В маленькой квартирке Коли мы отделили Бобу уголок, поставили деревянную кроватку, столик для лекарств. Принесли судно и утку, которыми Боб легко научился пользоваться, виновато глядя нас за то, что он сам не может делать то, что тысячелетиями делали его предки.
Коля частенько сидел в институтской библиотеке, штудируя литературу по мозговым заболеваниям. Профилирующие специалисты прямо сказали:
– Молодой человек, не забивайте себе голову абсурдными идеями. У нас достаточно проблем с человеческим мозгом. И, честно, говоря, если бы ваша фамилия была хотя Пирогов или Иванов, то вы бы уже давно были светилом нашей медицинской науки.
Что же, они правы. Если бы не было того злополучного детского фильма, то и судьба Николая Васечкина была бы совершенно иной и его вряд ли бы интересовали проблемы молодого примата по кличке Боб.
Для ухода за Бобом Коле Васечкину дали отпуск по уходу за родственником. Боб действительно стал родственником Коли. Так как Боб был снят с довольствия в институте, то всю тяжесть его содержания легла на Колину плечи. Ну, и мы так, по-дружески, кое в чем помогали им.
Бобу очень нравилось смотреть мультфильмы, особенно серию мультфильмов про Шрэка. Он достаточно активно реагировал на происходящие события. Что сделаешь, если эти мультфильмы в основном рассчитаны на приматов.
Однажды, когда Коля готовил на кухне обед, он вдруг услышал интересный диалог двух телевизионных героев. Шел фильм по рассказу Михаила Булгакова «Собачье сердце».
- Что-то вы меня, папаша, больно утесняете, - вдруг плаксиво выговорил человек.
Филипп Филиппович покраснел, очки сверкнули.
- Кто это тут вам "папаша"? Что это за фамильярности! Чтобы я больше не слыхал этого слова! Называть меня по имени и отчеству!
Дерзкое выражение загорелось в человечке.
- Да что вы все… То не плевать. То не кури. Туда не ходи… Что ж это на самом деле. Чисто как в трамвае. Что вы мне жить не даете?! И насчет "папаши" - это вы напрасно. Разве я вас просил мне операцию делать? - человек возмущенно лаял. - Хорошенькое дело! Ухватили животную, исполосовали ножиком голову, а теперь гнушаются. Я, может, своего разрешения на операцию не давал. А равно (человечек завел глаза к потолку, как бы вспоминая некую формулу), а равно и мои родные. Я иск, может, имею права предъявить!
Глаза Филиппа Филипповича сделались совершенно круглыми, сигара вывалилась из рук. "Ну, тип", - пролетело у него в голове.
- Как-с,- прищуриваясь, спросил он, - вы изволите быть недовольным, что вас превратили в человека? Вы, может быть, предпочитаете снова бегать по помойкам? Мерзнуть в подворотнях? Ну, если бы я знал!…
- Да что вы все попрекаете - помойка, помойка. Я свой кусок хлеба добывал. А ежели бы я у вас помер под ножиком? Вы что на это выразите, товарищ?
- Филипп Филиппович! - раздраженно воскликнул Филипп Филиппович. - Я вам не товарищ! Это чудовищно! "Кошмар, кошмар", - подумалось ему.
- Уж, конечно, как же, - иронически заговорил человек и победоносно отставил ногу, - мы понимаем-с. Какие уж мы вам товарищи! Где уж! Мы в университетах не обучались, в квартирах по пятнадцать комнат с ванными не жили. Только теперь пора бы это оставить. В настоящее время каждый имеет свое право…
Боб очень заинтересованно смотрел на экран телевизора и довольно хмыкал, когда Шариков пил водку, произносил тосты и ерошил рукой свои волосы.
– А что если и Бобу попробовать сделать трепанацию черепа и приживить вытяжку гипофиза какого-нибудь умершего человека. В принципе, такая операция всего лишь фантазия господина Булгакова, но как часто гениальные открытия делали люди, совершенно не сведущие в той отрасли, в какой они прославились. Даже порох был случайно открыт монахом Бертольдом Шварцем. Конечно, есть опасность в том, что операция будет неудачной, но даже в этом случае Боб не перестанет быть обезьяной. Пусть он вылечится, а, если и станет человек, то будет не самым худшим 1/шестимиллиардным представителем человечества.
В этот же день Николай прибежал ко мне и изложить суть своей задумки. Мы оба врачи и изучали курс полевой хирургии и поэтому мы не видели ничего необычного в операции в условиях городской квартиры. В настоящую операционную нас никто и не пустит, а если кто-то прослышит о том, что мы задумали, то нам придется менять не только профессию, но менять документы и делать пластическую операцию, чтобы нас никто не узнал.
Крепко подумав за бутылкой водки и селедочной под горчичным соусом закуской, мы скрепили наш союз крепким рукопожатием и подробно расписали, какой инструментарий, какие медикаменты и какие технические приспособления нам понадобятся. Все это мы расписали на бумажке и определили срок операции на вторую половину дня пятницы, когда никакие служебные дела не смогут оторвать нас от задуманного действа.
День операции подошел незаметно. Наше волнение передалось и Бобу, но он вселял в нас уверенность своей готовностью выполнять все наши требования. Предоперационная подготовка была проведена со всей тщательностью и Боб быстро уснул на развернутом столе-книжке. Хотя он и был привязан, но его сил легко хватило бы на то, чтобы поломать это хлипкое сооружение и свести на нет все наши усилия. Оставалось уповать только на то, сто операция пройдет благополучно.
Действительно, у Коли, как говорят, талант от Бога. Зря отказывались от его операций недальновидные люди. Возможно, что он был бы как раз тем чудом, на которое они уповали.
Боб пришел в себя на вторые сутки. Его дыхание не прерывалось ни во время операции ни в послеоперационный период.
Боб открыл глаза и не двигая головой скосил глаза в разные стороны. Увидев Колю, Боб постарался улыбнуться или показать движением губами, что он хочет пить.
Выздоровление Боба шло своим чередом. Никаких изменений в его поведении не было. Да и что могло измениться в горилле, перенесшей операцию и идущей на выздоровление.
Боб практически выздоровел и должен был вернуться в свой вольер. Опять какой-то парадокс, умирающей обезьяне предоставляется свобода, а выздоровевшей обезьяне снова предстоит неволя в некоем подобии концлагеря и участие в опытах современных эсесовцев.
Мне скажут, что эсэсовцы свободно живут и здравствуют в свободной Эстонии, а в других странах мира эсэсовцев не может быть по определению, потому что они представители человеконенавистнической организации, осужденной Нюрнбергским международным уголовным трибуналом.
С тяжелым сердцем Коля и Боб шли к проректору мединститута по научной работе доложить об излечении Боба и постановке его на полагающееся его довольствие.
Появление их в кабинете проректора было сродни появлению привидений.
– Вы поймите, уважаемый, куда я дену Боба. Он уже давно списан со счетов и сейчас вы предлагаете мне доложить руководству, что я практически украл больную обезьяну, совершив подлог в документах и, вероятно, делал приписки в расходных документах по содержанию животных. Да это чисто уголовное дело против самого себя. Взять и самого сдать правоохранительным органам. Идите отсюда и никому не говорите о том, что вылечили списанную обезьяну. Сейчас каждый начнет лечить дохлых кошек, да мы захлебнемся от изобилия бесхозных животных. Идите, идите и не мешайте мне работать.
Коля встал и поплелся к выходу из кабинета. Остановил его резкий голос:
– Пошла на хуй, обезьяна сраная!
Повернувшись, он увидел проректора в полуобморочном состоянии и улыбающегося Боба.
Проректор делал руками какие жесты, но Коля их не понял и, взяв Боба за руку, пошел по длинным институтским коридорам на улицу.
На выходе из института всегда стоял киоск по продаже мороженого. Самое выгодное место, потому что иногда у студента оставалось денег только для того, чтобы купить батон и пару порций мороженого, чтобы восполнить дневную норму белков и углеводов, необходимых для нормальной физической и умственной деятельности.
– Жрать, - вдруг сказал Боб и ткнул пальцем в вафельный стаканчик с мороженым.
Продавец подала ему порцию мороженого и обалдело уставилась на говорящую обезьяну. А Боб с удовольствием облизывая белую горку мороженого пошел вверх по лестнице на улице Ленина. Коля с удивлением увидел, что походка Боба изменилась и он стал походить на прямоходящего на сгорбленного тяжестью забот человека.
Коля в стихах и красках расписал мне встречу в кабинете проректора. Особый упор был сделан на том, что Боб умеет говорить. Я выразил свое сомнение в правильности такого вывода на основании трех слов. Попугай может запомнить и большее количество слов.
Разговор проходил в присутствии Боба, который сидел спокойно и внимательно вслушивался в наш разговор. Казалось, что он нас понимает и только исключительная воспитанность не позволяет ему без приглашения включиться в нашу беседу.
