Епископ Пол Марцинкус Ортинский, больше похожий на боксера-тяжеловеса, чем на священника, участник многих околоватиканских скандалов и сплетен, подозреваемый в убийстве папы римского и русского метрополита Никодима, громадной скалой возвышавшийся над собравшимися, пил разбавленное родниковой водой вино. Он всю жизнь много курил, и в правой его руке постоянно тлела сигарета Marlboro — он ценил только эту марку в память об оставленном давным-давно Чикаго.
Сэр Джейкоб сидел в садовом плетеном кресле и задумчиво поглаживал седоватые виски, раздумывая, следует ли сделать замечание епископу и потребовать стряхивать пепел в пепельницу?
Третий из приглашенных — мистер Браун — невыразительный человечек с ровным пробором тонких волос и оттопыренными ушами, глядя на которого каждому захотелось бы прослезиться — такой он был невзрачный и даже жалкий. Если, конечно, не принимать в расчет его костюм стоимостью полторы тысячи фунтов стерлингов, запонки с небольшими бриллиантами (по полкарата, но зато пять штук на каждой!) и туфли по триста фунтов вместе с обязательными к ним тонкими резиновыми калошами. Мистер Браун закидывал в рот один за другим орешки из стоявшей на столе вазочки.
Все трое приготовились внимать патриарху собрания.
И старый Дэвид, внешне немного похожий на сэра Уинстона Черчилля — той же бульдожьей основательностью, квадратным лицом и общей тумбообразностью, не стал затягивать ожидание:
— Господа, у меня есть сомнения в честности наших друзей из Кремля. Мои люди обнаружили доказательства перемещения капиталов вопреки установленным договоренностям. Джейкоб, я не очень люблю вести дела с вашим дядюшкой Эвелином, да и вас он не жалует, однако знать об инициативе «товарищей» он должен.
— Королева будет недовольна, — унылым голосом сообщил собранию мистер Браун.
— Закройте большевикам кредитную линию, чтобы не мнили о себе лишнего, — посоветовал епископ Ортинский, пыхнув табачным дымом.
— Я найду способ известить об этой самодеятельности дядюшку, — обнадежил Рокфеллера Джейкоб. — Он надавит на Горби, и все образуется.
— Пусть надавит. В прошлый раз все хорошо получилось. Генеральный секретарь оказался очень сообразительным человеком, не то что этот тугодум Брежнев — семнадцать лет рассуждал и так и не решился. Горби взялся за экологию с такой энергией, которой от него даже я не ожидал. Результат хорош — русские совершенно перестали выращивать свою птицу — неэкологичную, и теперь везут к себе нашу, на которую, честно сказать, даже собаки не всегда смотрят благосклонно. Мои псы такое точно есть не станут.
— Это совсем немного, — скривил рот отец Марцинкус.
— Это всего лишь начало, — поправил его Дэвид. — В прошлую нашу встречу мы обсуждали экологию, и сегодня мы видим, что вопрос был поднят не зря. Сейчас нам предстоит решить, как и куда двигаться дальше. Но важно, чтобы со стороны других центров интересов в КПСС, а они, я вас уверяю, есть, не началось противодействие нашим усилиям. И в этом, Джейкоб, я полагаюсь на вашего дядюшку Эвелина.
— Мы чем-то можем помочь? — спрашивая, епископ Ортинский прикурил очередную сигарету.
— Посмотрим, что ответит дядюшка, святой отец, — вместо Дэвида ответил сэр Джейкоб.
— Королева будет недовольна, — то ли угрожал, то ли брюзжал мистер Браун.
Такой восторг, должно быть, испытывает художник, когда за его картину на каком-нибудь Christie's неизвестный коллекционер отваливает десяток миллионов фунтов. Может быть, что-то похожее происходит с врачом, у которого безнадежный больной вдруг встает с постели и начинает плясать гопак. Или начинающий композитор, когда видит, как написанная им мелодия все выше и выше поднимается в самых популярных чартах. Должно быть знакомо это ощущение и полководцам, спланировавшим удачно развивающуюся наступательную операцию: подготовивших свою армию к рывку, организовавшим снабжение, подтянувшим резервы, получившим сотню подтверждений разведки и тысячу раз отработавшим свой замысел на штабных картах. Словом, сложное чувство — смесь радости, неверия и гордости — одолевает человека, сделавшего на самом деле что-то значительное, прыгнувшего выше своей головы.
Так и мы с Захаром встретили открытие Австралийской фондовой биржи 19 октября 1987 года — в близком к эйфории состоянии, беспричинно хихикая и поминутно оглядываясь на настенные часы, будто бы спрашивали у них совета: все ли идет так, как надо?
Мы твердо знали, что началось все не в Австралии и не в Японии, и несколько позже, но так приятно было посмотреть на последние мгновения беспечного мира. И понимать, что часы неумолимо приближают миг события, которое изменит в политических раскладах если не все, то очень многое.
Последовательно открылись площадки в Суве, Сиднее, Токио, Пусане, и время уже подбиралось к долгожданному Гонконгу, когда я заметил некое несоответствие происходящего и ожиданий.
Когда мы с Захаром собирались стать инженерами, наши преподаватели долгие часы лекций, лабораторных работ и семинаров посвятили переходным процессам в различных динамических системах. Если кто-то не в курсе, о чем идет речь, я поясню. При запуске любого электрического устройства в самые первые миллисекунды ток нарастает лавинообразно, превышая номинальное значение в несколько раз. Потом так же быстро падает ниже номинала, потом снова выше, но уже не в несколько раз, потом ниже — сила тока, постепенно успокаиваясь, колеблется вокруг того значения, на котором работает устройство в штатном режиме. А успокаивается по той причине, что все в нашем мире инерционно, и все стремится к уменьшению энергетических затрат и спокойствию. Ничего сложного, если объяснять на пальцах.
Точно такой же процесс происходит и при выключении системы. Свойственно это не только электричеству, с переходными процессами человек сталкивается достаточно часто: от модных деталей в одежде до движения котировок на валютном рынке. Это знают даже женщины: если модный дизайнер провозгласил сезонное главенство серого цвета — переходный процесс начался! Количество модниц в серой одежде станет запредельным. Потом они сообразят, что одеваясь таким образом, больше походят на толпу солдат, и осознавших это будет достаточно много, чтобы уполовинить мышиную волну. И так далее — постепенно количество любительниц серого станет таким же, каким было в прошлом сезоне количество обожательниц хлястиков на платьях.
Иногда этими процессами можно управлять. Если включить в систему обратную связь, то можно либо успокаивать колебания параметра, и такая обратная связь называется отрицательной, либо расшатывать их, всё более увеличивая амплитуду — такая связь называется положительной и используется редко, потому что ведет к разносу всей системы. Если, конечно, вовремя ее не остановить. В нашем примере с серыми сарафанами такой обратной связью — отрицательной — могли бы стать слова упомянутого дизайнера: «и фиолетовый цвет тоже очень даже ничего» — и серого на улице сразу стало бы меньше. А положительной было бы заявление: «…особенно хорошо серый выглядит в ансамбле — когда серые шляпа, сапоги, машина, зонтик и муж рядом тоже во всем сером».
