Василий Звягинцев - Андреевское братство

Таможню я без задержки миновал по зеленому коридору, а выйдя в зал, невольно рассмеялся.

Над дверями банковских офисов полстены занимала новая красочная реклама: «Русский золотой червонец — лучшее помещение капитала!» И означенный червонец в облачении Ильи Муромца по уши вгонял в землю шипастой палицей худосочный, видимо, страдающий язвой желудка крюгерранд. (Прим. автора — крюгерранд — золотая монета, находившаяся в обращении в государствах Южно-Африканского Союза, приблизительно равная 20 долларам).

А рядом — табло с ежечасно меняющейся котировкой валют.

Взгляд на него доставил мне дополнительное удовольствие. В червонцы я свой капитал еще не поместил, но и обычный рубль стоял так, что за счет разницы в курсе я мог позволить себе двухнедельный бесплатный отдых в экзотических странах.

Кстати, Алла как-то намекала, что неплохо бы, мол, на Гавайях, к примеру… эту идею я тут же и осуществил, заказав по телефаксу двухместный номер в отеле «Вайкики Холидей Инн» с оплатой вперед.

Как говорится — лови момент.

И сразу набрал из соседней кабинки (городского интеркома у меня с собой не было, естественно) заветный номер, ощутимо волнуясь и торопливо конструируя в уме первую, непременно небрежно-остроумную фразу. Лишь секунд через двадцать я осознал, что Алла на вызов не отвечает. Такое могло быть лишь в двух случаях: или ее нет в пределах прямой связи — а это тысяча километров, — или интерком отключен.

Неизвестно, что для меня на данный момент хуже… Настроение поехало вниз. Не потому, что я сразу подумал о чем-то уж слишком неприятном, а так — от несовпадения ожиданий с реальностью.

Что подруга явится встречать меня с цветами к трапу — я не слишком рассчитывал, но хоть дома-то ждать с нетерпением могла?

Еще на прошлой неделе я дал по гиперсвязи телеграмму с датой возвращения, а вот смотри ж ты…

Уже не в столь радужном расположении духа я вышел на кольцевую галерею, убеждая себя, что драматизировать не стоит, мало ли что случиться могло… Длительная командировка, предположим, или коллективный выезд за грибами…

«Ага, на Шпицберген», — ехидно подсказал внутренний голос.

…За время моего отсутствия кое-что в порту изменилось. Слева за белоствольной рощей воздвиглось некое ребристое сооружение, отсвечивающее плоскостями густо-медного стекла, и исчезла наконец архаичная решетчатая платформа монорельсовой станции вместе с уходящими вдаль дугообразными опорами. Сколько лет шли разговоры, что пора ликвидировать это техническое чудо начала века, и вот, значит, дошли руки. Еще что-то исчезло из жизни постоянное, с детства привычное…

Вместо монорельса в глубину леса уходила тонкая серебристая полоска волновода, над которой бесшумно скользили плоские, с закругленными гранями вагоны на гравимагнитной тяге, или, как их называют во всем мире, эмбусы.

Проходя через площадь и потом стоя на посадочной аппарели, я, чтобы отвлечься, занялся своим любимым делом — наблюдением за окружающими, систематизацией и анализом впечатлений. Кто эти люди, куда и откуда едут, зачем… Игра, конечно, но отнюдь не бесполезная. Тренировка воображения и проницательности. Да вдобавок та или иная колоритная фигура может в будущем стать необходимым элементом очерка или рассказа.

Вот, к примеру, немолодой седеющий мужчина, кирпично-загорелый, с массивной изогнутой трубкой в зубах — скорее всего бизнесмен средней руки из Южной Африки. Брахман в бежевом костюме — не иначе как представитель ЮНЕСКО, плотная группа японцев — просто туристы…

При таком экспресс-анализе все идет в ход: обрывки разговора, манера поведения, наклейки на чемоданах, покрой одежды…

А это уже интереснее — две откровенно русские девушки в пестро-красочных и абсолютно при этом прозрачных платьях. Безусловно, последний крик моды. Когда я улетал, такого еще не было. Причем вся хитрость в том, что ткань преломляет свет очень специфически — видно все и в то же время ничего, как если бы созерцать Венеру Милосскую через колеблющуюся газовую накидку. Так сказать, не конкретные тела, а обобщенные образы. Но — весьма! Куда интереснее, пожалуй, чем на самом деле…

Впрочем, мне сейчас, после года монашества, все в этом смысле интересно. Вон тоже великолепный экземпляр, а вот еще… Я проводил взглядом очередную, вызывающе роскошную красавицу, чуть даже повернулся, чтобы не выпускать из поля зрения ее окруженных пышной бело-лиловой юбкой ног и…

То, что я увидел, напрочь отбило все грешные мысли.

Он стоял шагах в десяти-двенадцати от меня, в центре сгущающейся к краю перрона толпы, удивительным образом не сливаясь с ней.

Наверное, прежде всего меня удивил его костюм. Не то чтобы слишком необычный, но здесь неуместный. Грязноватый, оливково-желтый, похожий покроем на тропическую ооновскую униформу, хотя без погон и нашивок, гармонично дополненный высокими ботинками со следами рыжей грязи. Я мельком подумал, что парень не иначе как дезертир, а может, и новая разновидность радикалов, против чего-то протестующих… Или наоборот. Потом я увидел его лицо, неестественно, необъяснимо бледное, обрамленное растрепанными, немытыми лохмами и бородой тоже странного серовато-пыльного цвета, будто припорошенными цементом.

Да и это все — пустяк. И не такое видеть приходилось. А вот что меня действительно поразило — выражение его лица и глаз. Они-то и задержали мое внимание, ничто другое. Честно, такого я в жизни своей еще не встречал. Лицо было абсолютно, запредельно отрешенное… Хорошо исполненная маска человека, чуть-чуть более живая, чем в музее Мадам Тюссо, и ровно настолько же более страшная.

И глаза, вот именно глаза… Словно после атропина — чуть навыкате, влажно блестящие, с огромными зрачками…

Может, новый вид наркотика?

Я передернул плечами, отвернулся, постарался вновь отыскать взглядом ту самую красавицу.

Поздно, она уже бесследно затерялась среди десятков спин и затылков.

С легким шелестом подплыл очередной вагон. Перешагивая через невысокий порог, я машинально оглянулся.

Лучше б я этого не делал.

Вновь столкнувшись с невидящим, абсолютно пустым взглядом того самого парня, я испытал ощущение, какое бывает, когда вдруг наступишь босой ногой на крупного таракана, и он хрустнет этак…

Вагон уже летел среди белых стволов берез и ржавых кустов боярышника, а я все никак не мог подавить тошноту и омерзение.

Но постепенно отпустило.

Я огляделся.

Рядом со мной сидел сухой жилистый старик никак не моложе ста лет, а напротив — уже упоминавшиеся девицы-студентки в прозрачных платьях. Я обрадовался такому удачному соседству, поскольку размышления о тенденциях современной эротической моды позволяли счесть все предыдущее не столь уж важным.