– Входите, можно.
Когда она пришла, на ней был клетчатый твидовый костюм. Теперь она натянула брючки из темно-красной замши и облегающий черный свитер. Ай-я-яй, какая откровенная фронтальная атака. Разве же так должен поступать агент-наблюдатель высшего класса? Но, главное – зачем? Я что, похож на арабского террориста? Нескладуха. Ладно, разберемся по ходу дела...
– Позвольте представиться: инженер Игорь Валинецкий. – Я вспомнил, наконец, что мы не знакомы.
– Криста Лауэр, – протянула она руку. – Переводчик-синхронист. Вы из Сибири?
– Да, из Томска... – Рука у нее была сухая, нервная. Я приложился губами к запястью и удивился, что меня не ударило током.
– Я была в вашем Томске, – сказала она. – Красивый город. И чистый. Но уж очень похож на американские города.
– В Америке вы тоже были?
– Дважды. В восьмидесятом и восемьдесят восьмом. В августе. Сплошные восьмерки. Смешно, правда?
– Неимоверно. А с какого языка вы синхронно переводите?
– С арабского.
– О!
– Не похоже, правда? Никто не верит. А ведь арабский – очень простой язык. Очень красивый. Хотите, я вам стихи почитаю?
– Секунду, – сказал я. – Пойду шепну пару слов проводнику.
Коридор был пуст: законопослушные граждане обеих стран близко к сердцу приняли просьбу не выходить из купе без крайней на то необходимости. Проводник, подперев щеку, грустно смотрел в окно. Дождь не кончался.
– Что желает герр инженер? – вскочил он мне навстречу. Забавно: по нашу сторону границы он спрашивал: "Чего изволите?", а по эту, хоть и говорил по-русски, фразу строил на немецкий манер.
– Две чашки очень хорошего чая и бутерброды с семгой.
– Пирожные?..
– И пирожные, да.
– Пять минут.
На обратном пути я вдруг сообразил, что именно привлекало за окном внимание моего собеседника-полицая и что я видел сам, но за размышлениями о качествах и статях агента Р-147 просто не пропустил в сознание. На мокром асфальте перрона проступили нанесенные трафаретным способом силуэтные портреты "самарской четверки": Сталина, Молотова, Ворошилова и Берии; силуэты наезжали один на другой, и получалась гордая шеренга – так когда-то изображали казненных декабристов, а потом Маркса_-_Энгельса_Ленина – Сталина. "...ет единная ро..." – видны были буквы. У патриотов почему-то всегда нелады с родным языком. Это подметил еще Ларошфуко, только выразился как-то закомелисто. Или это был Паскаль? Блез. Паскаль Блез и Блез Паскаль – это два разных человека. Или Вольтер. Лишивший невинности Жанну д'Арк. Мне вдруг стало тоскливо: последний раз по-настоящему, для души я читал лет пять назад. С тех пор – только для ума. Для дела. Даже в отпуске – для ума. Даже в Гвоздево, в зоне психологической разгрузки, где можно все – даже там я не читал ничего постороннего, хотя именно об этом, о постороннем, я мечтал на акциях, особенно если приходилось лежать в ледяной грязи или проходить по сто километров в день – мечтал выйти утром на веранду или на плоскую крышу, сесть в плетеное кресло, взять в руки книгу – не какую-то конкретную, а просто очень хорошую книгу – и читать медленно, с наслаждением, потягивая чай из тонкой, нежной, как розовый лепесток, чашки, и тихая японочка или кореяночка, неслышно подходя, будет наполнять эту чашку... никогда этого не получалось, хотя и японочки, и кореяночки были, но вместо чая пили коньяк, а до книг так и не доходило совсем.
Пока я отсутствовал, Р-147 времени не теряла: на столе уже красовалась осургученная бутылка "Саян-туй" и два фиолетовых дорожных бокала из "неуничтожимого стекла". Сама фрау размышляла над открытым клетчатым чемоданом – тем, что поменьше.
– Как вы считаете, – подняла она на меня глаза, – это подходит к?.. она кивнула на бутылку. В руке у нее была коробка орехового печенья "Таежное".
– Абсолютно не подходит, – сказал я. – Более того, и бутылка эта не подходит к ситуации... – я взял бутылку в руки и посмотрел на печать. "Золотая печать", ничего себе! Рублей сто двадцать отдали?
– Сто пятьдесят.
– В магазине Семенова на углу Авиаторов и Денисюка?
– Нет, в Петропавловске на вокзале. Я же еду из Петропавловска.
– А мне показалось, я видел вас раньше... впрочем, не смею настаивать.
– Возможно, кто-то похож?..
– Я спал всю дорогу. Должно быть, вы мне приснились. Так вот, "Золотую печать" следует вскрывать и пить в кругу старых друзей, причем не в чистом виде, а добавляя понемногу в очень хорошую водку. Или – на любителя – в джин. Если закусывать, то фруктами. Манго, авокадо, папайя. В нашей компании "Саян-туй" поэтому называют еще "Да здравствует Африка!"
– Очень остроумно.
– Чрезвычайно. Так что спрячьте это для старых друзей, а я придумаю замену... вот. За знакомство – лучше не придумаешь. Этому коньяку почти пятьдесят лет. "Турксиб" – слышали?
– Это название коньяка?
– Скорее прозвище. Названия у него нет, потому что в продажу он не поступает. Просто я в свое время сидел с Семеновым-внуком за одной партой. Хотите знать, что это за коньяк?
– Сначала попробовать.
– Разумеется. Ага, вот нам уже несут...
Проводник, улыбаясь, сервировал столик. Если фрау позволит... Как из рукава, появился букетик красных саранок. А нет ли у вас лимона, поинтересовался я. Как же может не быть лимона, изумился проводник. Тогда, пожалуйста, принесите лимон и пустую рюмочку для себя. Он исчез и тут же возник вновь с пошинкованным лимоном и граненым стаканчиком пузырчатого зеленого стекла. Вслед за ним просунулся давешний полицейский. Что за?.. начал было он, но три беспредельно-радушных улыбки срезали его влет. Он засмущался, заковырял пальцем стенку, но фрау вручила ему свой бокал, и тут уж он устоять не смог. Проводник принес еще один стаканчик, и я налил каждому по первой порции. Дегустация, объявил я. Для тех, кто еще не знает: этому коньяку пятьдесят лет. Может быть, больше. История его такова: в сорок первом году, поздней осенью, из Грузии был выведен эшелон с пятью тысячами бочек коньячного спирта. Эшелон сопровождал интендант второго ранга Гавриил Семенов. Так, вы уже смеетесь. Совершенно верно. Странствия этого эшелона вокруг Каспийского и Аральского морей – это тема для новой "Одиссеи". Наконец, почти через год, в октябре сорок второго, эшелон видели – в последний раз – на станции Козулька, известной, может быть, вам по очерку Антона Павловича Чехова "Остров Сахалин". Где-то между Козулькой и Красноярском эшелон исчез бесследно. Напомню, это был уже октябрь сорок второго – кому какое дело было до несчастного эшелона? А после декабрьской Реформы возник уже новый Семенов, тот, которого мы знаем: "Семенов и сыновья" – три звездочки, пять звездочек, "особо выдержанный"... Но несколько сот бочек дед Семенов сохранил, не пустил в продажу. Они замурованы в его подвалах и ждут своего часа: одни наступления нового тысячелетия, другие – столетия фирмы, третьи – еще каких-то славных дат. Говорят, есть бочка, отложенная до дня Страшного Суда. Та бочка, из которой мы сейчас пьем, была открыта две недели назад на восьмидесятилетие Гавриила Семенова. И я предлагаю выпить за то, чтобы нас никогда не покидали оптимизм и вера в будущее, как не покидали они этого славного патриарха. Прозит!
