- Что?.. На повышение пошли, товарищ старший лейтенант?
Владимир покорно склонил голову и тихо сказал:
- Снежка, можно тебя на минутку…
Она замерла, услышав его слова. Махнула своими густыми ресницами. И кивнула:
- Да, конечно…
- Снежка, я уезжаю… - сказал Владимир, отведя ее в сторону.
Ей было уже семнадцать… Она стала такая красивая! Пока он сам себя обманывал, она стала такая… Такая!.. А он!
- Снежка…
- Да…
- Снежана…
Стройная золотоволосая ясноглазая девушка подняла на него свои бездонные льдисто-серые очи.
И Владимир потерял дар речи.
- Что ты хочешь услышать? - спросила она.
- Я уезжаю… - сказал он.
- До свидания… - сказала она.
- Прощай… - Владимир горько улыбнулся, махнул рукой и повернулся, чтобы уйти.
- Стой! - сказала она.
- Стою, - ответил Владимир.
- Ты! - сказала Снежана.
- Я… - ответил Владимир.
Она подошла к нему. Она подошла к нему так близко!.. Безумно близко!.. Она просто обжигала его своим светлым, чистым огнем!
Боже мой!..
- Ты уезжаешь? - тихо спросила Снежана.
- Да… - прошептал Владимир.
- Навсегда? - спросила она еще тише.
- Да… - сжалось все у него в груди. - Нет… Не знаю…
- Так, «да» или «нет»?
- Снежана…
- Что?
- Так надо… Прости… - справился, наконец, с собой Владимир.
- Прощаю… - прошептала она, отвернулась и ушла.
И все вокруг потемнело…
Но так было надо.
Владимир пошел в магазин, набрал водки и закуски…
- За Сталинских соколов!..
- Ур-р-ра!.. - кричали ребята.
Теперь можно было их ненадолго оставить. Он хлопнул стакан водки и пошел в столовую. К той, которая выпила его почти до дна.
- Ну, что, мой сладкий, - ухмыльнулась Тамара. - На повышение?
- Почему ты такая? - спросил он…
- Какая? - она подошла и прижалась к нему своими тугими грудями.
- Почему ты - так? - отодвинулся Владимир.
- Как?..- Тамара скользнула руками вдоль него. - Так?.. Или так?.. - она положила ладони ему на грудь и поиграла пальцами, шаловливо царапая ее сквозь ткань гимнастерки.
И Владимир, сам того не желая, сразу зажегся… Это было невыносимо!
- Нет! - хрипло сказал он.
- Да!.. Да!.. Да!.. - шептала Тамара.
Она знала, что делала! Но на этот раз ошиблась.
- Я уезжаю… - из последних сил оттолкнул ее Владимир.
Тамара всхлипнула… Он взял ее лицо в руки и заглянул в глаза. И ничего в них не увидел… Кроме пустоты.
- Прости, Тамара, но к тебе я больше уже не вернусь, - Владимир закрыл за собой дверь и ушел.
Насовсем.
Барселона, начало августа 1937 г.
…День окончился неудачно…
Впрочем, он все-таки вернулся домой…
Но эти трехмоторные прошли. И сбросили свои бомбы.
Владимир до сих пор так и не смог понять. Как можно убивать детей и женщин!?.. Зачем? Зачем они убивают женщин и детей?!.. Ур-роды!.. Вчера он ездил в город и видел по дороге эти разрушенные улицы, эти обрушившиеся дома, эти потухшие женские лица у водоразборной колонки… Он видел их глаза… И глаза их детей…
Которых каждый день убивают фашисты!
И за это их будет убивать он, старший лейтенант Иволгин! Будет убивать, потому что они - сволочи! Потому что никому никогда нельзя убивать женщин и детей!
Мигуэль, механик его самолета, подскочил к нему сразу после того, как он зарулил свой «чато» на стоянку:
- Муй бьен, ми капитан! Тодос уа сабе! Ту деррибар эн италиано авион!
Владимир молча сбросил парашют. Ему не хотелось ничего говорить…
Да! Он завалил «Фиат». Но «Юнкерсы» прорвались… Пули их не берут, что ли?.. Он всадил в одного почти полбоекомплекта! Фашист задымился, но сумел уйти. Потому что у Владимира вышли патроны… Вот тебе и «но пасаран»… Он скрипнул зубами… Сегодня они прошли. Но это в последний раз! В следующий раз он просто ударит эту сволочь собой! И разобьет об него свой «чато»!.. Лучше умереть… Чтобы больше не видеть этих уже ни во что не верящих женских глаз.
Владимир швырнул свой шлем об землю и зашагал прочь.
Мигуэль грустно посмотрел ему вслед. Эти русские парни каждый день поднимаются в небо, чтобы сражаться за его родину. И каждый день их возвращается все меньше и меньше… Но что он мог поделать… Мигуэль подобрал шлем и подошел к «чато», чтобы протереть тряпкой уставшие цилиндры. На глаза навернулись слезы. Но он сдержался…
Мужчинам плакать нельзя!
Поэтому Владимир просто налил себе вина. Красного как кровь испанского вина. Встал и выпил… Молча… Потому что сегодня из боя не вернулся Сергей…
Хороший парень… Отличный летчик… Настоящий друг…
Владимир вздохнул. Слава Богу, что не ему придется прятать глаза перед Серегиной матерью, сообщая о его гибели. Потом он, конечно, съездит в Оренбург. Потому что обязан рассказать матери, как погиб ее сын. Но, может, еще удастся отвертеться… Может, ему повезет, и его все-таки собьют на хрен…
На счету Владимира было уже семь вражеских самолетов, но сам он до сих пор не имел ни царапины. Впрочем, никому не может везти до бесконечности! Так что шанс еще есть!
Он сидел один в придорожном кафе.
Доложив Анатолию о том, что видел в бою, в столовую он не пошел. Толя Серов - свой парень! В доску! И все понимает. Но Толя - командир! И, ясное дело, никакой самоволки не разрешил бы. Поэтому, никому ничего не сказав, Владимир взял и махнул в город… Это было серьезным нарушением дисциплины. Но ему необходимо было побыть одному… Сегодня он не смог спасти друга. Не успел! Но видел, как он погиб… Поэтому сегодня будет лучше, если он побудет один. Чтобы не сорваться…
Солнце уже давно спряталось за красными черепичными крышами. Длинные тени принесли долгожданную прохладу. День тихо угасал.
Маленькое кафе было почти пустым. Лишь в дальнем углу несколько седых, пожилых испанцев, прихлебывая вино и попыхивая сигаретами, вели неспешную беседу. Может о войне, а может о погоде…
Он сидел у самого выхода. Иногда мимо проезжали машины. Изредка проходили люди. Все время туда-сюда бегали дети. Но он ничего не замечал…
Владимир наполнил бокал до краев и выпил залпом. Может, завтра у него и будет болеть голова. Но это будет завтра… А сегодня он будет пить! Потому что сегодня ему нужно напиться и забыться! А завтра - будь, что будет!.. Даже если придет его черед…
А придет и ладно! Значит, так тому и быть! Но перед этим он загасит еще одну фашистскую сволочь!.. Владимир твердо решил при отражении следующего налета таранить «Юнкерс». Чтобы у остальных трех моторных очко играло при виде «чатос»! Чтобы знали, сволочи, что им не пройти! Он сжал кулаки так, что захрустели пальцы…
В этот момент к его столику подошла девушка и молча села рядом.
Незнакомка была очень красива. Узкая талия. Высокая грудь. Пухлые алые губы. Иссиня-черные волосы. Огромные карие глаза… Чем-то неуловимым она напомнила ему далекую-далекую Снежку… Такая же юная… Такая же милая…
- Как тебя зовут? - спросил Владимир.
Он уже слегка опьянел, и спросил по-русски. Но она его поняла.
- Исабель… Исабель Фуэгос.
- А меня - Володя. Владимир Иволгин.
- Русо? - Исабель подняла руки и грациозно поправила волосы.
- Совьетико пилото… - пояснил Владимир.
- Совьетико! Авиадор! - блеснули ее глаза. - Грасияс! Мучас грасияс!
- За что?
И опять она его поняла. И вместо ответа просто погладила Владимира по щеке…
- А, ты - красивая, Исабель… - грустно улыбнулся он. И наморщил лоб. Как же это сказать по-испански?! - Ту белла, Исабель… Муй белла! Очень красивая!
Она сидела перед ним, сложив руки на коленях. В простом темно-синем платье, с алой ленточкой в черных волосах. На вид лет восемнадцать. Едва ли больше… Стройная… Милая…
- Исабель, - вдруг спросил Владимир. - А как по-испански «любовь»?
Это было удивительно. Но переводчик им не требовался. А, впрочем, за эти долгие полгода Владимир научился немного понимать испанский язык.
- Амор, - сказала она. А потом взяла его ладонь и прижала ее к своей щеке. - Симпатико…
- Милый?.. Эс вердад? Это правда?
- Си…
- Исабель… - сказал Владимир. - Белла морена… Смуглянка…
Она улыбнулась…
- Почему ты здесь? - спросил Владимир, и помотал головой, осознав, что опять говорит по-русски. - Пор ке ту акуи?
Но она его поняла и так.
- Пор ке ту бебе? - Исабель взяла его за руку.
Его встревожил ее внимательный взгляд.
- Почему пью?.. Мой друг… - Владимир опустил голову. - Ми амиго эс муэрто. Погиб в бою… Эн комбате…
- Ах, Володио… - прошептала Исабель, и ее прекрасные глаза наполнились слезами. - Ло сиенто мучо…
- Да… Очень жаль… - тихо сказал Владимир, а потом спросил. - А хочешь, я тебе его покажу? - он вспомнил вдруг, что у него была с собой маленькая, девять на двенадцать, фотография. Он, Толя Серов и Серега возле обломков «Юнкерса».
