полезной информации. Занятия дались относительно легко, благо по своей долгой службе имел в том изрядные навыки и отличную память. Хотя и «разменял» недавно седьмой десяток прожитых, и весьма беспокойных лет, «благодаря» самому характеру службы.
«Ладно, Павел Карлович, я так сам себя называть впредь буду — надо привыкать к новому имени, что буду теперь носить до конца дней своих. Именно такова моя дальнейшая жизнь с этого момента, и уже отнюдь не „легенда“. Нужно живее разбираться с непонятностями, да и времени не так и много осталось. Жалко, что память самого Ренненкампфа для меня пока „закрыта“, но так о том и предупреждали. Теперь нужно открыть глаза и попробовать вступить в контакт с „товарищами“, а там уже разбираться по ходу и вносить нужные коррективы!»
Вот только произнести слова у него не получилось, только хриплый и протяжный стон. Зато глаза удалось раскрыть…
— Поднимите меня…
Слова дались с невероятным трудом, как у приснопамятного гоголевского Вия, что был озадачен собственными веками на глазах, из-за которых не мог взглянуть на беспутного семинариста.
— Майор, помогите.
Павел Карлович почувствовал, что его приподняли, но бережно, а не так, как морковку вырывают из грядки — рывком. И хотя ноги чуть подгибались, но держался он на них вполне уверенно, стиснутый с боков двумя живыми опорами, что крепко держали его за локти — хватку пальцев он хорошо чувствовал. Солнце слепило сквозь веки, но он все же решился снова взглянуть на новый для себя мир, только чуть повернув голову. И первое, что он увидел, так это золотой галун штаб-офицерских погон с двумя маленькими звездочками, что приткнулись по его краям к «просветам».
«Что за хрень?! Да быть такого не может — звание майора тридцать лет тому назад упразднили. А будь это военный чиновник, то погоны носил бы из серебряного галуна, и был бы коллежским асессором, что соответствует капитану. Ничего не понимаю — откуда майор взялся? Из отставки призвали старика, не переаттестовав?!»
Глаза привыкли к свету, и он с изумлением узнал в «соседе» адъютанта Ренненкампфа со времен русско-японской войны Федора Берга — ошибки быть не могло, он тщательно запоминал не только фотографии, но и биографии. Сейчас тот должен быть в чине подполковника, который получил перед самой войной с германцами, но почему-то стоял рядом с ним, поддерживая под локоть, в давным-давно упраздненных майорских погонах.
— Как вы себя чувствуете, Павел Карлович?
Пожалуй, только этот генерал-лейтенант мог обращаться к нему по имени-отчеству в этот момент. Довольно высокого роста, крепкий, с черными густыми усами, оценивающий прищуренный взгляд, переданный предками, что вели борьбу со степняками несколько столетий. Донской казак он такой и есть, много разной крови в нем перемешано, хоть урядника возьми, или генерала. И признал его сразу, неоднократно видел на фотографиях будущего первого выборного атамана «Всевеликого войска Донского» Алексея Максимовича Каледина, что сейчас должен командовать 12-й кавалерийской дивизией. А через два года 8-я армия под его руководством осуществит знаменитый прорыв австро-венгерских позиций под Луцком.
— Скверно, мутит…
— У вас кровь из носа и ушей шла, Павел Карлович, в таком состоянии лучше полежать немного. Я отправил нарочных в лазарет своей 3-й Донской дивизии, доктора скоро прибудут. Лучше отложите поездку в Ченстохов — в штабе армии с текущими делами справятся, вашему высокопревосходительству лучше немного полежать, и прийти в себя.
Голос будущего атамана был настойчив, в руке он держал окровавленный платок, которым, по всей видимости, и утирал ему лицо. А вот Павла Карловича еще сильнее замутило — мозг начал «переваривать» полученную информацию, и разум категорически отказывался верить полученным в ходе короткого анализа выводам.
— Да-да, пожалуй, вы правы…
Совершенно затравленным взглядом Ренненкампф посмотрел на окружавших его офицеров — те явно переживали, в глазах мутной пленкой застыла тревога. И кругом были донские казаки, с их синими погонами и красными лампасами, конные и пешие, видимо, учения для них неожиданно прервались. А перед генеральским взором вдали раскинулся огромный палаточный городок. Натянутые серые полотнища, коновязи, дымок полевых кухонь и походных кузниц, целые стога сена. А еще он увидел «короткие» пушки образца 1913 года, добрая дюжина из двенадцати стволов — целый дивизион из двух конно-артиллерийских батарей.
Так что насчет дивизии будущий атаман говорил правду, хотя она стала для Павла Карловича кошмаром, в который поверить было невозможно, как и в майорские погоны, которые он прежде обозрел. И все дело в том, что 3-я Донская казачья дивизия должна была появиться по мобилизации льготных полков, после начала войны с немцами — он этот факт хорошо запомнил. К тому же войска на постое в мирное время имеют характерные особенности в отличие от бивуаков на войне.
«Или я сошел с ума и мне снится сон, либо это самая доподлинная реальность, существующая на самом деле. И то, что я увидел и услышал, есть правда на самом деле. Но тогда это не мой „прошлый мир“, а нечто другое, само по себе существующее в иной реальности. И доводов уже слишком много — здесь в ходу майорский чин, 3-я Донская казачья дивизия кадровая, мирного времени, причем конная артиллерия из „коротких“ пушек, которых сейчас просто быть не может — их произвели мизер к началу войны, на батарею не хватит, а тут дивизион. И я не ошибаюсь — от нормальной трехдюймовки такие „полковушки“ сильно отличаются».
Чувствуя, что начинает сходить с ума, Ренненкампф принялся осматривать автомобили, узнав в первых двух легковые «Руссо-Балты», в которых вместе с ним, судя по всему, по пыльному польскому проселку ехала вместе с ним его свита из нескольких офицеров. А вот третий автомобиль был грузовиком, на пару тонн грузоподъемности, побольше «газели» или знаменитой «полуторки». Что удивительно — все машины с закрытыми кабинами, а ведь этого не могло просто быть, сейчас не выпускали в России таких. А рассмотрев рядом с ними нескольких солдат охраны, с казаками никак не спутаешь, Павел Карлович почувствовал, что волосы на голове встают дыбом. И было от чего впасть в «столбняк», от которого даже дыхание перехватило.
Оружие, вот в чем загвоздка!
В это время его просто не может быть — эти изделия Дегтярева и Токарева появятся только через десять лет в опытных образцах. И сейчас конструкторы, которые поучат известность гораздо позднее, никак не могли их создать. Потому что нужды в том просто не имелось, лишь только мировая война изменит взгляды на их роль в боевых действиях.
«Охренеть можно от таких инноваций! Но откуда
