала Макарова необходимой жертвой на алтарь революции, так как тоже предполагал, что, останься жив Макаров – и Россия победила бы в войне, и в этом случае революционные выступления не имели бы того размаха, который имел место быть, – начал говорить Антон. – Однако предположим, что адмирал все же погиб. В этом случае ярко раскрывается вся несостоятельность военно-морского командования, как оно и было на самом деле. А вот дальше не помешали бы кое-какие изменения. Предположим, что Стесель поручил командование на Цзиньчжоуском перешейке не генералу Фоку, а Кондратенко. В этом случае японцы не смогли бы разбить русские части, и даже более того – были бы сами разбиты наголову. Ведь даже в бою со всего лишь одним полком армия генерала Оку к концу дня была крайне истощена, а боеприпасов не оставалось практически никаких. Достаточно было нанести всего один контрудар – и японцы покатились бы назад. Я уже не говорю о том, что, командуй там Кондратенко, высадка японской армии под Бицзиво не прошла бы столь гладко. Десант в другом месте на Квантунском полуострове? Маловероятно. Хотя адмирал Макаров и погиб, в Порт-Артуре все еще находилась вполне боеспособная эскадра, и предположить, что нерешительность русских адмиралов дойдет до таких пределов, японцы просто не могли. Одно дело не препятствовать высадке десанта вдали, у Бицзиво, и совсем другое – у себя под носом, в непосредственной близости от крепости: это уже попахивает военным трибуналом. Таким образом, японцы могли подойти к крепости не к концу июля, а только к осени. Защитники крепости получали фору во времени и могли значительно лучше подготовить оборонительные сооружения. В любом случае оборона крепости затянулась бы до подхода эскадры адмирала Рожественского.