Все работники Службы Секаторов — люди-парадоксы. Наши копии были или есть во всех известных Ветвях миров. И наше сознание можно переместить из одного тела в другое. Это наша сила и наша слабость.
Сознание плывёт: да, доля гуманности есть и в инъекции, помимо «сути», есть ещё и неопознанная дрянь, вгоняющая в сон и уменьшающая страдания умирающего. Я через силу приподнимаю взгляд. Впереди, на стене — точно такое же ветвящееся древо, что и в зале у Верховного. Сухое и безлистное, но вместе с тем красивое, манящее. Интересно, кем я стану?
Лекарь закрепляет последний шнур на моём теле, проверяет пульс, передник съезжает, и она касается моего плеча грудью. Не то шепчет, не то шипит:
— Помню, помню тебя. Жаль, что на этот раз ты слишком стар. В тот раз мне понравилось.
Я вглядываюсь в сплетение и выдавливаю из себя:
— Это же не Главный Пучок. Где... начало этой Ветви? В античности?
Главным Пучком назывались миры с развилками второй половины двадцатого века. Их много, и они похожи, поэтому освоиться в каждом новом из них не представляет труда.
— Точно неизвестно, Эльдар. Данные скудны.
— Как всегда, — ворчу я.
— Ты прекрасно понимаешь причины. У Службы Секаторов нет средств изучить такие Ветви достаточно глубоко. Разведчики не могут навести мосты в этот мир, и Лифтёрам туда не добраться. Были те, кто не возвращался с подобных заданий. Тебе повезло. Хотела бы я успеть попасть туда до конца мира... Одна из тех реликтовых Ветвей, что похожи на привычные миры только последнюю пару тысяч лет. Да-а... Знаешь же этот эффект: подобное тянется к подобному, даже если источник...
Всё это время её точильный камень с лязгом скользил по лезвию гильотины где-то надо мной.
— Давай закончим с этим, — обрываю я её монолог и кричу, чтобы было легче принять смерть. — Отрежь уже башку, грязная сучка! Вылечи меня от этого проклятого тела!
Лезвие срывается вниз, на мою шею...
* * *
Я пошатнулся, но удержался на ногах. Рука инстинктивно коснулась шеи. Мысли о недавней казни и сражении из последнего мира еще не выветрились из головы. Рефлекторно сжал кулаки, полагая, что все еще держу в руках не то автомат, не то деревяшку гильотины. Посмотрел на пол — под ногами был деревянный паркет, истертый тысячами туфель.
— ...Так вы признаете свою вину?! — прозвучал властный голос. — Что молчите?
Поднял глаза — передо мной большой зал, сотни молодых людей в странных синих костюмах, десяток мужчин постарше.
Смотрят насмешливо, с издевкой, с осуждением.
На задней стене — черно-красно-белый флаг с двуглавым орлом и огромное полотно:
«МОСКОВСКИЙ ИМПЕРАТОРСКИЙ КАМНЕРЕЗНЫЙ УНИВЕРСИТЕТЪ»
А чуть ниже выцветший плакат:
«С НОВЫМЪ 2010-М ГОДОМЪ!»
То, что московский — это хорошо. Что императорский — интересно, хоть и достаточно непривычно. Все последние линии, в которых довелось побывать, были уже после крушения Российской Империи. Но камнерезный? Серьезно? Что моя копия могла забыть в камнерезном, да еще и университете?
Впрочем, интуиция подсказывала, что за этими словами кроется что-то не вполне привычное.
— Твою ж мать! Десятый... девятнадцать лет! — произносят губы. — Гребаный студент!
Часть I. Глава 1
Мой голос стал звонче, моложе. Как и тело: нет больше ноющих суставов, мутной пелены перед глазами. И все зубы на месте — тут же пересчитал их языком. Нет, я был рад и счастлив воплотиться в столь молодом возрасте, но предпочитал, всё же, начинать путь с тридцати-сорока лет.
Надо успокоиться. В первые минуты разум ещё не привык, и очень легко можно навредить своей новой личности. Совершить глупости.
— Как... как вы выражаетесь?! Что вы себе позволяете?!
Агрессивный тон и давящая атмосфера впрыснули адреналина в кровь. Я резко обернулся: за мной возвышалась кафедра с шестью мордами в мантиях и потешных чепчиках. Пятеро мужчин и одна пожилая женщина, в ужасе округлившая глаза. Наиболее толстый и пожилой из мужчин смотрел на меня, злобно нахмурившись, и я понял, что говорил именно он.
— Ты кто? Судья?
— Я?! Вы... как смеете! Обращаться! Сопляк! Я ректор! Итак, вы признаете? Согласны?
— Согласен, конечно же! — не долго думая, согласился я. — И что теперь?
Повисла некоторая пауза. По залу прошел шепот. Я ещё не знал, на что себя обрёк, но, судя по тому, что никто не высказал протеста — то ли никто не ожидал такого, то ли я всё сделал правильно.
— Итак... решением учебного совета филиала Камнерезного Университета... За многочисленные прогулы. Драку. Порчу имущества. Употребление спиртного. И слабое раскрытие первого навыка. Вы, Циммер Эльдар Матвеевич, приговариваетесь к отчислению из учебного заведения без права на восстановление.
— Ну и хрен с ним.
Я плюнул на пол — хотелось ему в лицо, но смекнул, что будет недолет. Растер ногой в блестящем лакированном ботинке, нашел глазами лестницу и направился к выходу со сцены.
Зал зашумел. Проходя мимо большого зеркала на стене, глянул на себя и вздрогнул. Черты лица оказались знакомыми, но я был ниже ростом, неимоверно худым и молодым, с короткими, окрашенными в синий цвет волосами. На плечах сидел такой же сюртук, что и у сотен моих однокурсников в зале, а в левом ухе торчала серьга, выдающая бунтаря.
Вдруг откуда-то из-за угла по шее ударили чем-то тонким — не то тростью, не то указкой. Я успел увидеть офицера-охранника: высоченный, короткая бородка, шапка, похожая больше на бескозырку, выглаженный мундир. Затем мне заломили руки за спину.
Я без труда вырвался из захвата. Ловкости хватило, однако вот сил, чтобы врезать в ответ, нет. Удар едва скользнул по челюсти, щетина бороды царапнула костяшки пальцев. Да, одних навыков мало, нужна ещё и физическая подготовка. У этого тела её явно не было.
В ответ — мощный удар по ногам. Я свалился на паркет.
Зал ликовал. Я понял или, точнее, вспомнил, что меня тут не очень-то и любили.
— В карцер! В карцер его! Отчислить!
В общем, если другие подобные истории, если судить из истории популярной литературы XXI века, начинаются с поступления в университет, то у меня она началась с отчисления.
Меня подняли на ноги, я попытался врезать каблуком по лодыжке, но сильные руки дернули меня, приподняв над паркетом.
— Ваше благородие, а не прифигели ли вы? Меня-то за что?
Благородие? Насколько я помнил генеалогию всех моих предыдущих копий, знатных родов среди моих предков не было. Все из низов, от сохи. Да, конечно, екатерининские немцы, если брать Главный Пучок. Но их судьба изрядно потрепала за двадцатый век. И такое повторялось почти всегда, во всех знакомых мне ветвях.
Следом подумалось, что могу расцарапать ему глаза. Но я вовремя остановился.
Стоп. Бой уже закончился и я проиграл. Умер. И даже побывал в Бункере, где умер снова. Это уже другой мир. Параллельный. Мои копии в начале XXI века есть практически во всех мирах, встречаются различные совпадения в окружении, в явлениях. Но расхождение исторических веток могло быть любым. Если мое сознание поселилось сюда именно в момент вынесения приговора, значит, было самое подходящее время, чтобы подменить сознание. Значит, мое тело просило о помощи у своего ангела-хранителя. Отсюда и немного безумное поведение — такое часто происходит в момент медленного угасания личности реципиента.
Сейчас главное — не сорваться, не навредить своему новому «я», наконец-то вспомнил я. Нельзя поломать свою судьбу, потому что ей уготована великая цель.
Меня отпустили и повели под руки между рядов. Чувство было такое, как будто меня ведут на плаху.
За спиной послышался занудный голос ректора:
— Вызывается на допрос нарушитель устава... Кто там у нас по списку следующий?. Марк Каюмов...
Фамилия и имя показались знакомыми, но лицо не успел разглядеть. Взгляд скользил по головам в зале. Предыдущая личность моего носителя, вернее, его память, прорывалась и подсказывала. Вот Игорь Антуанеску, сын барона. Устроил драку в туалете, я тогда сильно травмировал колено. На смуглом лице застыла злорадная гримаса — он явно радовался тому, что со мной произошло. Вот Евгений Анадырёв, порвавший мой конспект по микрогравитации. Микув Сотрин — тайком подлил мне в чайник спиртного, а затем пожаловался коменданту.
