У меня реально в горле пересохло; не сунуться бы в очередной шкаф вместо кухни; веду рукой по коридорной стене и в конце концов нахожу выключатель. Сперва меня слепит яркий свет, ни черта не вижу, но это быстро проходит – можно хотя бы оглядеться.
Что-то тут не так. Выключаю свет и тут же снова включаю, а все равно что-то не так. Переселили меня, что ли, пока я спал? Это ведь не моя комната. То есть ничего здесь не узнаю, в том числе и саму комнату.
Это какая-то тесная конура, совершенно не похожая на ту квартиру, где я лег спать буквально пару часов назад. Наверняка и дом не тот. Ни фига себе: чужое жилье.
Повернуться негде, можно в два шага всю эту квартирку пересечь. Возвращаюсь в прихожую, там на полу несколько пар обуви, на вешалке куртки чьи-то висят, головные уборы на полке; по пути в спальню замечаю слева кухоньку-живопырку, где при всем желании стряпней заниматься нельзя. Иду в спальню: там письменный стол, пара кресел, книжная полка – ну и кровать, само собой.
Стою посреди комнаты; не знаю, что и думать. Где я, как меня сюда занесло? Наверное, был пожар и всех срочным порядком эвакуировали, а меня не смогли добудиться и перетащили куда попало. Вполне возможно; и все-таки: что это за дыра?
Подхожу к письменному столу, а на нем фотографии в рамках расставлены. Наклоняюсь и смотрю, как баран на новые ворота, потому что людей этих впервые вижу. Только собрался отойти – что-то закатилось под ногу. Смотрю – на полу валяется пустой аптечный флакон, а кругом пилюли рассыпаны. По всей комнате уйма мелких розовых кругляшей валяется. Вот, оказывается, что я опрокинул спросонья.
Не иначе как меня перевели в другое крыло. Чем дальше, тем больше в этом убеждаюсь. Здание-то громадное. Помню, новая подружка Д. Б. пошла в дамскую комнату, что в другом крыле, и заблудилась. Нет, пожар тут ни при чем; как видно, дело житейское – протечка там, или оконное стекло треснуло, или еще что; как-никак, это уже легче.
Нужно поскорей таблетки с полу собрать, пока хозяин не вернулся, а то еще устроит скандал – кому это надо. Нагибаюсь за пустым флаконом и краем глаза замечаю фамилию на рецепте. Рецепт у горлышка болтается, написан на бланке крупными черными буквами; я даже не сразу сообразил – фамилия-то не чья-нибудь, а моя. Но долго рассуждать не приходится, потому что в этот самый миг взгляд падает на мои руки. Читаю этикетку на пузырьке, а сам гляжу – руки мои реально изменились, до неузнаваемости. Кожа шершавая, то ли в бурых пятнах, то ли в веснушках, дряблая, обвислая – можно подумать, руки за ночь усохли на два размера, а кожа подтянуться не успела. На тыльной стороне проступили вены – то есть реально вздулись, а вокруг костяшек пальцев кожа сморщилась и как бы слежалась.
В голове, чувствую, поплыло; я вообще запутался. Руки не мои; ну не мои, хоть ты тресни. И комната эта проклятущая – не моя.
Роняю пузырек на пол и спешу в ванную. На сей раз без проблем нахожу этот дурацкий выключатель – и сразу к зеркалу. Зрелище такое, что я даже отшатнулся. Из зеркала смотрю не я: из зеркала смотрит какой-то старикан. Кожа моя, волосы мои, лицо мое, все мое – а вид старческий. Волосы – белый металлик, и притом реально поредели, грудь впалая, вот-вот провалится. Все кости наружу торчат, ребра, плечи. А кожа-то, кожа – болтается, как вытянутый желтый мешок. Словом, щипаный цыпленок.
Ненадолго замираю перед зеркалом и таращусь на этого старикана, который в ответ таращится на меня. Физиономия у него какая-то испуганная, но мне плевать. Не я же присвоил чужое тело, а он. Внезапно тишина становится невыносимой. Хоть кричи. Разеваю рот, а выдавить ничего не могу. Тужусь до посинения – вернее, физиономия в зеркале тужится, но без толку. Как будто у меня в глотке стена выросла. Стою с разинутым ртом – и вдруг соображаю, откуда этот запах. Я превратился в монстра с гниющей плотью – что мне теперь делать? Или медсестру вызвать? Да она перепугается до смерти и за доктором побежит; тут такая заваруха начнется – мало не покажется.
Если предки узнают, их кондрашка хватит.
При мысли о родителях меня разбирает хохот, прямо булькает внутри. Знаю, что нехорошо, а удержаться не могу. Между тем стена испарилась, и в ванной комнате эхом гуляет мой сухой, хриплый смех, а меня от этого еще сильнее разбирает. Хохочу, хохочу, но теперь уже не оттого, что предки с ума сойдут, когда их сынок вернется к ним старикашкой, и не оттого, что голос у меня стал как у пьяного матроса, а оттого, что все это, как я понимаю, мне приснилось.
Пытаюсь вспомнить, в котором часу заснул, но прошлую ночь как отрезало. Ну, допустим, тут я слегка кривлю душой, потому как во сне меня преследовал тот же перестук, от которого я не могу отделаться недели две – с тех самых пор, как меня вытурили из Пэнси, – но это уже привычная штука. А помимо этого – воспоминаний ровно ноль.
Кстати, об этом сне. Думаю, он мне так явственно запомнился из-за своей необычности, а еще по той простой причине, что снов у меня вообще не бывает. Мне сравнивать не с чем – разве что с теми причудливыми снами, которые мне что ни день пересказывает Фиби, но все равно есть в нем какая-то странность. Ни картинок, ни голосов, ни одной живой души, пустота. Снятся только звуки – банальный перестук, будто кто-то решил доконать старенькую пишущую машинку.
Дикость какая-то: я сплю – и понимаю, что сплю! Надо будет при первой же возможности поделиться этим с Д. Б. или, если уж на то пошло, с Фиби, только – спорим на доллар – они не поверят. По-моему, для этого есть специальный термин, но сейчас не припомню: ну сами знаете – когда ты спишь и прямо во сне понимаешь, что это сон.
Наблюдаю за стариком в зеркале – такое впечатление, будто это я сам развалился в кресле и смотрю кино, хотя, определенно, я дышу. Старик больше не смеется, а у меня из груди – точнее, из той грудной клетки, в которую я угодил, – по-прежнему вырывается какой-то свист.
Еще раз обхожу квартирку; пилюли меня больше не колышут, пусть себе валяются. Теперь, по крайней мере, все встало на свои места: почему проснулся на новом месте, почему не сразу этот чертов выключатель нашел. Хотелось бы только знать, виден ли этому конец и не лучше ли мне прилечь, чтобы ненароком шею не сломать. Когда проснусь, естественно. А то с меня станется. Но, поразмыслив, я понимаю, что реально лежу в собственной постели, а во сне вижу, как слоняюсь по чужой квартире.
Останавливаюсь у книжной полки, быстро перебираю книжки. Я бы сказал, весьма неплохая библиотечка; книг немного, и все, похоже, достойные. Хотя некоторые названия мне ничего не говорят. Но хорошую книгу сразу видно.
Подхожу к письменному столу, по новой разглядываю фотографии. Каждую рамку подношу к глазам, внимательно изучаю лица – и мне начинает мерещиться что-то знакомое, но точно сказать не могу. Направляюсь к окну, чтобы выглянуть на улицу, а там непроглядная темень, и я опять в тоске слоняюсь по этой конуре на негнущихся ногах – испытываю на прочность свой сон. Вспоминаю, что хотел пить; иду на кухню, наливаю себе стакан воды – на вкус нормальная. Я даже ощущаю, как ледяная жидкость проскальзывает в горло и течет в желудок.
