— Господин поручик, — чтобы хоть немного скрыть предбоевой мандраж, заговорил я с Федорцовым, — а отчего вы отдали один пистолет мне?
— Я, Серёжа, не герой бульварных романчиков, — с усмешкой ответил он, — чтобы палить из пистолетов с обеих рук.
Тут я вспомнил иллюстрацию одного из таких романчиков, назывался он, кажется, «Лучший стрелок» или как-то так. На желтоватом листке скверной бумаги был изображён некий офицер гвардии, действительно, стреляющий с обеих рук и поражающий из двух пистолетов тучи врагов.
Это воспоминание вызвало у меня кривую усмешку. Вот бы сюда такого чудо-стрелка, чтобы поразил весь эскадрон британских гусар, несущихся на нас.
Гусары в считанные минуты преодолели разделяющее нас расстояние. Поперёк седла у них лежали короткие кавалерийские мушкетоны. Приблизившись на сотню шагов, гусары по команде офицера изготовились к стрельбе.
— Товьсь! — тут же прокричал Федорцов, и солдаты вскинули мушкеты к плечу.
Гусары замедлили бег своих лошадей, чтобы дать прицельный залп по нам. Этого-то и ждал Федорцов.
— Пли! — скомандовал он, вскидывая руку с пистолетом.
Я с некоторым опозданием сделал то же самое, глазами ища себе жертву среди этих блистательных всадников.
Залп мушкетёров оглушил меня, от пороховой вони едва не стошнило, и заслезились глаза. Я даже про пистолет забыл, да и как стрелять, когда перед глазами только тени и пятна.
— Сомкнуть ряды! Первая и вторая шеренги, к рукопашному бою товьсь! — как ни в чём не бывало, продолжал командовать Федорцов. — Третья шеренга, зарядить мушкеты!
Я, наконец, проморгался и увидел гусар, успевших сменить короткоствольные ружья на кривые сабли. Видимо, стреляли они одновременно с нашими солдатами, понеся основательные потери. В нашем взводе особенно много было раненых, потому что гусары дали залп картечью.
Я совсем позабыл о пистолете, который продолжал сжимать в руке. А ведь цель-то как выискивал! Самому смешно стало. Я вскинул руку с «Гастинн-Ренеттом» и нажал на спусковой крючок. Не смотря на топот копыт и скрежет шомполов, выстрел грянул громом средь ясного неба. Сильная отдача с непривычки едва не переломала кости запястья. Мчавшийся в первом ряду синемундирный гусар, уже занесший саблю для рубящего удара, дёрнулся в седле и кувыркнулся через заднюю луку. Грозная сабля вывернулась из руки и сгинула под копытами коней.
— Молодец, Серёжа! — повалил Федорцов, отшвырнувший свой «Гастинн-Ренетт», красивый пистолет валялся у его ног, в руках поручик держал шпагу.
Девать оружие было некуда. Забирать его у меня Федорцов не собирался, но и столь варварски обходиться с «Гастинн-Ренеттом» ужасно не хотелось. Не хотелось, но пришлось. Перезаряжать оружие было некогда.
Я вынул из ножен шпагу, готовясь к атаке вражеской кавалерии.
Гусары налетели на наш строй. Сабли в первые мгновения собрали обильный урожай срубленных голов и отсечённых рук, однако солдаты стойко вынесли натиск, не дрогнули, ударили в штыки. Завязался кровавый рукопашный бой. Стоя в третьей шеренге, я не принимал участия в схватке, однако мог отлично всё видеть. Как лихой гусар тыкает концом сабли в лицо стоящего перед ним на колене солдата, тот кривится от боли, однако находит в себе силы со всего маху вонзить длинный штык в брюхо вражьему коню. Животное кричит — не ржёт, как положено лошади, а именно кричит — взбрыкивает и падает, брызжа с морды кровавой пеной. Гусар выдёргивает ноги из стремян, ловко спрыгивает с седла. Гренадерского роста детина принимает удар гусарской сабли на мушкет, но неудачно. Кривой клинок скользит по стволу, отсекает пальцы. Солдат роняет мушкет, замирает, тупо уставясь на враз укороченную ладонь. Смотрит, пока гусар вторым ударом не раскраивает ему череп.
Один всадник ловко объезжает по топкому берегу наше построение и устремляется к третьей шеренге. Нет. Прямо ко мне. Он вскидывает над головой саблю, но тут на его пути встаёт поручик Федорцов. Я не успел разглядеть удара, так быстро он полоснул гусара по животу. По синему мундиру расползлось тёмное пятно. Гусар рухнул ничком на лошадиную шею. Разгорячённый конь помчался галопом мимо меня куда-то в сторону нашего лагеря.
Федорцов улыбнулся и отсалютовал мне окровавленной шпагой. Я же чувствовал жуткий стыд из-за того, что ему пришлось выручать меня.
Тут раздалось звонкое пение сигнального горна. Гусары тут же развернулись и отступили.
— Третья шеренга! — тут же скомандовал Федорцов. — Пли!
Рявкнули мушкеты. Строй вновь заволокло пороховым дымом. В спины гусарам ударили два десятка свинцовых пуль. Многие всадники выпали из седёл или обняли конские шеи.
— Молодцы, орлы! — нашёл время для похвалы солдатам Федорцов. — Зарядить мушкеты! Прапорщик, доложить о потерях!
— Унтера, каковы потери во взводе?
— В первой шеренге десять убитых и пять тяжко раненых, — доложил Ермолаев. — Во второй, трое убиты и семеро тяжко раненых. Легко ранены все. Убиты младший унтер-офицер Семёнов и унтер-офицер Бром.
— Худо, — жестом остановив меня, готового повторить доклад старшего унтера. — Потеряли почти половину людей и всех унтеров. — Он подняли пистолеты, и снова протянул мне один. — Держи. Надо быть готовыми ко второй атаке гусар.
Не смотря на варварское отношение, «Гастинн-Ренетт» был вполне исправен. Я прошёлся рукавом по медным деталям, открыл замок и зачем-то дунул в него. После чего принялся заряжать пистолет.
Меня брали сильные сомнения, что наш взвод выдержит второй удар гусарского эскадрона. Новый обмен залпами унесёт десятки жизней и многие останутся неспособными сражаться калеками. А у скольких не выдержит сердце, и они побегут, увлекая за собой других, смешивая ряды, ломая построение? И вот уже на месте взвода обезумевшая от своего страха толпа людей. Я тряхнул головой, отгоняя жуткое наваждение, и сосредоточился на зарядке «Гастинн-Ренетта».
— Нас спасли наглость и снобизм британцев, — криво улыбнулся Федорцов, вновь укладывая пистолет на сгиб локтя. — Коней перед строем почти остановили, думали, что они на стрельбище. В этот раз осторожней будут.
— Но что же капитан? — тихим голосом спросил я. — Отчего не идёт к нам на помощь?
— Придёт, Серёжа, не бойся, — заверил меня поручик. — Как станет совсем туго — придёт.
Главное, чтобы не стало совсем поздно, едва не ляпнул я, но вовремя остановил себя. Брякнуть такое при солдатах — большей глупости быть не может.
— Товьсь! — скомандовал Федорцов. — Целься! — Гусары вскидывают мушкетоны. — Пли! — опережает британского офицера поручик.
